Литературная Россия
       
Литературная Россия
Еженедельная газета писателей России
Редакция | Архив | Книги | Реклама |  КонкурсыЖить не по лжиКазачьему роду нет переводуЯ был бессмертен в каждом слове  | Наши мероприятияФоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Казачьему роду нет переводу»Фоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Честь имею» | Журнал Мир Севера
     RSS  

Новости

17-04-2015
Образовательная шизофрения на литературной основе
В 2014 году привелось познакомиться с тем, как нынче проводится Всероссийская олимпиада по литературе, которой рулит НИЦ Высшая школа экономики..
17-04-2015
Какую память оставил в Костроме о себе бывший губернатор Слюняев–Албин
Здравствуйте, Дмитрий Чёрный! Решил обратиться непосредственно к Вам, поскольку наши материалы в «ЛР» от 14 ноября минувшего года были сведены на одном развороте...
17-04-2015
Юбилей на берегах Невы
60 лет журнал «Нева» омывает берега классического, пушкинского Санкт-Петербурга, доходя по бесчисленным каналам до всех точек на карте страны...

Архив : №49. 05.12.2014

Защита литературы

Юрий Селезнёв родился и вырос в Краснодаре, здесь же закончил историко-филологический факультет пединститута. В 30-летнем возрасте отправился покорять Москву: защитил диссертацию по Достоевскому, стал автором нескольких знаменитых литературно-критических книг, стратегом серии «ЖЗЛ», заместителем главного редактора журнала «Наш современник». Ю.Селезнёв не «работал», он служил – не считаясь с наступлением ночи, не жалея себя в битвах с идеологическими оппонентами и партийными цензорами.

Соратники и противники видели в Ю.Селезнёве не литературного критика, оценивающего частный потенциал отдельного текста, а борца за русскую словесность, способную оградить нашу цивилизацию от самых опасных внешних атак. Поэтому его неожиданно ранняя смертьбыла прочувствована как подлинная трагедия – общероссийская утрата. Некоторые друзья расценили её как убийство, и с крушением Советского Союза только укрепились в своём мнении: Ю.Селезнёв не только людям литературы казался потенциальным лидером всего русского движения, человеком грядущей национальной власти.

16 июня исполнилось тридцать лет со дня кончины Юрия Селезнёва. 15 ноября ему было бы 75 лет. Он умер в 44 года.

 

Юрий Селезнёв
Юрий Селезнёв

Литература для Ю.Селезнёва – не пространство «литературоцентризма». Книга – не оплот «книжности». Произведение – это лаконичное «всё» в эстетически совершенном тексте, не имеющем ничего лишнего. Критик – тот, кто способен открыть это «всё», объективно исследовать его, сделав заключение о состоянии мира, о его перспективах и целях человека, знающего о неизбежности тяжких конфликтов – как внешних, так и внутренних.

Ю.Селезнёв знал, что литература и неразрывно связанная с ней критика – общенациональное дело осознания и защиты тех смыслов, которые позволяют русской культуре сохранять свою целостность и представлять страну перед всем миром. Не игры праздного ума проходят в словесности. Здесь рождаются идеология и политика, религия и философия. Тем сильнее их воздействие, чем совершеннее формы красоты романа или поэтического произведения.

«Подлинное назначение критики – быть политикой, идеологией, философией посредством самой литературы, которая и есть для критика воплощённые в художественном образе, национальные, государственные, общемировые, духовные, нравственные, общественные, идеологические процессы, конфликты, проблемы эпохи» («Критика как мировоззрение»), – одна из самых известных селезнёвских фраз.

При этом Юрий Иванович никогда не был рационалистом, искавшим упрощающие схемы. Не пафосная героизация интересовала его, а расширение внутренней формы произведения, противостоящей «идеям стандартизации мышления, технизации сознания» («Василий Белов»). Можно сказать, что в большей степени Ю.Селезнёв не с А.Прохановым, а с В.Астафьевым, В.Быковым, В.Беловым, В.Распутиным, В.Лихоносовым. Война, которую чувствует Ю.Селезнёв в широких границах своего литературно-критического эпоса, не подразумевает непременной героизации сюжета или поиска монолитных образов богатырей.

Враг бежит не от стреляющих персонажей, а от непереносимой им народности – «от способности понимать другого сердцем» («В одно сердце с людьми»), от «осмысления духовной основы нашего современника в точном воспроизведении мелочей повседневного быта» («Мужество добра»), от способности воссоздать природу явления в единстве «общего и частного» («Быть человеком»). Бежит, наконец, от сильнейшего желания победить холодный гуманизм Запада («общечеловеческий эгоизм»), «спасти мир силой русского братства» («В мире Достоевского»).

