Архив : №43. 25.10.2013

Неподписанты

КАК ПИСЬМО 45-И СТАЛО ПИСЬМОМ 42-Х

Вряд ли я взялась бы сегодня за перо, если бы не увидела в «ЛР» (№ 41) просьбу Петра Кошеля напомнить общественности имена «подписантов» исторического «письма писателей», именуемого в обиходе как «Письмо 42-х».

Многие коллеги даже из нашего с П.Кошелем поколения уже забыли детали и подробности того грандиозного противостояния внутри страны и расколовшегося СП СССР, а что уж говорить о более молодых литераторах, скажем, сегодняшних сорокалетних или тем более – тридцатилетних?! Для них это, можно сказать, «преданья старины глубокой» – и только. (Хотя, надо признать, в последнее время профессиональный интерес писателей к событиям 1993 года возрос, взять хотя бы новый роман Сергея Шаргунова.) 

Волею судеб непосредственный участник тех событий, я знаю и пока ещё держу в памяти подробности, о которых никто, или почти никто уже рассказать не может. Например, все помнят имена 42-х человек осознанно или почти случайно – в сумбуре тех дней – поставивших свои подписи под текстом, которого они не читали и даже почти наверняка не слышали по телефону. Однако были и те, кому предлагалось подписать это письмо.

4 октября 1993 года часов в 12 дня мне позвонил Артём Анфиногенов, бывший в то время ответственным секретарём Содружества Союзов писателей, куда входил и наш Союз российских писателей. Сказал, что он всю ночь провёл у Моссовета, куда Гайдар призвал своих сторонников, а теперь собирает подписи под письмом Ельцину. Предполагается, что подпишут его 45 человек. Естественно, рассчитывает, что среди них – будут и все три рабочих секретаря демократического СРП.

Артёма Захаровича я уважала – и как настоящего фронтовика, горевшего в самолёте над Севастополем, и как открытого, честного человека, каких очень немного в нашем писательском сообществе, хоть «демократическом», хоть в «патриотическом». Но в то утро, подавленная стрельбой из танков в центре Москвы, транслируемой по всем каналам, сразу сказала: «Я письма Ельцину подписывать не буду. Думаю, что мои коллеги – Марина Кудимова и Александр Иванченко – тоже, но всё же решать за них не могу, им Вы должны позвонить сами. «Понятно. Я так и думал», – мрачно сказал Артём и замолчал. «Но вы же не за Руцкого с Хасбулатовым?» – спросил он после изрядной паузы. «Конечно, нет! И не за Макашова с Анпиловым! Но палить из танков по своему парламенту, как по Рейхстагу – это помрачение ума… Кстати, о чём это письмо Ельцину, которое предлагается подписать? И кто конкретно его писал?» – тут уже во мне взыграло чистое любопытство. «Письмо писали сегодня ночью Оскоцкий и Черниченко, но окончательного текста ещё нет, хотя уже завтра это должно выйти в «Известиях», – ответил Артём. «Но как же за такой короткий срок вам удалось собрать 42 подписи? Неужели заочно, по телефону?» – удивилась я. И что, названные Вами писатели – Ахмадулина, Астафьев, Дмитрий Сергеевич Лихачёв или Борис Васильев – соглашаются подписывать текст, не читая? В это трудно поверить!» Артём на мой напор мрачнел ещё больше: «На звонках сидят несколько человек, говорим, что это письмо в поддержку Ельцина, просим закрыть издания, которые подстрекали к трагическим событиям, например, газету «День». Тут уже я взорвалась: «То есть демократы просят президента ввести цензуру и закрыть инакомыслящих журналистов? Я правильно Вас поняла?» Артём замолчал. «Но Вы же понимаете, если бы победили Руцкой с Хасбулатовым, – мы все уже сидели бы на нарах, а может, и на фонарях висели, как обещал Макашов. Кстати, все вы – «неподписанты» – тоже. Это – гражданская война». «Нет, я считаю, если Ельцин настоящий демократ, он должен был договариваться хоть с Хасбулатовым, хоть с самим дьяволом. Но сегодня он действовал, как истинный коммунист, как Троцкий, как Ленин: цель оправдывает средства! – ответила я. – И давайте лучше на этом закончим нашу дискуссию». «До свидания» – упавшим, как мне показалось, голосом, закончил разговор Анфиногенов. «До свидания, Артём Захарович, звоните Марине и Саше».

