Литературная Россия
       
Литературная Россия
Еженедельная газета писателей России
Редакция | Архив | Книги | Реклама |  КонкурсыЖить не по лжиКазачьему роду нет переводуЯ был бессмертен в каждом слове  | Наши мероприятияФоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Казачьему роду нет переводу»Фоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Честь имею» | Журнал Мир Севера
     RSS  

Новости

17-04-2015
Образовательная шизофрения на литературной основе
В 2014 году привелось познакомиться с тем, как нынче проводится Всероссийская олимпиада по литературе, которой рулит НИЦ Высшая школа экономики..
17-04-2015
Какую память оставил в Костроме о себе бывший губернатор Слюняев–Албин
Здравствуйте, Дмитрий Чёрный! Решил обратиться непосредственно к Вам, поскольку наши материалы в «ЛР» от 14 ноября минувшего года были сведены на одном развороте...
17-04-2015
Юбилей на берегах Невы
60 лет журнал «Нева» омывает берега классического, пушкинского Санкт-Петербурга, доходя по бесчисленным каналам до всех точек на карте страны...

Архив : №52. 27.12.2013

Телега

В Оренбурге прошли творческие семинары, посвящённые юбилею литературного объединения им. В.И. Даля при Оренбургском доме литераторов. 50 лет литобъединением руководит поэт и замечательный учитель Геннадий Фёдорович Хомутов. В разные годы занятия посещали писатели и поэты Иван Уханов, Пётр Краснов, Владислав Бахревский, Надежда Кондакова, Алексей Саморядов, Юрий Мещанинов, Диана Кан и многие другие.

Рассказы участницы семинара Натальи Лесцовой, врача, кандидата медицинских наук, доцента, до недавнего времени более десяти лет преподававшей в Оренбургской государственной медицинской академии, удивили своей многогранностью, разнообразием тем и характеров, и неординарными авторскими решениями. Как справедливо заметил критик Александр Вениаминович Неверов, автору свойственна стоически-без иллюзорная, и одновременно мудро-просветлённая манера изображения действительности.

Рассказ «Телега» – взгляд на современную неоднозначную ситуацию с российским селом. В его основе – реальная история, являющаяся, по мнению автора, символичной и многомерной.

Фарид НАГИМ


 

Дед слёг.

– Продуло, что ли, на покосе, – мучилась старуха.

Дед хрипло кашлял, надрывая впалую грудь, и шумно дышал. А она топталась вокруг, поправляла постель, поддерживала тепло в белёной печке, раскорячившейся посреди кухни и трещавшей краснеющими угольями.

Ближе к обеду занесла самовар и хлопотала у стола. Травяной чай наполнил сумрачную кухоньку красивыми, опрятными ароматами смородины и лесной ежевики.

В сенях послышались торопливые шаги.

– Бог в помочь, – остановился в дверях, сняв кепку, дедов племянник Петька. – Как живы-здоровы?

Хозяйка спешно приложила палец к губам и кивнула в сторону деда. Племянник, выпучив глаза, пригнулся и замер.

– Отец неделю хворает, – сказала она почти шёпотом и пригласила гостя к столу.

Худ. Яровий С.К
Худ. Яровий С.К

Петька на цыпочках пробрался в угол и присев на краешек табуретки, стал с наслаждением пить чай, чмокая языком, обжигая и облизывая губы. Он раскраснелся, но виной тому был не только бабкин чай. Терпкий запах крепкого деревенского самогона, сопровождавший его неотступно, уже нарушил благоухание хозяйкиного лечебного букета, и она поморщилась, уловив его, как только племянник показался на пороге.

Поднеся кружку с настоем деду, старуха погладила его ладонью по лбу и впалым щекам. Почувствовала липкий, холодящий пот, испариной смочивший подушку и застывший на переносице и на висках прозрачной поволокой.

Дед открыл глаза и приподнял голову, прилаживаясь к кружке. Голова затряслась слабостью, губы вытянулись, припав к горячему. Старуха просунула ему под плечи руку и придерживала голову, опершись на локоть, но быстро устала.

Дед махнул рукой, мол, хватит пока.

– Чего ты? Попил бы ещё, – попросила она, тяжело дыша, но дед уже опустил голову на подушку.

Держа горячую кружку в руке, другой она стала поправлять постель, чтобы уложить болящего получше. Ей было неловко управляться одной, она несколько раз поглядывала в сторону Петьки. Тот торопливо пил чай, жадно отхлёбывая глоток за глотком, закусывая карамельками и сушками. Иногда он гляделся в начищенный самовар, поправляя волосы и думая о чём-то своём.

