Архив : №48. 28.11.2014

Год без Панкратова

Прожит год без Юрия Ивановича Панкратова. Без человека. Но не без Поэта. Уход одного немилосердно разделяет их органическое единство. Тут выживает сильнейший. В случае Панкратова это, конечно, Поэт. И не странно ли сегодня слышать его голос:

В скупых строчках поэта человек загодя оплакан. Здесь не только личное дело: оно касается всех нас, временно переживших Панкратова. Вспоминается поразительный стих Б.Слуцкого: «Последний день меняет в жизни много». Так оно, по-видимому, и с каждым автором обстоит: ничего не отменяя в поэзии, смерть кое-что меняет в ней. Теперь говорить о ней труднее, какие-то новые слова нужны. Стихи оказываются как бы на совсем другом ветру, на другом свету. Стихотворения и поэмы Панкратова уже доверены большому Времени, где один год мало что значит. И всё-таки. Новому взгляду открывается несколько иной масштаб созданного поэтом за многие годы присутствия в литературе. Это присутствие у Панкратова выражалось по преимуществу в форме, я бы сказал, неучастия в так называемом литературном процессе. А последние его редкие поэтические сборники вышли, когда уже никакого процесса и не было. Во всяком случае нынче разглядеть какие-либо закономерности общего движения трудновато. Книги публикуются в неимоверном количестве, среди них немало замечательных, а критики как будто повывелись. Остались одни рецензенты. Да ещё появилось много премий, но такое впечатление, что их получают одни и те же лица, каждый у своей кормушки. Панкратова в тех очередях никогда не видели. Впрочем, то уже не наша тема...

В этом году увидела свет книга избранных произведений поэта «Река времён» (составитель Галина Панкратова). К сожалению, один лишь автор увидеть её не успел. Так вот это припозднившееся издание и позволяет по достоинству оценить Юрия Панкратова как большого художника и безупречного мастера слова. Правда, когда речь о мастерстве, всегда хочется одёрнуть говоруна: не топчись ты, мил человек, на общем месте, ведь куда интереснее взгляд поэта на окружающий мир. Важнее узнать, чего он там узрел такого, что и нам принять в душу не мешало бы. Будь я живописец и возьмись изобразить не мирской, а духовный портрет Панкратова, нарисовал бы прежде всего широко раскрытые глаза. В них вмещаются и земля, и небо – одновременно:

Все ли умелые стихотворцы помнят о важнейшей функции поэзии, вообще искусства – сводить, роднить малое с великим? Иначе говоря – разглядеть в малом великое. В этом смысле поэзия не ведает пустяков: «Когда б вы знали, из какого сора / Растут стихи, не ведая стыда»... Спросим у Ахматовой: не в этом ли секрет пресловутого мастерства? Панкратов тоже любит поднять очи к небу для крупных обобщений:

В четырёх строчках мы видим две традиционно рифмующиеся пары, а слышим ещё и третью: примяты – приметы. Музыка, спрятанная внутри строфы. А вообще, что до панкратовских рифм, то они никогда не наскучат самому взыскательному слуху. Несколько примеров: белёсо – болото; лемеха – лепета – лебедя; зоркого – зеркало;.. Заранее отвожу упрёк в неточности созвучий, потому как, по моему убеждению, рифма чем точнее, тем беднее. Блок рифмовал ушла – снизошла, но велик-то не этой бедной точностью. Рифма Панкратова сближает более далёкие слова и смыслы. Он ищет не полного совпадения звуков, а их некоторое расщепление, при котором созвучность как бы выходит за пределы произнесённого. Рифмуются не только гласные, но и согласные. Гласные иной раз могут обойтись вовсе без переклички:

Эта одержимость звуком выдаёт в поэте его подлинность, приоритет чувства в его слове. Поклон музыке. Как писал Шопенгауэр о ней: «так много говорит сердцу, а голове непосредственно ничего сказать не может». Поэтому стихи Панкратова окажутся крепким орешком для перевода. Конечно, музыка представляет собой некий всеобщий язык, но переводимо ли выражение: на облака облокотиться? В точном переводе звук умрёт.

Аллитерация, рифма – это показатель не только мастерства. У Панкратова это ещё и мировоззрение:

«Здесь» и «там» у поэта совпадают, как небо и земля, как звезда и травинка. У него где порог, там и горизонт, где созвездья трав, там и соцветья звёзд. Допустим, звёзд в этом поэтическом мире многовато. Да и сам автор именует себя прямо: «звездопоклонник». Что-то за этим стоит – не апелляция ли к вечности? Постоянное обращение к высшей инстанции. Понятно, что земное тяготение неодолимо, но житейские победы у истинного поэта всегда на втором месте. Как это хорошо выразил Рильке:

Таков перевод Пастернака, который, между прочим, напутствовал и Панкратова в начале пути. И хотя у поэта много откликов на злобу дня, много тревоги о судьбах Родины, а ранняя сатира «Страна Керосиния» не устарела по сей день, всё же его небо – не просто уклонение от суеты сует. Это музыка сердца.

Рифма тут синоним творчества. И не только часть формы, но, скажем так, сосуд для содержания. Ведь тот же стих «на облака облокотиться» – не только игра в аллитерацию, но подлинный рост внутреннего человека. То, про что безрифменно сказал Уитмен: «я весь не умещаюсь между башмаками и шляпой».

Думаю, что и Юрий Панкратов весь не уместился в отведённое ему время.

Роберт ВИНОНЕН