Не сусальная идеализация человеческого существования привлекает Ю.Селезнёва, а подъём художественного мышления на уровень трагического сознания, в котором не остаётся места для «психологии потребительства» («Критика как мировоззрение»). Поэтому так высока оценка Ф.Тютчева: «воин, боец, трагически идущий навстречу катастрофам, в самое пекло хаоса, ибо только собственным участием в борьбе можно определить, хотя бы и ценой собственной гибели, исход этой борьбы». И Ю.Кузнецова – автора «поэтического эпоса»:«внутри этого хаоса и из него, рождается образ сопротивления и воли к преодолению трагедийного миробеспорядка» («Но путь далёк»).

Ю.Селезнёв ценил трагическое, но никогда не приближался к изощрённо-тёмному, к декадентскому. Познание мрака необходимо, но – ради его преодоления. Он часто писал о христианстве и, как мне кажется, был из тех сильных русских людей, кто мог способствовать православной эволюции постсоветского Союза – без истерики самоотрицания и катастроф распада.

Говоря о В.Белове и В.Лихоносове, В.Распутине и В.Астафьеве, Ю.Селезнёв обнаруживает позднесоветское явление, которое можно назвать «подтекстовой новозаветностью» – внеритуальным христианством русской словесности 1960–80-х годов. Здесь и богатство душевного мира героев, и широта внутренней формы произведений, и сильнейшая концентрация этической мысли, обязательность нравственного центра.

 

«Деревенская проза»? Ю.Селезнёв категорически против: не «вологодская школа», не «деревенская» или «лирическая» проза – а «традиционная» («Словом всё делается»)! Необходим мост между классикой XIX столетия и ещё неизвестным, но обязательно великим русским будущим.

 

Юрий Селезнёв ощущает глубинное родство между Евангелием и литературой – не антагонистический конфликт, как многие люди Церкви сейчас, а единую природу здравой сложности, способной избавить душу человека от пустого, «фарисейского» рационализма, от желания судить и осуждать, делить и отсеивать: «Мир – новозаветный мир в основе своей – это мир принципиально незавершённого настоящего… (…) Через появление мессии – искупителя этот мир получает теперь цель – идеал совершенствования. Сознание, двигавшееся по замкнутому кругу, теперь как бы разрывает эту роковую обречённость и устремляется в неповторимое, хотя и неизбежное будущее. Создаются первые предпосылки и для истинно исторического время-ощущения, и для художественного сознания романного типа». Борьба с дьяволом возможна и с участием литературы. Она – в сочетании стремления к совершенству с необходимой психологической сложностью. Русский роман – с Евангелием, а не против него!

И здесь появляется Достоевский – ключевая фигура мира Селезнёва. Кто-то больше ценит биографическую книгу, изданную Юрием Ивановичем в серии «ЖЗЛ». Мне ближе «В мире Достоевского» – страстный селезнёвский манифест, максимально полное оформление его поистине боевого мировоззрения.

Итак, чего же позволяет добиться воплощение Достоевского в русском мире, к чему приведёт глубокое понимание бытийных процессов, захватывающих героев в «Преступлении и наказании» и «Идиоте», в «Бесах» и «Братьях Карамазовых»?

Отсекаются ницщеанские, фрейдистские и экзистенциалистские истолкования творчества гения, настаивающие на «тьме» духовной природы Достоевского, принципиальной противоречивости его нравственных движений. «Противоречия были формой и способом движения к истине у Достоевского. Но истина его – не в противоречиях. Его совесть никогда не металась между добром и злом, его духовный центр – не смесь правды с неправдой», – пишет Ю.Селезнёв.

Сдерживается влияние М. Бахтина, настаивавшего на «амбивалентной» природе «диалогизма» Достоевского: в амбивалентном «предполагается равноценность и взаимозаменяемость двух прямопротивоположных сторон единого явления, в образе, в котором сочетаются, по словам М.М. Бахтина, красота с безобразием, искушаемый с искусителем, верующий с неверующим, праведник с грешником, нищий с богатым, последователь Христа с фарисеем, апостол… с язычником и т.д.». Нет, с такой двойственностью Ю.Селезнёв не может согласиться!

Вместо полифонии, позволяющей душе расслабиться в «музыкальном» разнообразии, Ю.Селезнёв говорит о единстве авторской воли, о христианском слове, отгоняющем всех демонов: «Соборность, признавая равноправие каждого из входящих в неё голосов, тем не менее осуществляет себя не просто как многоголосие, но именно как единое слово, единая точка зрения, вмещающая в себя все составляющие внутри неё голоса».