Наконец, укрыв больного, хозяйка облегчённо вздохнула. Она немного облила себе руку горячим и поспешила к столу. Вытирая руку фартуком и дуя на неё, устало опустилась на скрипнувший резной табурет.

– Как мать-то? – спросила тихо, приблизившись к племяннику.

– Тоже помирает, – скользнув по кровати деда быстрым взглядом, ответил Петька.

– Дурень! Типун на гнилой твой язык, – брезгливо отпрянула старуха.

Петька пьяно взмахнул рукой.

– И впрямь что ль Пантелеевна помирает? – не удержалась она.

Петька кивнул. Старуха по-матерински положила ладонь на его руку:

– Крепитеся. Все тама будем, – на последних словах голос её дрогнул.

– Да, мы, теть Нюр, ничего, – поспешил успокоить её племянник. – Мать, она, чего, всё ясно: давно болеет, лежит полгода. Одна печаль, да и той только до могилки долететь. Всё припасли уж, похороним, как полагается. Тут другое. Горе у меня, теть Нюр, горе!

При этих словах он скорбно опустил голову и покачал ею с такой неистовой силой, что бабка отшатнулась и обеими руками сгребла на груди фартук. Её рот, открывшись, обнажил голые синюшные дёсны и задвигался беспомощно.

– Я и чего пришёл, теть Нюр, – не замечая ужаса на её лице, спокойно продолжал Петька, – кобыла у меня сдохла. Вот беда, так беда! Трёхлетка, объезженная, и жерёбая. Прям, хоть вой, теть Нюр, жалко не знай как. Уж так жалко, аж, грудак ломит.

Петька, сжав заскорузлые пальцы в кулак, с силой приложил его к горлу, а потом несколько раз стукнул себя в грудь.

Старуха нервно выдохнула, тяжёлым мутным взором уставилась на него. Она судорожно сжимала шамкающим беззубым ртом глубокие складки морщин, обрамлявшие губы, словно боялась то ли сказать, то ли выпустить что-то изо рта. Петька хлебнул из чашки и, вопросительно уставившись на неё, спросил:

– Чего делать, а? Прирезали, успели. Теперь мясо надо везти на склад в райцентр. Вот головняк! Обещали принять.

Она молча смотрела на него долгим пронзительным взглядом, словно пыталась понять что-то непостижимое, разобраться в чём-то, лишённом то ли разума, то ли рассудка.

– Я, того… Хотел попросить у деда телегу, моя до района не доедет, развалится, боюсь. С весны всё с ремонтом не соберусь никак.

– Што?! Не дадим. Отдашь жену б…, а сам иди к дяде.

Петька замешкался, немного помедлил в нерешительности, потом подошёл к деду. Тот лежал с закрытыми глазами, казалось, спал. Племянник постоял возле, переминаясь с ноги на ногу, и вернулся в свой угол.

Старуха пила чай, угрюмо глядя перед собой. Её тяжёлый взгляд поразил Петьку, он стушевался:

– Не знаю, теть Нюр, чего уж… Коли он… Того… Пускай с миром… – он осёкся. – Разрешите взять? Верну в том же виде. Мясо протухнет!

– Бери уж, – ответила она, стряхивая со стола крошки полотенчиком. – Бери, а то, не дай бог, ещё помрёшь с горя, вот грех тогда на мне будет. Бери и уходи.

Петька, как подорванный, вмиг слетев с табуретки, и едва успев схватить мятую, затёртую кепку, метнулся к двери, шумно топая грязными босыми ступнями по рассохшимся половицам. Споткнувшись в сенцах, он чуть не свалился в чулан, удержавшись за дверь. Дверца грохнула, взвизгнув затвором, и на пол осыпались крошки меловой набелины.

– Торопится, – скривив ввалившийся рот, с грустью сказала бабка.

Будто вслух подумала.

Дед открыл глаза. Она поспешила к нему:

– Чего не спишь, отдыхай, выздоравливай, неча всякую дребедень слухать. Хотела прогнать поганца, да не решилась. Был бы из моих, кто, полотенцем бы отхлестала, а тут твоя родня. Обидются, скажут, мол, жалко.

Дед махнул рукой. Старуха поправила одеяло, села у изголовья.

Петька прискакал на Цыгане. Белогрудый норовистый красавец, рвущий вожжи и время от времени выбрасывающий в стороны крепкие задние ноги, сверкая блестящими отполированными копытами, не жаловал седока. Орудуя плёткой и матерясь, Петька подъехал к телеге и громко заорал:

– Т-п-р-р-у-у-у… Стой, за-р-р-раза. Стой, урод!

