Литературная Россия
       
Литературная Россия
Еженедельная газета писателей России
Редакция | Архив | Книги | Реклама |  КонкурсыЖить не по лжиКазачьему роду нет переводуЯ был бессмертен в каждом слове  | Наши мероприятияФоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Казачьему роду нет переводу»Фоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Честь имею» | Журнал Мир Севера
     RSS  

Новости

17-04-2015
Образовательная шизофрения на литературной основе
В 2014 году привелось познакомиться с тем, как нынче проводится Всероссийская олимпиада по литературе, которой рулит НИЦ Высшая школа экономики..
17-04-2015
Какую память оставил в Костроме о себе бывший губернатор Слюняев–Албин
Здравствуйте, Дмитрий Чёрный! Решил обратиться непосредственно к Вам, поскольку наши материалы в «ЛР» от 14 ноября минувшего года были сведены на одном развороте...
17-04-2015
Юбилей на берегах Невы
60 лет журнал «Нева» омывает берега классического, пушкинского Санкт-Петербурга, доходя по бесчисленным каналам до всех точек на карте страны...

Архив : №40. 04.10.2013

Палиндром вместо Бога

ШАРОВ В. ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЕГИПЕТ. РОМАН В ПИСЬМАХ. М.: АСТ, 2013.

  

Чем больше герои романов Владимира Шарова говорят о Творце и спасении, тем очевиднее главный закон этого мира: за религиозной риторикой скрывается отсутствие веры и страстное желание построить божественный порядок усилиями философствующего бунтовщика. Он решил, что хватит терпеть и ждать, нет смысла надеяться на второе пришествие Христа. Давно пора действовать, взяв роль Бога на себя. Так религия и революция образуют единый молот, которым машет во все стороны шаровский герой.

Графика Одри Бердслея
Графика Одри Бердслея

Подобная ситуация и в новом романе «Возвращение в Египет». Сумей Гоголь справиться с «Мёртвыми душами», доведи Чичикова до преображения, Россия избежала бы многих бед. Но Гоголь проиграл. Не достигнув даже чистилища, в аду осталась вся страна. Наш тяжёлый XX век – следствие незавершённого художественного замысла.

Поэтика Шарова предполагает не только безграничную веру в текст, но и стремление воплотить его логику в действительности. Дописать «Мёртвые души» призван потомок писателя по материнской линии. Коля Гоголь представляет Чичикова монахом, но не православного, а староверческого монастыря. Инок, а позже и епископ, Павел прилагает титанические усилия для восстановления староверческой иерархии, создания структуры духовно-социального мира, враждебного Романовской империи. Она, по мнению Чичикова, давно и бесповоротно связала себя со злом.

Не вера в Бога красит человека, а его готовность бороться с Антихристом на самых опасных участках инфернального фронта. В конце жизни Чичиков общается с Герценом и Плехановым, завещая весь капитал на нужды мировой революции. Инок Павел благословляет её – в образе Алёши Карамазова, которому предстоит стать террористом-праведником и взойти на эшафот.

Шарова интересуют типологии, соответствия, комментарии и версии. Они же тревожат его, как ржавый ключ к двери, за которой скрывается скелет. «Все мы, что народ, что отдельный человек, не живём, день и ночь комментируем, на свой лад объясняем Священное Писание», – сообщает один из Колиных корреспондентов. «Меня это не радует. Мы запутались в толкованиях, оттого любить ближнего получается плохо», – замечает Коля. Для романа эта мысль не становится определяющей. Дописанные Колей «Мёртвые души» признают логику религиозно-революционных событий, заодно включая в них Гоголя, на беду создавшего Чичикова.

 

Палиндром в расширенном значении – основная фигура текста. Христианство и революция образуют смысловое единство, которое слева направо и справа налево читается одинаково. «В идеале чекист исповедуется священнику, который, закольцовывая конструкцию, его сексот», – подобных фраз в романах Шарова всегда много. Палиндромом названо взаимодействие Земли Обетованной и Египта, Дантова ада и Вавилонской башни, монархической России и Советского Союза, Христа и Антихриста, «из которых собрана наша история».