Ни Кудимовой, ни Иванченко, жившему в те дни в Доме творчества, Анфиногенов, не позвонил. В глазах старшего поколения «демократической общественности» мы трое и без того считались «вероотступниками», поскольку вступили в переговоры с «Комсомольским проспектом» (в частности, с покойными Борисом Романовым, Сергеем Лыкошиным, здравствующей Ларисой Барановой-Гонченко и др.), думали о возможной совместной деятельности по защите прав писательской корпорации на государственном уровне. Ибо писательского стажа лишились как «почвенники», так и «демократы», прав на гонорары – тоже. Да и растаскивать собственность СП СССР разного рода проходимцы в то время уже начали. Позиция – «я с фашиствующими не сяду на одном поле…» казалась нам абсурдной. Особенно активно на демократических собраниях и кулуарно против нас выступали Валентин Оскоцкий, Яков Костюковский и Владимир Савельев. Но это и понятно, все они – бывшие коммунисты, активные деятели парткома, борцы за чистоту идеи, так сказать. А из нас троих никто не был членом КПСС, не боролся с инакомыслием, да и в творчестве своём мы были скорее поклонниками пушкинской «тайной свободы», гуманизма, чем поборником какой-либо «демократической идеи». Да, мы не хотели назад, в Советский Союз. Но и с недавними парткомовцами нам было не по пути.

Кстати сказать, «неподписантами» для них мы стали несколько раньше, когда отказались участвовать в безобразном коллективном письмо по поводу изгнания из своих рядов Е.А. Евтушенко. В чём только не обвинили тогда «товарищи по оружию» своего коллегу. Даже в том, что он, будучи первым лицом в Содружестве, съездил за границу на казённый счёт! В том, что привёл к демократам Пулатова обвинили (хотя знали, что это не он Пулатова нашёл), в зазнайстве и ещё в тысяче смертных грехов. Это было постыдное письмо. И его подписали, к сожалению, даже некоторые «ученики» Евтушенко, те, кому он много помогал в жизни – покойная Таня Бек, например, Олег Хлебников, позже раскаявшийся. А вот фронтовик Анфиногенов подписывать его тоже не стал. Правда, под подозрение коллег, как мы, «неподписанты», он в те времена ещё не попал. Зато попал позже, когда выступил вместе с Андреем Нуйкиным против Риммы Казаковой и поддерживающего её ручного «секретариата» Союза писателей Москвы по ряду принципиальных вопросов коррупции в Литфонде. Артём был честным человеком.

В поздние годы мы с ним много общались, жили на одной улице. За несколько лет до смерти Артём Захарович принял Крещение в нашем переделкинском храме Преображения Господня, к этому его привела воцерковлённая дочь, родившая ему 6 внуков. Много раз в разговорах мы с ним касались тех лет, когда оказались в одной лодке. Однажды я спросила, правильно ли, что под злополучным письмом 42-х нет наших фамилий – Иванченко, Кудимовой и моей. «Правильно, – сказал Артём, – одним грехом на вас меньше будет». И неожиданно тихо спросил: «А Вы знаете, что перед Крещением человек исповедуется?». Ни комментировать, ни задавать наводящих вопросов я не стала: тайна исповеди даже тогда тайна, когда сам человек готов о ней рассказать.

Артём Анфиногенов в КПСС вступил на фронте, вернулся с войны весь израненный, с обгоревшей кожей, навсегда потерявшей чувствительность. Но человеческую чувствительность он сохранил до конца. В долгой писательской жизни совершил немало честных и принципиальных поступков (я это знаю не от него, от других). Он был человеком ХХ съезда, и этим сказано всё. Думаю, что в душе он оставался идеалистом, и в конце жизни искренне страдал от понимания, «что реальность с идеалом не обязаны совпасть» и чаще всего – не совпадают. Крещение, думаю, дало ему успокоение и в этом.

Для чего я рассказала эту историю? Мой товарищ Пётр Кошель и, знаю, многие иные – хотели бы высечь имена «подписантов» на чёрном мраморе и клеймить их позором до конца своих дней. Но гражданская война на то и гражданская, и трагическая, что по обе стороны баррикад находятся граждане одной страны, уверенные на тот момент каждый в своей правоте. Так давайте не будем продолжать эту затянувшуюся войну. Мы не знаем, с какой мыслью уходили из жизни те «подписанты», кого уже нет среди нас. Раскаяние ведь акт не человеческого общежития, и не пред парткомовской комиссией предстоит держать ответ за свою жизнь каждому из нас.

Ещё живы 9 человек из тех 42-х. Мне кажется, гораздо важнее, к а к сегодня каждый из них оценивает свой поступок. Мариэтта Омаровна Чудакова сказала: «И сегодня бы подписала!». Но мне интересно было бы узнать мнение и остальных 8 литераторов – только в этом я вижу смысл журналистского возвращения к данной теме. История евангельского Савла для меня не пустой звук и не апокриф.

Надежда КОНДАКОВА