Цыган, шумно выдохнув через ноздри и недовольно дёрнув головой, остановился. Петька, спрыгнув с него и вцепившись в поводья обеими руками, дёргая их с силой, стал приноровлять коня к телеге, пытаясь завести его между разложенными оглоблями. Молодое сильное существо, стянутое кожаными путами упряжи, шумно сопело влажными упрямыми ноздрями. Цыган кусал разрывающее хрипящий рот железо, зажатое между белеющими рядами крепчайших, словно из отборных камней выточенных зубов, и сопротивлялся. Он хлестал хозяина отливающим синевой на солнце, жёстким упругим хвостом, точно сотканным из нитей тугой рыбачьей лески. Петька уворачивался, упрямо делая своё дело и не оставляя выбора коню. Цыган ещё плохо понимал его, черёд основательно встать в упряжь должен был наступить скоро, а пока было рановато, но хозяин не хотел думать об этом. Более того, казалось, что хлеща коня плёткой, Петька отчасти на нём вымещал злость и досаду из-за того, что по воле случая сдохла рабочая, послушная кобыла.

– На, отморозок! На!

Когда конь, устав и понемногу смирившись с настойчивостью хозяина, чуть притих, тот, торопливо вытерев краем заношенной майки пот со лба, не теряя времени, беспокойно поглядывая в сторону Цыгана, принялся, наконец, запрягать его. Не без труда он надел на него хомут, больше всего промучился, вставляя оглобли в гужи по бокам хомута вместе с дугой. Когда, наконец, ему это удалось, и он стянул супонью клещи хомута, то даже выругался с радостью и удовлетворением. Добротная, ошкуренная до блеска телега, теперь стала невольной соучастницей их затянувшегося и лишь ненадолго стихшего поединка.

Петька покраснел от напряжения и принятого «на грудь». Он с трудом уровнял оглобли по высоте, порядком повозившись с ними. Конь всё это время хрипло дышал, недовольно фыркал, сверкая глазами. Он словно наблюдал за хозяином, дёргая время от времени головой.

Закончив запрягать его, Петька заторопился двинуть побыстрее к сараю, где, облепленное торжествующими мухами, на излёте своей годности ожидало его увядающее мясо, разложенное на свежем сене. Он стал залезать в телегу, но Цыган рванулся, телега дёрнулась, колёса лениво бесшумно подались вперёд, из пазов вокруг оси выдавился и поплыл потёками жирный креолин. Петька еле удержался на ногах.

Всё это время старуха наблюдала за ними. Сердце её не выдержало, она подала племяннику знак остановиться, ушла во двор и вскоре вернулась с ведром воды.

– Не надо, теть Нюр, – замахал руками Петька, готовый немедленно ехать и раздосадованный старухиными причудами.

Но она не послушала и, рискуя получить копытами по рёбрам, поднесла осторожно ведро коню. Тот рванул уздечку, вытянув мускулы шеи и обнажив крепкие зубы, и перевернул ведро.

Она ушла, но вскоре вернулась с другим ведром, наполненным водой, и снова поставила его перед Цыганом. Он, неожиданно присмирев, уставился на неё зорким прямым взглядом.

– Отходи, тёть Нюр, убьёт! – крикнул Петька, рискнув немного отпустить поводья.

Но бабка не двинулась с места. Стоя всего метрах в трёх от коня, она спокойно глядела в его бешеные глаза, напряжённо сверкающие белками, выпученные, словно вздувшиеся между век, нервно вращающиеся в своих ложах.

Они так стояли молча, застыв, он – в порыве непонимания и яростного гнева, она – в порыве своего отчаянного желания помочь и успокоить обезумевшее животное.

Наконец, Цыган, хрипло выдохнув и мотнув виновато головой, тряхнул вихрастой гривой и, послушно опустив голову, стал жадно и шумно втягивать воду, осушив мгновенно ведро.

Хозяйка заспешила во двор и снова вернулась с водой.

– Конь вёдра бьёт, воды не пьёт, уздой набрякивает, – приговаривала она, ставя ведро на землю.

Немного усмирённый Цыган с шумом окунул лоснящуюся от пота морду в прохладную манящую воду и бархатными нежными губами загребал её, фыркая и вздымая брызги. Бабка отошла.

Петька молча, следил за конём.

– Да отпусти вожжи, – тихо попросила она, – чай, не бешеный, просто срок его не пришёл ещё. 

– Брось, теть Нюр, поеду я, – заспешил Петька, – вечером верну таратайку.