 

«Палиндром есть протест против необратимости бытия», – говорит один из персонажей. В романе несколько иначе: палиндром – кнут, которым человека гоняет по узкому кругу принятая им идея. Нужна господствующая воля, чтобы выйти из палиндрома, подменяющего движение отнюдь не поэтическим – скорее мировоззренческим – ритуалом.

Необходимо отсекающее или/или! Но у Шарова очевиднее задействован союз и. Совершая священный исход в Палестину, делаешь необходимым и возвращение в Египет. Выбираешь Христа и слово о Втором пришествии, значит, готовишь будущий приход Ленина и Сталина. В этом контексте роман предлагает немало парадоксов. Россия – это Израиль, сделавшийся империей. Христианство – соединение веры евреев с убеждением греков, что вера евреев богопротивна. Фёдоров – христианин, но и пророк мира, который устал от Бога. Египет – это Небесный Иерусалим, спроектированный и построенный человеком. Один из путей решения проблемы – назвать Египет Землёй Обетованной и прекратить все исходы, обильно поливающие кровью любую почву.

Есть ещё одна важная идея в романе – бегство. Посвятив годы образу Чичикова-старовера, отсидев в сталинском лагере, Коля оказывается в тесном общении с сектантами-бегунами. Не исправлять мир, а бежать от него, не останавливаясь и не оглядываясь! Земля и твёрдый быт – соблазн, власть – адский кошмар, поэтому будь странником, и проповедуй ногами!

Земля, уставшая впитывать грехи, начинает исчезать под водами нового потопа. Дом, в котором обитают Кормчий бегунов, Коля и его жена Соня, поплыл, сумел стать кораблём. «Наверное, на последнюю битву с Антихристом», – предполагают герои, готовясь к эпической схватке. Увы, после исчезновения воды дом-корабль причалил там, где был раньше. Нет решающей битвы. Ничего не поделаешь: власть палиндрома.

Даже бегуны знают: одними молитвами с дьяволом не совладать, необходимы и козлы отпущения, не переводящиеся с ветхозаветных времён. И вновь возникает ощущение: да, есть жертвоприношение, вроде всё нормально с ритуалом, а вот Бога – как энергии сердца – совсем не наблюдается. Даже в душе Коли Гоголя, который механически тащит очередного козла на дно адской воронки, не испытывая религиозного воодушевления.

 

Принципиальное отсутствие счастья – значительная характеристика героев Шарова. На кого-то давит сверхтекст («Исход», «Откровение» или «Мёртвые души»), другие просто оказываются под законом: устойчивая радость – не для человека. Это хорошо видно на примере женских судеб.

 

Мария, мать Коли, любила одного, замужем под давлением обстоятельств оказалась за другим. Но когда первый – любимый – всё же был обретён, солнце не взошло. Похожая история с утратой и возвращением у Колиной жены Сони. «Жизнь ведь не подарок, а наказание, она ад, погибель, другое дело смерть, в ней – покой, тишина», – пожалуй, итоговая мудрость романа.

Каким бы безумным не казался освоенный Шаровым мир, он возвращает литературе одну из её значимых природ. Оказываясь необузданной фантазией, она сталкивает читателя с вопросом, который нельзя назвать игровым. Кто сильнее в своей вере: христианин-бытовик, давно согласившийся ограничивать Творца повседневным обрядом, или революционер-апокалиптик, готовый умереть за своё понимание Царства Бога и человека? Не уверен, что в мире В. Шарова ответ однозначен, но экстремальная жизнь бунтарей автору «Возвращения в Египет» значительно интереснее.

Смысл названия романа представляется двойственным. Египет – страна, в которой богостроительство заменяет веру и богоискательство. В пустыне мироздания только человек способен решать проблемы, которые принято называть религиозными. Также Египет – отказ от апокалиптики, утрата интереса к напряжённому будущему ради настоящего, способного принести хоть какое-то счастье. Тут появляется ещё один актуальный смысл: сейчас мы – Египет, который хочет наслаждаться тучной повседневностью и не желает исхода, требующего лишений и страданий.

