Архив : №49. 05.12.2014

Литература сопротивления

 Уважаемая редакция!

Посылаю Вам статью в тот день, когда прославляют Прилепина, Сорокина и Шарова. Очень тяжело на душе. Статья эта хвалебная, о Всеволоде Кочетове. Я очень люблю его и ценю. Статья умеренная. Если Вы найдёте её удовлетворительной, то буду рад публикации.

С пожеланием удачи, Илья Кириллов.

                                                   О творчестве Всеволода Кочетова 

Было желание предварить статью о Всеволоде Кочетове строками Блока. Действительно:

Пожалуй, верно и это: «Я лучшей доли не искал». Но первая строка в этом четверостишии смущает. Возможно ли приписать Кочетову эти слова: «Благословляю всё, что было…» Думаю, нет. Никакого смирения, никакого христианства в нём не было.

Не знаю, когда и кем, – может быть, «коллективным либеральным сознанием» – вынесено решение «придать Кочетова забвению»… И действительно, книги не издаются, юбилеи если и отмечаются, то узко и камерно… Но в печати, а чаще всего в Интернете, нет-нет да и промелькнёт какой-либо материал о нём – чрезмерно хвалебный или резко отрицательный. Последних значительно больше. В них много ёрничания, злословия и ещё – какой-то странной тревоги, граничащей с суеверием. Вдруг Кочетов возьмёт да воскреснет, и жёстко расквитается с теми, кто порочит его имя…

То обстоятельство, что отклики о нём как писателе и как личности исключительно неравнодушные, «холодные или горячие», свидетельствует об одном: вычеркнуть Кочетова из истории литературы не удалось и уже не удастся.

Первый крупный литературный успех пришёл к нему в начале пятидесятых, с публикацией романа «Журбины» (1952). До сих пор имя Кочетова связывается прежде всего с этим романом. Объяснить это просто. «Журбины» – удобный роман для тех, кто хотел бы, чтобы писатель, если уж не удалось вычеркнуть его из литературы, навсегда остался привязанным к «каноническому» соцреализму. Ведь формально это семейно-производственная сага, живописующая трудовой подвиг народа под руководством коммунистической партии. Нужно принять во внимание, что после победы над фашисткой системой казался непоколебимым советский уклад, а крушение государства не могло присниться и в страшном сне. Это был закат сталинской эпохи, но кто тогда догадывался об этом? Книга получилась у Кочетова простодушной, даже слегка наивной. Слабой стороной романа можно считать и некоторое психологическое однообразие героев.

Что же помогло ей снискать широкое и искреннее читательское внимание? Дело в том, что не всё в творчестве объясняется социологически. «Журбины» – это рождение нового значительного художника, со своим стилем, со своим доселе невиданным художественным миром. Это как появление ребёнка в семье. Реакция может быть самой разной, но никто не в состоянии остаться равнодушным.

Ещё одна причина – беспредельная искренность автора, его чувств и мыслей. Каждая страница романа свидетельствует, что им владела истовая идея, – идея главенства рабочего класса в социальном переустройстве мира. В пору написания «Журбиных» Кочетов нимало не сомневался в коммунизме как возможности всеобщего человеческого благополучия. Но особенную веру он питал в коммуниста как особый тип человека, с исключительными свойствами характера и сознания, позволяющими быть в авангарде борьбы за новую, небывалую жизнь. В духовном смысле это сближает Кочетова с Горьким, провозгласившим: «Человек – это звучит гордо», и даже с Ницше, с его «сверхчеловеком». Наполненность книги «гордостью и человечностью» – ещё одна, может быть, главная причина живого, заинтересованного на неё отклика.

Когда-то Николай Бердяев воскликнул о Фрейде: «Как низко думал он о человеке!» Теперь так думает большинство, и не только думает, но и живёт низко. Идеологи «нового мирового порядка» не устают культивировать «тьмы низких истин». Поэтому «Журбиных» читаешь с отрадой и через 60 слишним лет после их написания, питаясь благородством и подвижничеством героев.

Следующему за «Журбиными» роману «Молодость с нами» (1956) не придают особого значания даже доброжелатели и почитатели Кочетова. Между тем, напрасно. Здесь он свободнее в выборе художественных средств и положений. И это первая книга писателя, в которую врывается присущая писателю страсть и – ветерок беспокойства. Роман написан после смерти Сталина, хотя ещё до XX съезда КПСС. Но автор, как чуткий сейсмограф, уловил те едва заметные толчки – предвестники будущих унижений, которым должен был подвергнуться народ, выбравший социализм и боготворивший Сталина.

