Архив : №49. 05.12.2014

Глухая стена

Об эту глухую стену, каждый раз встающую перед тобой, когда ты хотел что-то изменить к лучшему, я ушибался всю жизнь.

Перебирая, как говорится, эти даты, с мучительным чувством стыда и отчаяния вспоминаю все свои романтические иллюзии...

Я всегда жил неестественно напряжённой жизнью. Даже по дурацким поводам. И, взяв за основу сюжета строительство городка писателей, не могу не сказать и того, что параллельно этой, казалось бы, самой по себе непосильной для меня заботе, я умудрялся писать книги, сценарии, служить на серьёзных, требующих такой же самоотдачи, должностях.

Как это у меня получалось? Не знаю. Энергия молодости? Теперь это представляется невыполнимым.

Но вот только скупой перечень увлекательных задач, которые ставил я перед жизнью. И всегда – против чего-то. Прав, ох, как прав мой учитель В.Б. Шкловский: «И оказывается, чтобы жизнь прожить и дело сделать, надо прожить её против шерсти». И ещё говорил он так: «Что больше всего помогает в работе? Трудности»...

Чего-чего, а этого хватало. С излишком.

Владимир ОГНЕВ

...Экспериментальная Творческая Киностудия при Совете Министров СССР, где я был главным редактором, а Г. Чухрай художественным руководителем – противовес мертвечине в отечественном кинематографе. Вот фильмы, принёсшие славу ЭТК: «Не горюй!» Г. Данелия, «Сталкер» А.Тарковского, «Белорусский вокзал» А. Смирнова, «Белое солнце пустыни» В.Мотыля, фильмы П.Тодоровского, Л.Шепитько, Г.Чухрая, В.Жалакявичюса, Г.Шенгелая. Лучшие операторы – В.Юсов, лучшие композиторы – А.Шнитке.

...Круглый стол по проблемам Южной, Восточной и Центральной Европы (70–80 г.г.), переросший в Совет по литературам социалистических стран при Правлении СП СССР, где я был Председателем. Начало краха показухи и дутых авторитетов, начало процесса издания подлинных художников, сложных, неуступчивых талантов – Иво Андрича, Мирослава Крлежи, Ярослава Ивашкевича, Васко Попы, Дюлы Ийеша...

...А выставка советской книги в Париже в 1978 году, которую я открывал от ВААПа, как главный эксперт по художественной литературе? Она вызвала сдержанную ярость начальства своим звёздным составом, непривычным, на взгляд чиновников – опасным... По моей рекомендации лучшие французские издательства, такие как «Галлимар», «Ашет», «Лафон», «Сток», «Альбен Мишель» издали произведения В.Распутина, Ю.Казакова, В.Астафьева, В.Тендрякова, Ю.Трифонова, О.Чиладзе, Я.Крооса, В.Конецкого и др. писателей.

...Студия молодых литераторов «Зелёная лампа» (1976–1981) – антипод серости и бесталанности. Я собрах худсовет, в который вошли В.Шкловский, В.Каверин, И.Андроников, Ю.Трифонов, А.Битов, Б.Слуцкий, А.Вознесенский, художник  Горяев, кинорежиссёр Г.Данелия... И какая долговременная радость! Из моей студии вышли Л.Бежин, М.Задорнов, А.Хорт, Е.Витковский, Е.Блажеевский, А.Плахов, Г. Кружков, О.Постникова, А.Гедымин, М.Князева, Г.Калашников... Всех не упомню.

...Первая независимая киностудия документальных фильмов «Нерв» (89–92 гг.), где я был главным редактором и где, в противовес лживости официальных версий времён краха СССР мы выпустили правдивые фильмы о Грузии, Латвии, Литве и Эстонии, фильмы жестокой и грустной правды.

Ни один из них, по-моему, так и не дошёл до большого экрана.