Дёрнув и потянув на себя вожжи, он зычно прицыкнул, понукая коня. Тот, недовольно махая головой, окаймляемой при каждом движении волнами смоляной гривы, рванувшись, зашагал вдоль забора.

Старуха покачала головой:

– Таратайка, значит… Эко, сказал как. У самого рассохлась вся телега, колёса не мазаны, и оглобли путём не отёсаны. Болтается, болтается, этот Петька, всё без ума, без толку, што, чёрт по бане… Э-э-х, хоть бы не убился по дороге.

Взяв вёдра, она пошла в дом. 

В горнице было тихо. Свет, белый и мягкий, струился в окна, как жирное парное молоко, послушно перетекающее из подойника в крынку.

Дед спал, немного запрокинув голову, сопя волосатыми седыми ноздрями. Рот сухо дёргался, вялые губы, потрескавшиеся от горячки, обвисли, обнажив редкие, коричневые зубы.

Потрогав лоб, бабка успокоилась:

– Перегорел, вроде, надо бы заварить мяты с девясилом, чтоб настоялось, – еле слышно пролепетала она себе под нос и ушла в чулан.

Там висели сухие пахучие букетики от всяческих хворей, собранные в разные годы и используемые по необходимости. Под ногами шмыгнула мышь. Она неловко топнула ногой, торопясь наступить на шуструю воровку, но качнулась, не успев за ней:

– Ух, ты, скороногая. А-яй-яй, перечекушила все мои семечки, одна шелуха в корзинке, – с досадой ругалась она на мышь, – пройдоха, ты, уховёртка пронырливая.

Она вынесла корзинку в сени, сокрушаясь об утрате:

– Какие семечки были, провеянные, ухватистые, душистые! Во рту маслом разливались, как раскусишь. Ведь просила Петьку мышеловку поставить. Тольки, дождесси от него. Ага?! Ай, ладно, лузгать-то уж нечем.

После обеда деда снова начало знобить. Старуха послала соседскую девочку за фельдшерицей Нинкой, внучкой своей двоюродной сестры. Та сразу хотела его на лечение спровадить, но бабка упросила, мол, погоди, сами, проверенными средствами, домашними поправиться постараемся. На этот раз Нинка и слушать не стала, увезла деда в больницу. Рубахи сменить не дала.

Старухе было не по себе в пустом доме. Хоть Нинка и успокоила её, а сердце всё равно дрожало. Чтобы сбросить с души навязчивую тяжкую тревогу, она вышла на улицу, присела на лавочку возле калитки.

– Увезли, деда, как важного человека какого, – сказала в пустоту.

Закат разлился низко, обнажив белые и розовые россыпи полос на спокойном молчаливом небе.

На крыльце соседнего дома показалась хозяйка. Легко угадав печаль старухи, женщина вышла со двора и села рядом.

– Увезли деда, на носилках, как этого. Говорила ему!

– Не горюйте, тётя Нюра, поправится дед Никифор.

– Дай бог, – вздыхала бабка. – Пущай в больнице побудет. Внимательные специялисты. С того свету достанут. Да и отдохнёт хоть, в кои то года. Сколь уж можно надрываться?! Говорила ему: «Не ехай в поля, пущай племянники косют». А, он мне толкует: «Нету на них надёжи, пропьют или не укараулят, пропадёт добро».

Вдалеке показалось облако пыли. Они стали всматриваться в густоту сумерек.

– Глянь-ка, милая, чего там? – приподнялась с лавочки старуха.

Соседка не могла разобрать. Облако приближалось, топало, громыхало, неслось во всю прыть. Наконец, глаза различили поднятую вверх ошалелую лошадиную морду, и Петькину чумазую голову, парившую в клубах уличной пыли.

Конь летел прямо на них, не разбирая дороги. Обе соскочили с лавки. Соседка бросилась домой, а старуха спешно скрылась во дворе, едва успев прикрыть калитку на щеколду. Цыган влетел в небольшую поленницу, сложенную у палисадника, раскидав нарубленные дрова, словно спички. Заржав и испуганно озираясь, он остановился, воткнувшись мордой в куст сирени, шумно, надрывно дыша, и дёргая головой.

– Всё! Успел сдать, – радостно сообщил Петька, спрыгнув на землю. – Кой чего потерял, конечно, ну, не до прибыли теперь, хоть убыток вернул, и то ладно. А, мать померла, теть Нюр. Ещё до коров, – как бы между делом прибавил он с тем же выражением на обветренной физиономии, с каким говорил о деньгах.