К 1958-му году относится роман Всеволода Кочетова «Братья Ершовы». Это лучший роман писателя. Внешне он многим напоминает «Журбиных. На первый взгляд, тоже производственно-семейная эпопея. Стройная и отчётливая архитектоника, присутствующая уже в «Журбиных», становится здесь ещё сложнее. Композиционная одарённость автора расцветает полностью, но помимо формального совершенства, внутреннее содержание книги оживлено сознанием и силой подлинного творца. В «Братьях Ершовых» жизнь жительствует, движется, дышит. Оживлён каждый образ, даже второстепенный, очерчен остро и зримо. Здесь несколько совершенно разных сюжетных линий получают своё истинное психологическое развитие, а вместе образуют единое целое.

Это уже не только история рода, это, отражённая на примере областного города Н., панорама жизни страны. Фактически он восстаёт в этом романе против решений XX съезда КПСС и последующей «оттепели», небезосновательно полагая, что за шельмованием Сталина последует шельмование советского уклада и страны в целом.

Сюда, в этот роман, входит персонаж (фактически один из главных героев книги) с причудливой фамилией Орлеанцев. Образ его двоится: то ли человек, то ли призрак. Запятнав себя безобразной семейной историей, он приезжает в провинцию, на крупнейший металлургический комбинат, восстановить пошатнувшуюся репутацию и карьеру, чтобы впоследствии снова на коне въехать в Москву.

Орлеанцев обладает определённым магнетизмом и, не прилагая больших усилий, притягивает к себе всех недовольных в городе. Он упивается их беспомощностью и своею властью над ними. Чем недовольны эти люди? Медленной карьерой на комбинате, личными неурядицами, цензурой, «старой гвардией» артистов в областном драматическом театре, противящейся новомодным спектаклям… Всем красноречием своим он убеждает подопечных в том, что источник их бед не в них самих, а в том, что «культ личности» развенчан недостаточно и что скрытые сталинисты всюду, где могут, вставляют палки в колёса. Именно они не позволяют стране подойти к «обновлению». О том, в чём это обновление, Орлеанцев предпочитает умалчивать.

Присмотримся внимательно к образу Орлеанцева. Он талантлив как профессионал, как человек даже обаятелен. Но им владеет какое-то внутреннее беспокойство, и не только к перемене мест, но к постоянной перемене людей и положений. Всюду, где есть стабильность, опирающаяся на неизменные константы бытия, ему неуютно, неловко. По-настоящему удовлетворён он бывает только тогда, когда возникают какие-то чрезвычайные обстоятельства или конфликты, или интриги. Он нигде ни разу не высказывается о социализме, но в каждом слове его и в каждом движении чувствуется, что социализм чужд ему, как чуждо всё общинное, включая понятие родины. Конечно, братья Ершовы и другие герои подвижнического труда, одолевают Орлеанцева. Но быстрый на подъём, он отправляется в другой город. Орлеанцев слышал о серьёзных конфликтах там, на градообразующем предприятии, а, следовательно, и в городе в целом. Там он снова окажется в своей стихии.

«Братья Ершовы» – не только лучшая книга писателя, но ключевая в понимании его художественной природы, и мой подробный рассказ об Орлеанцеве не случаен. Так, читая «Журбиных», нельзя не отметить влияние Льва Толстого. Безусловно, Кочетов учился у него и кое что перенял в литературных приёмах. Но этим влияние и исчерпывается. Дальнейшие романы «Молодость с нами» и особенно «Братья Ершовы» говорят о том, что Кочетов художник иного художественного и психофизического склада.

Здесь следует указать, что в романе «Братья Ершовы» рамки соцреализма становятся Кочетову тесны. Да, с исчерпывающей реалистичностью изображены многие представители рабочего класса. А вот изображение Орлеанцева невозможно отнести к реалистической живописи. Ибо самая сущность Орлеанцева, при всём его картезианстве и внешней плотоядности, впрочем, довольно болезненной, не вполне земная. Через этот образ Кочетов нащупывает свою истинную художественную сущность. Она – вопреки предписанному коммунисту материалистическому сознанию – сходится с художественным миром Достоевского, где люди как бы изымаются из земного, плотского существования и привлекаются к схватке идей, сознаний, духовных сущностей. Да, собственно, внутренний мир братьев Ершовых, разнообразный, но у каждого вопиющий об истине, имеет сходство с миром братьев Карамазовых. Думаю, и самое название кочетовского романа далеко не случайное. Конечно, как всегда в подобных случаях, следует сделать оговорку о различии в масштабах дарований.

