Архив : №05. 31.01.2014
Монологи старого пролетария
О новом в новых книгах Лимонова
Француз Эманнуэль Каррер, биограф Эдуарда Лимонова, завершая свой роман, ставший международным бестселлером, всё размышлял о дальнейших путях героя.
Подталкивал, аккурат перед 70-летним юбилеем, не просто к подведению жизненных итогов, а к новому повороту судьбы.
Сам Эдуард Вениаминович, в книге «Апология чукчей» (эссе «Реставрация будущего») смоделировал, для удовлетворения карреровского любопытства, целых три варианта (точнее два, ибо третий безальтернативен – «одно из московских кладбищ», «бронзовый памятник», нескончаем людской поток, «власти долго боролись с поклонниками и сторонниками»).
Условие реализации двух других личных утопий – время: «дожить до возраста Черчилля, то есть за девяносто». А вот картинка и аромат мечты, скорее, пространственные – в азиатско-тихоокеанских координатах.
Первый – тропический остров в Океании, старик Лимонов в безукоризненном белом костюме с утренним скотчем в руке – хозяин «очень дорогого» публичного дома. Кресло-качалка, маленькая китаянка, «обаятельная, как цветок лотоса». Старость безбедная и греховная.
Альтернатива – аскеза, в другой части азиатского света. Именно таким вариантом Лимонов и поделился с Каррером – мечеть в Бухаре, нищий старик в чёрном халате, алый кушак, зелёный тюрбан, пересчитывает истёртые до прозрачности деньги-сомы и гоняет праздных туристов-англичан. Ореховым посохом.
Впрочем, всё это вопрос будущего, пусть уже недалёкого. А между тем, Эдуард Вениаминович в двух почти одновременно вышедших книгах своего юбилейного года «Апология чукчей» (АСТ, М.; 2013 г.) и «Титаны» (Ад Маргинем Пресс, М.; 2014 г.), объяснил не только французскому биографу, но и широкому русскому читателю – куда он, на самом деле, повернул. Продемонстрировал суть и природу очередной метаморфозы.
Она пока чисто литературная. Не онтологическая и даже не житейская. Хотя на самом деле – как посмотреть…
Но сначала – несколько слов о новинках. «Апология чукчей» (кричащая обложка; портрет автора в кислотных цветах) продолжает линию очень стильной и яркой лимоновской книжки «Дети гламурного рая», то есть сборника колонок, написанных за несколько лет, с более менее адресным распределением по разделам. В АЧ разделы тоже наличествуют уже в подзаголовке; набор предсказуемый: «Мои книги, мои войны, мои женщины», в оглавлении их ещё больше, а отличие чукчей от гламурных детей в большем объёме и меньшей, что ли, гламурности – хотя набор глянцевых носителей примерно идентичен. Похоже, буржуазная пресса становится в последнее время ближе к народу, возможно, и не без влияния популярного колумниста Лимонова.
Замечательна полифония «Апологии чукчей», где каждый может отыскать собственное и родное. Василий Авченко из Владивостока, писатель и патриот своей имперской окраины, назвал АЧ самой дальневосточной книгой Лимонова – тут и давшее ей название лихое и штрихпунктирное описание русско-чукотских войн, и «приморские партизаны» в бункере НБП, и «Мумий тролль», на который подсадила Эдуарда одна из подружек.
Содержательно, конечно, нового мало, но не за эксклюзив сегодняшнего Деда любят – читатель лимоновских нон-фикшн ловит кайф от его манеры вспоминать, мгновенно портретировать, вести эти повествовательные петли, которые уже не приём, а сама сматывающаяся в клубок жизнь...
«Титаны» – попытка возрождения (в своеобразной лимоновской манере) полузабытого нашей словесностью жанра литературного портрета.
Знаков сам набор персонажей: Платон и Сократ, Фридрих Ницше (Лимонов называет его вычурно – Ниетже, но время от времени сбивается на привычное русскому уху Ницше), Чарлз Дарвин, Карл Маркс, Михаил Бакунин, Владимир Ленин, Махатма Ганди, Пол Пот, Усама бин Ладен.
Волга по-прежнему впадает в Каспийское море, а лошади едят овёс. Сиреной титанов Лимонов становиться не желает. Можно, конечно, сказать о том, что всех героев «Титанов» объединяет: они радикально развернули этот мир, одни построили идеологии, на фундаменте которых другие выстроили государства… Но на самом деле соединил этих знаменитых и беспокойных ребят в одну книжку пытливый лимоновский интерес. Этот мастер подходит к предшественникам с рулеткой особой конструкции – она призвана замерять, насколько адекватно вписывается Эдуард Вениаминович в этот ряд и на какое место имеет ревнивое право претендовать.
