Архив : №14. 04.04.2014
К списку Акунина
В интернет-издании «Частный корреспондент» появился очередной «рекомендательный список» Бориса Акунина. На сей раз в списке, названном «Литература трудных времён», любимые акунинские произведения советской литературы. Произведений немного, привожу полностью:
«Василий АКСЁНОВ. Жаль, что вас не было с нами
Михаил БУЛГАКОВ. Белая гвардия
Сергей ДОВЛАТОВ. Заповедник
Василий ГРОССМАН. Жизнь и судьба
Булат ОКУДЖАВА. Путешествие дилетантов
Владимир ОРЛОВ. Альтист Данилов
Юрий ТРИФОНОВ. Старик
Юрий ТРИФОНОВ. Дом на набережной
Юрий ТРИФОНОВ. Время и место
Евгений ШВАРЦ. Дракон».
В предисловии к списку Борис Акунин оговаривается, что он «субъективный», видимо, давая понять, что удивления и недоумения, попытки вторгнуться в его перечень неуместны. Лучше, мол, составьте свой список. («А что с любимыми советскими книгами у вас?» – подначивает автор в завершении публикации.)
Не буду составлять свой список. По крайней мере, не сейчас. Вместо этого всё же рискну выразить некоторое недоумение. И согласие.
Во-первых, по-моему, как-то некорректно в десятку ставить три произведения одного автора. Даже если это Юрий Трифонов. Тем более что Трифонов очень цельный писатель, недаром его повести и романы легко укладываются в циклы. И мне хотелось бы спросить автора списка: «А чем хуже «Обмен» или «Долгое прощание»? Или «Другая жизнь»?»
Наверняка в подборке Акунина не могло не быть произведения Василия Аксёнова. Но выбор рассказа «Жаль, что вас не было с нами» действительно удивляет. Специально сейчас перечитал, и снова не очаровался. Акунин, комментируя свой выбор, сообщает, что рассказ был написан «в самые безвоздушные времена засилия «секретарской литературы». У меня в книге стоит дата «1964». Вроде бы ещё воздух тогда оставался, сад советской литературы ещё не зачах…
Впрочем, у каждого свой вкус, свои резоны. И не вызывает удивления присутствие в десятке «Путешествие дилетантов» Окуджавы и «Альтист Данилов» Владимира Орлова. Хоть Акунин в комментариях говорит, что давно их не перечитывал, но они явно живут в нём. Из этих романов, судя по всему, и родился писатель «Б.Акунин».
В списке должна была присутствовать эпопея, и она есть. «Жизнь и судьба» Василия Гроссмана… Я давно заметил, что наше более или менее культурное общество делится на тех, кто выбирает или «Доктора Живаго» Пастернака, или «Тихий Дон» Шолохова, или «Жизнь и судьбу». И взаимопонимания между этими тремя группами почти нет. Впрочем, на глазах растёт четвёртая группа культурных вроде бы людей, которая утверждает, что все три романа не способствуют здоровой атмосфере в обществе. Как и многие другие романы.
«Белая гвардия» и «Заповедник», по-моему, совсем из другой оперы… Акунин в своём предисловии объясняет некие критерии выбора: «Я имею в виду книги, написанные в советский период, когда цензурные ограничения или просто инстинкт самосохранения вынуждали авторов осторожничать, эзопничать, бунтовать на коленях, прятать в кармане фиги и т.п.
Русским писателям советского периода было очень трудно работать. Поэтому те из них, кто всё же сумел создать выдающиеся произведения, вызывают у меня уважение и восхищение».
Эти два произведения, по-моему, такому критерию не соответствуют. Пусть надо мной посмеются помнящие слова булгаковского Воланда о «свежести», но всё же рискну утверждать, что степени свободы бывают разные. И «трудные времена» наступили для литературы не в ноябре 1917-го, они наступали постепенно, видимо, для самих писателей не очень заметно. Иначе как объяснить, почему Булгаков так самоубийственно-настойчиво добивался публикации «Собачьего сердца», и прекратил попытки лишь после того, как в его квартире в 1926 году произвели обыск?
«Белая гвардия» писалась в самое, пожалуй, плодотворное для русской литературы советского периода время, – в первой половине 20-х годов. Каких только шедевров в тот короткий период не написали и не опубликовали. Среди них и роман «Белая гвардия». Правда, опубликовали в СССР не целиком – журнал был закрыт из-за других материалов, – но в Париже роман был издан в 1927–1929 годах в двух томах, и гонорар Булгаков получил. Тогда публиковать за рубежом не совсем советские вещи советских граждан ещё не являлось абсолютным преступлением.
«Заповедник» Довлатова вовсе притянут в список за уши. Первый вариант, говорят, был написан в Ленинграде. Но кто его видел? Впервые повесть была издана в США спустя лет пять после высылки Довлатова из СССР. Впрочем, сам Борис Акунин признаётся: «Довлатовский «Заповедник» – очень нерусская литература. Высшее стилистическое щегольство: минимализм, андерстейтмент. Правда, ничего советского и трудного в повести нет. Автор плевал на цензуру, печататься в совжурналах не собирался, поэтому я его сюда вставил не совсем честно. Разве что по предмету описания и ландшафту».