Роман «Братья Ершовы» вызвал неудовольствие у правящей верхушки. Орлеанцевы, приблизившиеся к власти благодаря Хрущёву, не могли стерпеть критику в свой адрес.

Кочетов ещё ищет компромиссы – и с властью, и с эпохой, и даже с методом социалистического реализма. После «Братьев Ершовых» он пишет роман «Секретарь обкома» (1961). Этим романом Кочетова до сих пор попрекают. Я не хотел бы закрывать глаза на эту книгу. Она не лучшая в творчестве Кочетова, но и только. Что же касается упрёков, что автор позволил себе писать о партийной номенклатуре, то я не могу их рассматривать всерьёз. Нет и не должно быть для литературы запретных тем, как не должно быть каких бы то ни было их запретных интерпретаций. Другое дело, что этот роман не удовлетворил самого писателя. В сущности, это была его последняя дань соцреализму.

Истинную, а не мнимую патетику, подвижническое служение социалистическому Отечеству – всё то, чего не хватало в жизни 60-х, – могли с лихвой предоставить первые годы советской власти. Кочетов принимается за роман «Угол падения», о событиях в Петрограде и вокруг него в 1919-м году, когда колыбель революции была под угрозой оккупации белофиннами и армией генерала Юденича. «Угол падения» (1967) – это не только военная схватка, это схватка мировоззрений. Понимая, что за оплёвывание Сталина рано или поздно обернётся прославлением Троцкого, писатель направляет против него и тогдашнего главы Петрограда Зиновьева своё перо, уже познавшее яд Достоевского. В изображении Кочетова это вовсе не созидатели новой жизни, а истеричные вурдалаки, безошибочно чуящие близкую кровь. Но собственной жизнью они дорожат чрезвычайно, капля собственной крови для них бесценна.

Зиновьев, инициировавший в Петрограде беспрецедентный Красный террор, оказался труслив и малодушен, когда пришёл черёд его собственной казни. Это известно из исторических свидетельств. Выведенный на расстрел, он упал на колени, умоляя о пощаде, целуя сапоги палачам.

Столь же ядовито-остро обрисованы в романе Кочетова и офицеры-белогвардейцы, «наперсники разврата» со свойствами маниакального сознания, присущего незалеченному сифилису.

Роман «Чего же ты хочешь?» (1969) – роман о моральном перерождении советских людей. О том, что не только номенклатура, но и советский средний класс стал превращаться в «просвещённое мещанство» (М. Лобанов). Кочетов мгновенно схватывал тона и обертона человеческого настроения (об этом свидетельствуют книги, об этом свидетельствуют люди, близко знавшие писателя), умел сделать вывод из своих чувств и наблюдений.

Со смертью Сталина завершился огненный, «прометеевский» период социализма. В условиях «оттепели» многие заразились потребительством. Какие только пороки не зиждятся на потребительстве, и как уязвим в этом случае человек, как легко он «продаётся» и «покупается». И после того, как общественная мораль дала трещину, в эту расщелину устремились не только внутренние, но и внешние враги. Роман «Чего же ты хочешь?» начинается с того, что в СССР забрасывается группа иностранцев, «людей искусства». Здесь они должны заниматься древнерусской живописью и подготовить для западного читателя альбом, информативный и богато иллюстрированный. Формально они работают на лондонское издательство «New world», а на деле – на западные спецслужбы. Обратим внимание, что название издательства выбрано Кочетовым очень находчиво, ведь в переводе это означает «Новый мир». Как известно, московский «Новый мир» в 60-е годы по целям и задачам ничем не отличался от лондонского издательства, под видом выпуска литературных новинок вёл антисоветскую и антипатриотическую деятельность. В идеологическом смысле это выражалось в борьбе, с одной стороны, против патриотического журнала «Молодая гвардия», с другой – против возглавляемого Кочетовым просоветского «Октября»

«Удачным является и выбор именно лондонского издательства (Британия во все времена была первым врагом России), и тот факт, что группа «искусствоведов» интернациональная. К моменту написания «Чего же ты хочешь?» у Кочетова сложилось чёткое представление о международной и вместе с тем вненациональной сущности либерализма.