Общество бурлило. Шла «перестройка» – пора романтических ожиданий. И вот я уже Президент писательской Ассоциации «Европейский Форум», редактор журнала европейской литературы «Феникс-ХХ». Страсбург, Совет Европы, ЮНЕСКО... В 1997 и 1998 годах провожу в Брюсселе встречу российских и европейских писателей, в которой принимают участие наши Ч.Айтматов, Б.Ахмадулина, В.Астафьев, В.Войнович, Р.Ибрагимбеков, Л.Петрушевская, Е.Сидоров, а также – в рамках форума интеллигенции, который готовил МИД – деятели культуры – М.Швыдкой, И.Антонова, Б.Мессерер. В.Дашкевич, А.Смелянский, Ю.Белявский, политики – С.Ястржембский, В.Чуркин, В.Терешкова и др.

Как писала итальянская газета «Стампа»: «Как с горечью признал в своём заключительном слове Владимир Огнев, «мы и Европа продолжаем разговаривать на разных языках. Общее возрождение Европы ещё впереди и потребует больших сознательных усилий обеих литератур». И, однако: «... Встречу в Брюсселе можно считать пусть и небольшим, но всё же шагом вперёд по пути к новой европейской встрече культур Востока и Запада».

Я встречаюсь с важными лицами: госпожа Гобей, господин Маларпе (Юнеско), начальники важнейших департаментов Совета Европы – господа Шремгенс, Тиц, Шуман, Грейсон под личным патронажем госпожи Лапюмьер готовили презентацию моего журнала и Ассоциации «Европейский форум».

Покойные Иосиф Бродский, Л.Копелев, 3.Шаховская и Н.Берберова были готовы выступить в защиту Ассоциации, в Исполкоме которой – Генеральный секретарь Всемирного ПЕН-клуба (Александр Бло), ПЕН-центра России (Андрей Битов), президент Международной Ассоциации Литературных критиков Робер Андре, вице-президенты «Европейского Форума» Астафьев и Быков.

...И что же? «Шумим, братец, шумим!» – как говорил герой русской комедии. «Слова, слова, слова» – как горько резюмировал датский принц...

О чём говорят эти примеры? Наверное, всё-таки не только о том, что я, и такие как я, хотели принести пользу общему делу, но и о том, что это «общее дело» было далеко не общим...

                                                                                   ***

Майя Туровская – умница, талантливая писательница сказала одному пайщику, что кооператив на Истре будет строиться долго, потому что Огнев – «голубоглазый», т.е. по народному – лопух. Я не обиделся. Сказано в точку. Но что делать, если других лопухов что-то не находилось.

Майя Туровская

Ещё Майя, сказала уже мне, что я просто обязан буду написать об этом мемуары. «Представляешь, мир изменяется, годы идут... Карибский кризис – а ты строишь... Черненко, Андропов – а ты строишь... Это же сага!»

А в самом деле... Не только явная ирония по отношению ко мне за её словами.

Можно подумать, что строить «Красновидово» – это как строить социализм. А похоже ведь!

Какие силы втянуты в это дело! Уезжая в Стокгольм послом одно заинтересованное лицо, Борис Панкин, из пяти положенных ему, чтобы получить высокое напутствие от генерального, три минуты урвал для просьбы об ускорении строительства посёлка на Истре. К.Симонов, Г.Марков беспокоили звонками членов Политбюро, я часами сидел в приёмной зав. Отделом строительства ЦК КПСС, а в Госплан и Госстрой ходил как на работу. М.Суслов принимал Р.Гамзатова, а Д.Полянский выслушивал жалобы С.Михалкова. Гришина беспокоил Ф.Кузнецов. Письма с высокими резолюциями, совещания на всех уровнях власти, но шторм постепенно стихал, опускаясь по лестнице вниз... к тресту № 16 «Мосстроя-I», а оттуда – к СУ-75...

И всё было ... «как всегда».