Хорошо, что в списке нет «Мастера и Маргариты», хотя, на мой взгляд, это одно из главных произведений русской литературы советского времени. Но дело в том, что Булгаков почти с самого начала понял, что опубликовать роман не удастся, писал в стол, на будущее… Не знаю, пытался ли опубликовать «Котлован» Андрей Платонов. Если да, если действительно носил повесть в редакции в тот момент, когда в стране грохотала индустриализация (и автор был одним из её инженеров), то это можно считать подвигом.
Подвигом я считаю и то, что писатели в советское время в прозе (без фиг в карманах) показывали ту действительность, поднимали те темы, которые были немыслимы, скажем, в публицистике. Поднимали и доходили с ними до читателя. И чаще всего это были небольшие по объёму (жанры рассказа, повести, очерка у цензуры вызывали, видимо, меньше подозрений, чем романы) произведения вроде «Нестора и Кира» Казакова, «Для пользы дела» Солженицына, «Сапожек» и «Алёши Бесконвойного» Шукшина, «Денег для Марии» Распутина, «Путёвки на юг» и «За тёплым хлебом» Екимова…
Бесспорна в списке Акунина пьеса Евгения Шварца «Дракон». Не знаю, прятал ли драматург «в карманах фиги» или нет (написана была во время войны), но пьеса получилась страшная, сильная, отчаянная. И попытки поставить её на сцене заслуживают уважения. На мой взгляд, если даже Шварц имел в виду действительность сталинской эпохи, то взял куда шире – отвесил оплеуху государственному устройству вообще. Хорошо, что после этого жив остался. И даже продолжил творить.
В заключение, несколько слов по поводу двух высказываний Бориса Акунина из предисловия к его списку «Литература трудных времён».
«С одной стороны, для свободы творчества состояние подцензурности ненормально. С другой стороны, внешнее давление сжимает в талантливом писателе некую пружину, которая не может полностью распрямиться, что придаёт тексту особенную внутреннюю силу».
Это верно. Писатель должен ощущать внешнее давление. Впрочем, до определённой степени. И почти не оставивший литературы период с середины 1930-х (чудо, что последнюю книгу «Тихого Дона» напечатали) до середины 1950-х показывает, что государство способно задавить свободу творчества на сто (или, скажем, на девяносто пять) процентов. И нельзя утверждать, что с нашей литературой этого не повторится.
Впрочем, по мнению Бориса Акунина у нас и нет нынче настоящей литературы. Вот его второе высказывание:
«Чего греха таить, наша нынешняя художественная проза заметно уступает по качеству лучшим образцам советской литературы. (Правда, имеет значение и то, что в посткоммунистические времена роль литературы и вообще писателей сильно скукожилась. Мы перестали быть властителями дум и остались только инженерами человеческих душ. Или массовиками-затейниками.)»
Хочется задать вопросы, уточнить. А не вы ли, Григорий Шалвович, под личиной сначала Б.Акунина, потом ещё и Анатолия Брусникина и Анны Борисовой полтора десятилетия своей складной «беллетристикой», в которой при желании можно было увидеть пресловутые фиги и эзоповость, а при желании нет, оттягивали внимание читателя от пусть корявенькой, рахитичной, но всё-таки пытавшейся говорить о серьёзном, важном, сегодняшнем «нынешней художественной прозы»?А теперь вдруг обнаружили, что у нас в России происходит нечто напоминающее шварцевского «Дракона» и сняли маски Акунина и прочих, отложили «Фандорина», написали «Аристономию», серьёзное. Но многолетние упражнения в беллетристике, судя по этой книге, не проходят бесследно…
К тому же, а вправе ли вы судить о «нынешней художественной прозе»? Несколько месяцев назад на вопрос, видите ли вы сегодня выдающихся писателей, вы ответили так:
«Насчёт выдающихся писателей. Вижу ли я их?.. Видите ли, в чём дело: меня про это спрашивать не надо по другой причине. Потому что вот Эдуард Лимонов их не видит, а я и не смотрю. С тех пор как я начал писать художественную литературу, а это уже пятнадцать лет, я её совсем перестал читать».
Неужели, перед тем как вынести приговор «мы (достойная самокритичность! – Р.С.) перестали быть властителями дум и остались только инженерами человеческих душ. Или массовиками-затейниками» вы перелопатили русскую литературу последних пятнадцати лет? Вряд ли.
Смею утверждать, что выдающиеся писатели у нас есть. Они действительно сегодня не властители дум и даже не инженеры человеческих душ. Скорее, черви, не дающие почве превратиться в камень. Но когда та часть народа, что будет помнить буквы, устанет в своих норах принимать льющийся из телика в уши и глаза сладкий понос и попробует понять, что происходит, она обратится к книгам. Главное, чтобы они существовали в природе.
Роман СЕНЧИН