Он был порядком навеселе, раскраснелся ещё больше, чем утром. С матюгами распряг коня и привязал его к телеграфному столбу посреди улицы. Потом, захватив руками оглобли, он стал откатывать телегу на место. Она заскрипела, виляя шатающимися колёсами, вся затряслась. Петька бросил торопливый шкодливый взгляд в сторону бабки и, взяв под уздцы Цыгана, повёл его домой, на ходу небрежно бросив:

– Спасибо, теть Нюр, – и на прощание махнул рукой, в которой был зажат кнут.

– Деда в больницу свезли, – крикнула она вслед и хотела что-то прибавить, но он уже не слушал. – Говорила ему, а он как этот

Крепко держа под уздцы взмокшего коня, уставшего и недовольно фыркающего, Петька важно шагал по улице и прилюдно поправлял ширинку.

Старуха медленно обошла телегу. Одна оглобля разболталась и свисала, еле держась на штыре. Разбитые колёса выглядывали из-под телеги. Запёкшаяся по стенкам кровь толи сдохшей, толи прирезанной Петькиной кобылы, перетомлённая жарой, смешанная с пылью и сенной трухой, пахла солонцом и потом, тёмная жижа просочилась в щёлки.

– Ладно, деда нету! – покачала головой бабка. – Увидал бы, и без болезни слёг бы с горя. Была ведь, телега, как игрушечка, что яичко пасхальное. Вернётся, ох, насуёт люлей!

Она принесла ведро воды, тряпку и кухонный ножик. Солнце провалилось за горизонт, сумерки уступили ночи.

Старуха тёрла тряпкой, скоблила ножом теперь почти невидимую ей, липкую грязь, меняла воду, снова мыла. Выбросила с телеги какую-то прозрачную тянучую резинку, похожую на детский сдутый шарик со слюнями. Она и не догадалось, что это было. Волосы её выбились из-под платка, фартук намок. Надо чтоб чисто всё было, хорошо.

Долго ещё горел свет на веранде, кое-как освещавший разбитую телегу и бабкину белую косынку.


Наталья ЛЕСЦОВА,
г. ОРЕНБУРГ




Поделитесь статьёй с друзьями:
Кузнецов Юрий Поликарпович. С ВОЙНЫ НАЧИНАЮСЬ… (Ко Дню Победы): стихотворения и поэмы Бубенин Виталий Дмитриевич. КРОВАВЫЙ СНЕГ ДАМАНСКОГО. События 1967–1969 гг. Игумнов Александр Петрович. ИМЯ ТВОЁ – СОЛДАТ: Рассказы Кузнецов Юрий Поликарпович. Тропы вечных тем: проза поэта Поколение Егора. Гражданская оборона, Постдайджест Live.txt Вячеслав Огрызко. Страна некомпетентных чинуш: Статьи и заметки последних лет. Михаил Андреев. Префект. Охота: Стихи. Проза. Критика. Я был бессмертен в каждом слове…: Поэзия. Публицистика. Критика. Составитель Роман Сенчин. Краснов Владислав Георгиевич.
«Новая Россия: от коммунизма к национальному
возрождению» Вячеслав Огрызко. Юрий Кузнецов – поэт концепций и образов: Биобиблиографический указатель Вячеслав Огрызко. Отечественные исследователи коренных малочисленных народов Севера и Дальнего Востока Казачьему роду нет переводу: Проза. Публицистика. Стихи. Кузнецов Юрий Поликарпович. Стихотворения и поэмы. Том 5. ВСЁ О СЕНЧИНЕ. В лабиринте критики. Селькупская литература. Звать меня Кузнецов. Я один: Воспоминания. Статьи о творчестве. Оценки современников Вячеслав Огрызко. БЕССТЫЖАЯ ВЛАСТЬ, или Бунт против лизоблюдства: Статьи и заметки последних лет. Сергей Минин. Бильярды и гробы: сборник рассказов. Сергей Минин. Симулянты Дмитрий Чёрный. ХАО СТИ Лица и лики, том 1 Лица и лики, том 2 Цветы во льдах Честь имею: Сборник Иван Гобзев. Зона правды.Роман Иван Гобзев. Те, кого любят боги умирают молодыми.Повесть, рассказы Роман Сенчин. Тёплый год ледникового периода Вячеслав Огрызко. Дерзать или лизать Дитя хрущёвской оттепели. Предтеча «Литературной России»: документы, письма, воспоминания, оценки историков / Составитель Вячеслав Огрызко Ительменская литература Ульчская литература
Редакция | Архив | Книги | Реклама | Конкурсы



Яндекс цитирования