Архив : №51. 20.12.2013

Катакомбный страх перед государством

Недавняя встреча литобщественности с президентом обнажила ещё одну проблему позиционирования писательского труда. Всё-таки писательство – это личное дело писателя, который в тиши кабинета садится к ноутбуку и настукивает свой текст или нечто большее – социо-культурное явление?

Ответ видится очевидным: не только личное дело литератора, который выступает в качестве мистагога, творящего свой мистический ритуал, а дело соборное, общественное.

Долгое время нам говорили, что писатель – сам по себе, только от него зависит появится ли художественный текст или нет, каким-либо образом встревать в это процесс категорически противопоказано. При этом сам писатель никому ничего не должен – самостийный и самодостаточный субъект, «вещь в себе». Обществу остаётся лишь ждать, когда он напишет свой шедевр, чтобы потом с упоением им зачитываться, а автора носить на руках. Всё остальное не имеет никакого значения, как тот холоп, который чистит по утрам ему сапоги.

Но как оказалось, всё само собой и по-щучьему велению не происходит. Автор может быть хоть трижды гением, но его известность, а значит, влияние его текстов будет крайне локальным. Он так и останется «вещью в себе». При этом в разряд ведущих писателей может быть выведена, например, артель имени Бориса Акунина. Вопрос в пиар-инструментарии, в тех самых «бабках».

К литературе прилагали магический кристалл рынка. Считалось, что в причудливом сиянии граней этого кристалла всё само собой происходит, устраивается. Стоит облучить ту же литературу рыночным сиянием, и она заблещет всеми красками, достигнет невероятных высот свободы безбрежной, но обустроенной по законам рынка, чего никогда не могла достичь при проклятом тоталитаризме, когда, якобы словесность сделали служанкой идеологии. Служанкой рынка быть не зазорно, это, как говорят, вполне естественно.

Но через какое-то время стало приходить понимание, что рынок никогда не благодетельствует, он работает исключительно сам на себя и всё окружающее форматирует под себя. Под свой образ и подобие. И вот так оказалось, что сама литература, не успев сбросить тяжкие оковы того самого тоталитаризма, попала в полную зависимость и подчинённое положение от этого самого рынка. Стало постепенно приходить отрезвление и понимание, что рынок этот не универсален, что в мире есть сферы, которые не должны быть ему подвластны, не должны жить по его законам, что в соприкосновении с ним, они калечатся и очень серьёзно.

Было много рассуждений относительно самоорганизации писательского сообщества. Но вся эта самоорганизация выливалась на кучкование вокруг тех или иных премий, да всё новое почкование очередных бессмысленных писательских союзов. Литсообщество не может ни о чём договориться, ни чего принципиально важного решить, когда оно само по себе. Истеричный ажиотаж вокруг Российского литературного собрания показал это очень наглядно. В каминг-аутах тех, кто поспешил высказаться на тему «почему не пойду», потом в линчевании тех, кто пошёл и причислении их в различным милым разрядам, в которых жополиз – самое приличное. Да и пришедшие, показали по большей части, что уже совершенно разучились мыслить большими масштабами и поднимать, масштабировать важные проблемы.

Так оказалось, что по преимуществу наше литсообщество мало чем отличается от обычных обывателей. Реализации какого-либо продуктивного вектора тоже не получилось. Собрались, поговорили, как только президент ушёл, все поторопились из зала кто в столовую, кто восвояси, будто школьники после звонка на перемену. Писатели привыкли уже жить исключительно в своей писательской норе.

Привыкли жить при диктате рынка, когда нет ощущения твоего всесилия, а всё больше приходит понимание того, что какой бы грандиозный текст ты не написал, от тебя совершенно ничего не зависит. Всё это привело к узости их мировосприятия, мировоззрения, к развитию у них футлярной психологии.

Остаётся одно – государство. Но тут сразу возникает жупел того самого проклятого тоталитаризма, который тут же скрутит литературу в бараний рог. Принято утверждать, что государство – главный враг литератора, что если он и решится посмотреть в его сторону, то только ради получения грантов, каких-либо дивидендов взамен пущенной на заклание своей писательской души.

Литсообществу внушён патологический страх перед государством: любое сближение с ним ведёт к цензуре, а от неё и до репрессий один шаг. Кто призывает к переговорам с государством – то его сатрап.

К примеру, профессор Владимир Новиков с одной стороны пишет правильные и очевидные вещи, что в 1991 году писатели вмиг стали «деклассированными элементами». Но при этом делает вывод, что «писательство выживет при условии общественной поддержки» (<http://svpressa.ru/culture/article/78360/>). Главное, только не стоять перед государством с протянутой рукой. Что такое за фантом «общественная поддержка» с 91-го года никто не дал ответ. Разве что известный любитель отечественной словесности Джордж Сорос или Михаил Прохоров, спонсирующий, мягко говоря, странные литпроекты своей сестры. Если не скучающий толстосум, который возьмёт к себе литератора на роль придворного шута, то что такое общественная поддержка? Демагогическая фикция. Завуалированное обозначение любой кормушки только не государственной? Пусть толстосумная, пусть иностранная, какая угодно, но только не государственная – потому как государство – худшее из зол, это воплощённый литературный ГУЛАГ…

Но ведь не кормушку ищет наша литература, а дело. Большое дело. Механизмы резонирования её слова. Важного слова, не пустопорожнего.

Надо чётко и смело сказать, что литературе без государства никуда. То, что государству без неё может быть проблематично – это ещё надо вновь доказать. Это вопрос не иждивенчества, не попрошайничества, а насущного существования литературы, её развития.

Ситуация сейчас такова, что по большому счёту государство без литературы вполне может обходиться, общество без литературы может обходиться. Писатель, конечно, может и дальше оставаться только лишь «вещью в себе», но только и всего. Если он не претендует ни на что большее. Если он не помышляет ни о каком властительстве дум и выходе на ведущие роли в обществе.

Проблема извечная, как давний спор «искусство для искусства» или для народа, для масс. Литература – это личное дело или государственное, большое? Или одновременно лично, но и большое. Зачем ограничивать? Нельзя сужать рамки, они в реальности будут ещё меньше. Нельзя прятаться по своим писательским кельям – тогда вас вообще никто не будет замечать.

Понятно, что два десятилетия существования в маргинальной ситуации не прошли даром. И постоянной вырастает комплекс человека с протянутой рукой. Но следует понять одну простую истину: у государства не надо ничего просить, государство обязано помогать литературе, потому что она – это дело государственной важности. Наша литература должна это показать и доказать, а не пускаться в демагогические рассуждения, должна начать избавляться от своих бесчисленных комплексов, в том числе и от пресмыкательства. Нужно изживать в себе катакомбного писателя. Это давно уже не актуально. Проснитесь! Какое сейчас может быть диссидентство!? Должен звучать писательский голос, а при таким подходе вас никто не услышит или будут воспринимать исключительно за маргинальных фриков…

Надо заново осваивать, отстраивать свою страну, формулировать целеполагания для народа. Государство с этим категорически не справляется. Необходимо форматировать государство, чтобы оно соответствовало большой и великой стране, а не сидеть по своим обжитым норам.

Андрей РУДАЛЁВ,
г. СЕВЕРОДВИНСК