Оригинальные концепции, ревизионистский разбор – штука, на мой взгляд, тут уже вторичная. Всё, как у классического ересиарха Лимонова, автора «Священных монстров», «Другой России» и «Иллюминаций». Много точных и ярких формулировок и афоризмов, удивительный пластический дар, позволяющий при постулируемой скупости языка проникать до печёнок в любой предмет и образ, особый юмор – не висельный, но тюремно-лагерный… Наивный пафос первооткрывателя, позволяющий на голубом глазу выдавать общеизвестные вещи за свежайшие собственные прозрения.
Самая интересная версия – о Ленине (впрочем, она заявлена ещё в книжке «По тюрьмам»; тут любопытен не столько Ильич, сколько Вениаминыч, штудирующий на своей верхней шконке тома густо-синего последнего ленинского ПСС из библиотеки саратовского СИЗО-1). Наиболее подробное эссе – о вторичности и ошибочности построений Дарвина, Карл Маркс – объект едкой иронии, причём, становясь неожиданно сатириком, Лимонов автоматом становится и моралистом. А эталонная, по набору чисто литературных достоинств, глава – о Махатме Ганди.
Но пора уже, собственно, сказать, о лимоновском «левом повороте».
В литературе. Потому что в политике куда ещё быть левее актуализатору лозунга «отнять всё и поделить». Интересно, однако, как совпали по времени радикальнейшие идеи с новой интонацией в прозе.
Эта интонация, новый, отнюдь не сладостный стиль, совершенно особая мелодия, стали проявляться у Лимонова в послетюремный период, тут примечательна «Книга Мёртвых – 2. Некрологи» в качестве старт-апа. Я тогда нашёл аналог в речи старых пролетариев.
Такой, сквозь никотиновой кашель и естественные матерные длинноты, с лёгким, без рефлексий, отношением к жизни и смерти, стране и товарищам; где-нибудь в гаражах, под водку, булку и соленья.
От человека – мастера золотые и заскорузлые татуированные руки, – у которого и биографии-то нет, а есть тяжёлые, как камни, необработанные куски прошлого, где обязательны армия, но чаще флот, нередко – участие в какой-то из малых войн, в другом сценарии – тюрьма, классически начатая малолеткой…На сегодняшний день – мотоцикл с коляской, мать в деревне, строгая «баба» по торговой части, дети в институтах, война с начальством за «наряды»…
Виртуозно иногда умеют повествовать старые работяги – у них любая история это не сюжет с моралью в конце, а энциклопедия русской жизни, совершенно себя в подобном качестве не осознающая, и от этого – чистый акт творения, создание из «такого сора» целого мира со своими законами, иконами и фауной... Неважно, идёт ли рассказ о рыбалке с охотой, об армейской службе, тюремных буднях, тёрках с начальством или международном положении. Или вовсе о продавщице пивного ларька, всем известной толстой Раисе, построившей на пивной пене целый коттедж и ещё по машине – мужику с зятем… Принципиален тут не сюжет, традиционно небогатый, но отступления, фиоритуры, паузы, если история известна и привычна (а это тоже завсегда) – приглашение к джем-сейшну вместо дискуссий и сомнений в правдоподобии… В подобного рода фольклоре пресловутая Раиса совершенно развнозначна Махатме Ганди или Карлу Марксу, ибо мир пролетарского рассказчика не признаёт иерархий, история тут линейна, а метафизика прикладная – в мельтешении, вращении объектов вокруг Творца-субъекта.
Лимонов, к слову, любит это определение – «Творец», в отношении людей искусства и себя самого. Творец он при этом сугубо инженерного типа. Технолог собственной жизни и литературы. Из деталей своей биографии он последовательно конструировал маленького созерцателя Великой Эпохи, бандита в отрочестве, молодого негодяя-поэта, эмигранта-бунтаря, мужа, любовника и укротителя красавиц, солдата-часового разрушающихся империй, самого радикального русского вождя, мудреца в неволе, ересиарха и ревизиониста…
Эммануэль Каррер, задаваясь вопросом – что же дальше? – намекал на финал этой популярной механики: все части конструктора пристроены практически намертво, лишних деталей не осталось...
Лимонов-писатель ушёл от конструкций в живую речь, повернул из литературы в фольклор. Мой товарищ, замечательный читатель и поклонник Лимонова, по прочтении последних двух книжек и неизменном восхищении ими, добродушно сетовал: ну, и когда же у него народ-то появится? «Всё-таки вождь предполагаемой революции должен чуть больше писать о народе. Лимонов вот в «Титанах» упрекает Ленина за то, что тот был оторванным эмигрантом – но сам Лимонов тоже во многом эмигрант: он, кроме Фифи и нацболов, живых людей толком не видит лет десять».
Но, собственно, новая манера Эдуарда, – агрессивно-насмешливый гон старого пролетария, чуть усталый, но по-прежнему полный жизнью и собой, и есть этот уход в народ. Где русский язык и песня остаются родиной, праздником, оружием.
Алексей КОЛОБРОДОВ,
г.САРАТОВ