На памяти одно из совещаний в МК КПСС, на старой площади. Я темпераментно излагаю претензии к 16-ому тресту. Яков Саркисов, его глава, сидит с закрытыми глазами. Он – симпатичен мне, умный малый и мне по своему жаль строителя. Сейчас он очнётся, бедолага. Ведь партийный босс, чей голос нарастает и переходит в крик, не более не менее – угрожает ему... Партийный билет! Он намекает, что тот положит партийный билет! Я уже жалею Саркисова, чувствую себя виновником.

Объявляется перерыв. Все выходят в коридор, курят. Я отвожу глаза от них, бедолаг. Но что это? Они... смеются, потягиваясь, засиделись, о чём-то говорят оживлённо... Ничего не понимаю. А Яша Саркисов, как ни в чём не бывало, подходит ко мне и спрашивает: какой счёт был вчера, он не досмотрел футбольный матч... Я бормочу что-то о том, что сожалею... и т.п. Наконец-то до Саркисова доходит суть моего оправдания. И он... хохочет.

Да так заразительно! И объясняет мне, что мы, в очередной раз, просто присутствуем на спектакле. «Это обычное дело. Начальство делает вид, что принимает меры, а мы делаем вид, что будем исправлять положение. Но и он и мы знаем: а) что объект этот – не важен для горкома и б) что план завышен вдесятеро, а значит – покричим и разойдёмся»... Яша похлопал меня по плечу, успокаивая, и мы снова вернулись в зал заседания.

Вот такие пироги.

...И Яша строит другие, важные для начальства объекты. Вот уже готов на Красной Пресне «Дом Хаммера» (Центр Международной торговли). Возведён краснокирпичный «Президент-Отель». В водах Москвы-реки уже отражается гигантский комплекс на Крымском валу... А вскоре я увидел по ТВ Яшу... на лесах Большого театра.

...На Малой Бронной есть дом, где мне всегда рады. Анатолий Гаврилович Ковалёв, как правило, присылает за мной машину. Чёрный «мерседес» доставляет меня к столу, который уже накрыт. Потом убираются тарелки и остаётся бутылка «виски». Толя, всегда смущённо, кладёт передо мною стопку своих стихов. Я читаю их вслух и чёркаю, чёркаю, чёркаю. Как правило, первый заместитель министра иностранных дел не представляет мне ноты протеста. Тут я главное лицо. Неумолимое. Не признающее никакой дипломатии.

А сверху, с потолка неостановимо звучит рояль. Он нам не мешает. Рояль этот единственный в мире. Он это знает. За ним сидит... Святослав Рихтер. И мне кажется, что пальцы гения, касающиеся чёрно-белой палитры рояля, помогают нам с Толей – правка идёт скоро. Звуки лепят слова стихов, неуклюжих, но своеобразных. Иногда мне кажется, что я делаю их хуже, что– то особое пропадает. Но порой я (и Толя) радуемся: стихи становятся больше похожими именно на стихи.

Спрашиваю: не мешает им соседство с Рихтером? Нет. Что-то в этих звуках есть завораживающее. Музыка нечто новое вносит в настроение душ, «подымает душу», как говорит Ира, Толина жена.

Каждый раз Толя привозит подарки. На этот раз из Мадрида– деревянные фигурки Дон-Кихота. «Выбирай». Беру одного – с книгой и шпагой. Потом я снимаю копию с него и в другом материале – каслинское литьё – герой Сервантеса станет символом новой премии «За честь и достоинство таланта». Я придумал эту премию в 1981 году и вручаю её раз в год от имени Международного литфонда. За эти годы её лауреатами становились Д.Лихачёв, В.Астафьев, Д.Гранин, Г.Матевосян, Ф.Искандер, В.Быков, А.Адамович, Б.Слуцкий, Б.Окуджава (три последних – посмертно), Р.Ибрагимбеков, Н.Панченко.