Одновременно происходит невидимая внешнему глазу борьба со Львом Толстым. Против размеренно эпичного, по-гомеровски размашистого Толстого выступает Достоевский-трагик. Никакого монологизма! И полное исключение «соперничества с Богом по сотворчеству», которое Ю.Селезнёв находит во вселенной Толстого. Моральной, не без «ветхозаветности» речи противостоит соборное «слово-посредник», когда «личность открывает человеку волю Богов. Толстой – с Гомером. Достоевский – с Упанишадами и Ригведой, Авестой, Евангелием и Апокалипсисом.

Отстаивая «русского Бога», Ю.Селезнёв воссоздаёт ещё один конфликт: Достоевский против Ветхого Завета. Сейчас не будем обсуждать богословские контексты этого важнейшего для автора «В мире Достоевского» противостояния. Стоит учесть и атмосферу 70–80-х. В древнеиудейском сознании Ю.Селезнёв видит жестокое царство рационального национализма, абсолютизм Закона, исключающего Благодать и, как следствие, запрещающего не только бытие души, но и романа, способного его воплотить. Вспоминая митрополита Илариона, Ю.Селезнёв обнаруживает в ветхозаветной древности «рабство». Достоевский же представляется ему освободителем, русским «евангелистом», победившим безблагодатный национализм.

Наконец, против Гамлета, ставшего архетипом западной рефлексии и неискоренимого индивидуализма, выдвигается Дон Кихот – жертвенный герой, «человек идеи». С Дон Кихотом – этим постоянным спутником Достоевского – приходит иное понимание личности: «Личность начинается не с самоутверждения, но – самоотдачи. При этом происходит как бы самоотречение, пожертвование своего Я ради другого. Но – в том-то и «диалектика»: через такого рода отречение от индивидуалистического, эгоцентрического Я человек из индивидуума перерождается в личность» («Глазами народа»).

Таковы бои (разумеется, не все), которые вёл и выиграл в своей недолгой жизни Юрий Селезнёв – защитник литературы, а через неё – России в её сокровенной самобытности, в слове, приносящем жизнь. Юрий Селезнёв знал о силе хаоса, но жил и творил ради победы света: «Малая толика зла в короткий срок способна разрушить созидаемое веками. И всё же, всё же мир в своём целом живёт созиданием, и сколько бы ни было попыток погрузить его в хаос зла, разрушения, все они в конечном счёте превозмогались силами созидания, мирового творчества добра» («Критика как мировоззрение»).


Алексей ТАТАРИНОВ,
г. КРАСНОДАР




Поделитесь статьёй с друзьями:
Кузнецов Юрий Поликарпович. С ВОЙНЫ НАЧИНАЮСЬ… (Ко Дню Победы): стихотворения и поэмы Бубенин Виталий Дмитриевич. КРОВАВЫЙ СНЕГ ДАМАНСКОГО. События 1967–1969 гг. Игумнов Александр Петрович. ИМЯ ТВОЁ – СОЛДАТ: Рассказы Кузнецов Юрий Поликарпович. Тропы вечных тем: проза поэта Поколение Егора. Гражданская оборона, Постдайджест Live.txt Вячеслав Огрызко. Страна некомпетентных чинуш: Статьи и заметки последних лет. Михаил Андреев. Префект. Охота: Стихи. Проза. Критика. Я был бессмертен в каждом слове…: Поэзия. Публицистика. Критика. Составитель Роман Сенчин. Краснов Владислав Георгиевич.
«Новая Россия: от коммунизма к национальному
возрождению» Вячеслав Огрызко. Юрий Кузнецов – поэт концепций и образов: Биобиблиографический указатель Вячеслав Огрызко. Отечественные исследователи коренных малочисленных народов Севера и Дальнего Востока Казачьему роду нет переводу: Проза. Публицистика. Стихи. Кузнецов Юрий Поликарпович. Стихотворения и поэмы. Том 5. ВСЁ О СЕНЧИНЕ. В лабиринте критики. Селькупская литература. Звать меня Кузнецов. Я один: Воспоминания. Статьи о творчестве. Оценки современников Вячеслав Огрызко. БЕССТЫЖАЯ ВЛАСТЬ, или Бунт против лизоблюдства: Статьи и заметки последних лет. Сергей Минин. Бильярды и гробы: сборник рассказов. Сергей Минин. Симулянты Дмитрий Чёрный. ХАО СТИ Лица и лики, том 1 Лица и лики, том 2 Цветы во льдах Честь имею: Сборник Иван Гобзев. Зона правды.Роман Иван Гобзев. Те, кого любят боги умирают молодыми.Повесть, рассказы Роман Сенчин. Тёплый год ледникового периода Вячеслав Огрызко. Дерзать или лизать Дитя хрущёвской оттепели. Предтеча «Литературной России»: документы, письма, воспоминания, оценки историков / Составитель Вячеслав Огрызко Ительменская литература Ульчская литература
Редакция | Архив | Книги | Реклама | Конкурсы



Яндекс цитирования