Выше я утверждал, что лучший роман Всеволода Кочетова – это «Братья Ершовы». Лучший значит наиболее совершенный. Но, возможно, я не совсем прав. Литературное исполнение «Братьев Ершовых» неподражаемо, но «Чего же ты хочешь?» глубже и масштабнее по замыслу. Среди всего им написанного он сам называл «Чего же ты хочешь?» своим любимым произведением. И не из того, что книга имела судьбу довольно несчастливую судьбу, что ему было жаль её, как жаль родителю несчастливое дитя. Нет, эта книга не нуждалась и не нуждается в жалости! Любил её Всеволод Кочетов потому, что ни в одном из других произведений он не достигал такой свободы в выборе красок и средств, такой непринуждённости творческого выражения. Поразительно, сколько действующих лиц охватывает этот роман, и каждый образ врезается в память!

Творческая свобода не снизошла на Кочетова внезапно. Он долго искал свою художественную реальность. Именно она и оживляет каждого, даже второстепенного персонажа в книге. Подобно тому, как мы не забудем карикатурного Кармазинова в «Бесах» (прообразом которого послужил И. Тургенев), также останутся в памяти поэт Богородицкий и художник Свешников (прообразы которых – Владимир Солоухин и Илья Глазунов). Противник идей «белой реставрации», автор описал этих персонажей весьма гротескно, но ни единой строкой не свергаясь в неприязнь. О пришельцах из «New world» он пишет язвительно, лихорадочно, можно сказать, надрывно, но всё-таки нигде не соскальзывает в публицистику, а показывает их сущность через поступки и разговоры. Всё, что они делают, к чему стремятся, не вполне укладывается в привычную трёхмерную реальность. Бесы либерализма, они имеют не вполне земную сущность. Борьбой с советским строем их устремления не исчерпываются. По-настоящему они бывают удовлетворены, только когда им удаётся посеять смуту в душах людей, которая, в свою очередь, прорастёт дальнейшими раздорами, ложью, разрушением. Автор даёт понять, что дух либерализма неугомонен, что за разрушением социализма последует разрушение государственности, что будут попраны основы человеческого бытия. Не случайно, когда либеральным бесам что-то не удаётся, они ищут подпитку в извращённых наслаждениях. Клауберг изживает фрустрацию в садистических «сессиях», Порция Браун – в неисчерпаемом эксгибиционизме. Об увлечениях бесполого Юджина Росса не хочется даже гадать. (Страницы, где в Клауберге поднимается непреодолимое садистское желание причинить боль и унижения пьяному, беспомощному Генке Зародову, молодому человеку, очарованному всем «западным», – потрясающие. Они поражают глубиной проникновения в порочную, ущербную душу Клауберга).

Принято считать, что роман «Чего же ты хочешь?» – это роман-памфлет. Считается даже, что к этому определению имеет отношение Михаил Шолохов. Это не совсем верно. Шолохов писал только о применённом в романе «методе памфлета» как об одной из составляющих романа, оценивая его в целом весьма высоко. Михаил Александрович был слишком умён и зорок, чтобы не разглядеть весь обширный художественный диапазон произведения. Здесь психологическая глубина соседствует с памфлетным озорством, сиюминутность современности сочетается с исторической проницательностью. Помимо прочего, это и реалистический роман, – роман о той реальности, которой ещё не знала русская советская литература и до которой в своё время дочувствовался Достоевский. В художественном смысле, несомненно, Кочетов его родственник и преемник. «Чего же ты хочешь?» – это «Бесы» своего времени.

Не случайно они так встрепенулись при появлении нежданно-нагаданного романа, в котором Кочетов поймал на острие пера их инфернальную сущность. Стремясь десакрализовать книгу, они принялись писать на неё пародии (что само по себе только подтверждало её значимость), писали кляузы на автора, а также коллективные письма с требованием запретить переиздание. Это ещё больше обнажало их сущность. Либерализм – это тоталитаризм.

Роман вызвал шок не только в либеральных кругах, но и у власть предержащих. Власть предпочла зарыть голову в песок, когда были остро поставлены вопросы о существовании государства и нации. «Чего же ты хочешь?» не был переиздан «Роман-газетой», как было принято в то время. В Москве не нашлось ни одного издательства, которое бы отважилось выпустить роман отдельной книгой. Единственный, кто дал «зелёный свет», был Первый секретарь ЦК Компартии Белоруссии Пётр Машеров. Он распорядился напечатать роман в Минске. До широкого читателя книга, увы, так и не дошла. Есть свидетельства, что тираж был скуплен и уничтожен.