В творчестве В. Шарова истинным возвращением в Египет стал бы отказ от модели, сочетающей религию с революцией, выбор иного художественного пути, исключающего давление эсхатологического сюжета ради спокойного, психологически объёмного реализма. Думаю, в такой Египет писатель Шаров никогда не вернётся. Его исход продолжается.

А меня иногда спрашивают: «Что ты так часто говоришь о Шарове – безнадёжном постмодернисте, эксплуататоре одной выдуманной схемы? Неужели не видишь, что все его романы – вульгарный трэш? Разбей его».

Не согласен! Если у Шарова и есть трэш-приём, то он воспроизводит национальную болезнь, которая никак не ограничивается игровыми технологиями. В моём понимании он – при разных масштабах – ближе к Леонову, который на пятьдесят лет застрял со своей «Пирамидой», чем к постмодернистам. Шаров верит в изображаемый им кошмар сознания, поэтому и мучается с романом не меньше пяти лет. Важно заметить тот мир, который кочует у Шарова из текста в текст, и, – выявляя жажду рукотворного апокалипсиса, – является не только его миром.

Нападать на Шарова не хочу, у нас и так в прозе безумных мало. Прагматиков много, а литература нуждается в безумцах.


Алексей ТАТАРИНОВ,
Г.КРАСНОДАР




Поделитесь статьёй с друзьями:
Кузнецов Юрий Поликарпович. С ВОЙНЫ НАЧИНАЮСЬ… (Ко Дню Победы): стихотворения и поэмы Бубенин Виталий Дмитриевич. КРОВАВЫЙ СНЕГ ДАМАНСКОГО. События 1967–1969 гг. Игумнов Александр Петрович. ИМЯ ТВОЁ – СОЛДАТ: Рассказы Кузнецов Юрий Поликарпович. Тропы вечных тем: проза поэта Поколение Егора. Гражданская оборона, Постдайджест Live.txt Вячеслав Огрызко. Страна некомпетентных чинуш: Статьи и заметки последних лет. Михаил Андреев. Префект. Охота: Стихи. Проза. Критика. Я был бессмертен в каждом слове…: Поэзия. Публицистика. Критика. Составитель Роман Сенчин. Краснов Владислав Георгиевич.
«Новая Россия: от коммунизма к национальному
возрождению» Вячеслав Огрызко. Юрий Кузнецов – поэт концепций и образов: Биобиблиографический указатель Вячеслав Огрызко. Отечественные исследователи коренных малочисленных народов Севера и Дальнего Востока Казачьему роду нет переводу: Проза. Публицистика. Стихи. Кузнецов Юрий Поликарпович. Стихотворения и поэмы. Том 5. ВСЁ О СЕНЧИНЕ. В лабиринте критики. Селькупская литература. Звать меня Кузнецов. Я один: Воспоминания. Статьи о творчестве. Оценки современников Вячеслав Огрызко. БЕССТЫЖАЯ ВЛАСТЬ, или Бунт против лизоблюдства: Статьи и заметки последних лет. Сергей Минин. Бильярды и гробы: сборник рассказов. Сергей Минин. Симулянты Дмитрий Чёрный. ХАО СТИ Лица и лики, том 1 Лица и лики, том 2 Цветы во льдах Честь имею: Сборник Иван Гобзев. Зона правды.Роман Иван Гобзев. Те, кого любят боги умирают молодыми.Повесть, рассказы Роман Сенчин. Тёплый год ледникового периода Вячеслав Огрызко. Дерзать или лизать Дитя хрущёвской оттепели. Предтеча «Литературной России»: документы, письма, воспоминания, оценки историков / Составитель Вячеслав Огрызко Ительменская литература Ульчская литература
Редакция | Архив | Книги | Реклама | Конкурсы



Яндекс цитирования