Я не стану преувеличивать и называть Кочетова пророком. Но он так чутко ощущал время (не только современность, но самое течение времени) и как никто в литературе своего времени умел предвидеть сроки явлений. Вот эпизод, когда к присланному из Лондона Карадонне-Сабурову, итальянцу русского происхождения, тайно сочувствующему России, пришёл Генка Зародов, душевно и физически искалеченный Клаубергом.

«– Молодой человек, – как-то разом он заговорил с ним на ты, – я тебе задам вопрос: чего же ты хочешь? Чего? Ответь!

(…)

– Ты хочешь, – не замечая его протеста, продолжал Сабуров, – чтобы началась новая война, чтобы вы потерпели в ней поражение и к вам наводить порядки ворвались бы какие-нибудь неоэсэсовцы, неогитлеровцы – неважно, какой национальности – снова ли немцы или кто другой.

– Я вас не понимаю, господин Карадонна! – Генка тоже встал.

– Ты хочешь новых Майданеков и Освенцимов, Равенсбрюков и Бухенвальдов? Ты хочешь, чтобы русских и всех других, из кого состоит советский народ, превратили в пыль для удобрения европейских или американских полей?..»

Напомню, эти строки опубликованы в 1969-м году. Горько и жутко перечитывать их теперь, зная, что менее чем через двадцать лет после их опубликования под видом перестройки в нашей стране начнётся физический и психологический геноцид. Что в течение долгих лет население России будет ежегодно сокращаться на миллион человек в год, и темпы уничтожения превзойдут гитлеровские лагеря смерти… Горько и жутко читать эти строки именно сегодня, когда завоёвана Украина, когда в ней правят бал неогитлеровские молодчики и НАТО получает выход на Кавказ и на Волгу.

Сколько воли, ума, жизненной энергии было у Всеволода Кочетова, писавшего роман «Чего же ты хочешь?» и знавшего уже о своей смертельной болезни. Ни единым словом он не обмолвился в нём о собственной трагедии, хотя и ввёл в роман автобиографический образ писателя Булатова. Не надеясь на справедливость биографов, он хотел прояснить кое-что в своей личности, страстной, яростной, отзывчивой, нежной…

И вот что нельзя не отметить. Уже мало в этом романе «советского патриотизма». Кочетов склоняется к патриотизму национальному, русскому. (Какие чудесные слова нашёл он, описывая русскую народную песню; а можно привести и другие факты).

Злоключения с романом «Чего же ты хочешь?» не выбили Кочетова из колеи. Без промедления он принялся за новый роман. Но болезнь отнимала силы и, особенно, драгоценное время. Последний роман – «Молнии бьют по вершинам» – завершить ему не удалось.

С досадой я должен сказать, что не только творчество, но даже гибель Кочетова в значительной мере оболгана. И в печати, и в интернет-изданиях встречаются, например, утверждения, что он застрелился, когда болеутоляющие средства перестали действовать, что застрелился он из охотничьего ружья и пр.

Я ознакомился с этими материалами ещё до того, как начал читать его подробно, роман за романом. И как много может сказать о художнике его собственное творчество! Меня довольно скоро смутили эти домыслы. Скажем, громоздкое охотничье ружьё никак не вязалось со стилем Кочетова, стремительным, резким. Вызывала сомнения и непосредственная причина самоубийства.

Всеволод Кочетов был болен миосаркомой (саркомой мягких тканей). В течение нескольких лет его лечили лучшие советские врачи, и он сам страстно боролся за жизнь, верил в её продление. Он перенёс восемь тяжёлых, как всегда в случае саркомы очень травматичных операций. Да, его преследовала боль, временами беспощадная. Кочетов мужественно переносил её – дух его был силён. Однако, осенью 1973-го года самочувствие резко ухудшилось. Метастатические клетки через кровь поразили внутренние органы. Врачам, собственно, оставалось расписаться в бессилии, а больному предстояло умирание поистине мучительное в течение нескольких месяцев. Убивая себя, он вырывался из плена болезни, не позволял ей победить себя.

4-го ноября 1973-го года пуля разорвала его сердце.

Он застрелился из пистолета системы «Вальтер».

Илья КИРИЛЛОВ