Дмитрий Лихачёв и Даниил Гранин

А из Финляндии Толя привёз деревянный молоток президиума, тот самый, что закрепил знаменитые договорённости государств-участников встречи.

Тогда я неудачно пошутил – сделал вид, что хочу разбивать им грецкие орехи, Толя покраснел, а потом стал бледным. Чистая душа!

Как часто я вспоминаю его. Это был замечательный человек. Его художественная жилка тянула к искусству, которое он любил, трепетно и верно. Талант дипломата требовал уклончивости, а в искусстве и жизни я не знал другой личности, которая была так безыскусна, обезоруживающе наивна. Как это совмещалось в нём?

В дипломатии принято уважать своих учителей, а его любили. Я знал многих из учеников Ковалёва, с некоторыми дружил.

На моих полках стоят две книги А.Ковалёва. Это два издания «Азбуки дипломатии». И в последней редакции автор прояснил и уточнил своё представление о профессии дипломата. Он мечтал о таком типе служения Родине, когда навыки, специфика, форма этого служения становятся душевной потребностью, а между сутью профессиональной и человеческой нет противоречия.

«Мысль изречённая есть ложь». Это сказал дипломат.

Ковалёв хотел, стремился опровергнуть слова дипломатии словами поэта.

Задача непосильная, но благородная.

Яша и Толя...

Два человека – две модели поведения. Два решения вопроса о месте личности в общей системе обстоятельств.

И о том, как жить. Оба сделали карьеру, каждый своим путём.

...А «Красновидово» строилось. Строил его Яша по общим правилам жизни. Потому дело было долгое.

                                                                                     ***

Мы жили во времена, когда каждый читал одни и те же призывы и максимы по-своему. Как я писал: «у всех была своя Библия».

Так было удобно. И нам и государству, хотя последнее и странно.

Чуткий Евтушенко в стихотворении «В церкви Кошуэта» сказал именно об этом – о наполнении привычной формы новым, взрывоопасным для власти содержанием. Власть всё понимала, но смотрела рассеянно.

«Мудрый таит своё знание», – говорится в Притчах Соломоновых.

Двоедушие – давний принцип нашей жизни.

Мы вот часто говорим: «Мы дети своего времени». Вздыхаем, рассчитывая, что этим признанием снимаем с себя часть вины. Будто время и мы – сиамские близнецы. На самом деле мы скорее – родственники. Чаще – дальние.

Время оседает в нас своею солью. Мы тяжелеем опытом. Нам, незаметно когда и как, становится нелегко «плыть в революцию дальше» с этим грузом.

Грустно.

В начале 50-х я написал статью об опальном тогда Сельвинском. «Две правды» называлась она. Речь шла о правде народа и правде реформ Петра Первого, прославивших Россию, но согнувших и без того порабощённый народ.

Опытный царедворец режима Давид Заславский не знал, что Сталин в приватной беседе с группой видных писателей велел им обратить внимание на подзабытых историей нового времени царей, в том числе Петра. Заславский знал то, что до этой беседы знали все – что надо любить народ, а про царей говорить только то, что было тогда положено говорить про царей.

А потому в «Правде» до полуночи стояла реплика молодому тогда критику Огневу – «Правда одна!» Убийственная по выводам.

Как выкресты – самые ревностные антисемиты, так и самыми ревностными защитниками большевистских догм были ренегаты Революции. Д.Заславский уже после Октября, приветствовал продвижение Южной Добровольческой армии, предлагая свой план борьбы с большевиками.

Теперь он замаливал прежние грехи.

Суслов лично снял заметку об Огневе. Суслов знал о планах Сталина больше, нежели Заславский.

Колебания такого рода были и у генерала Ш.. командовавшего строителями МВО.

Тут начну издалека.

Однажды, приехав, как обычно, с инспекцией на стройплощадку в Красновидово, я увидел, что по периметру площади выставлена цепочка солдат, а навстречу мне идёт офицер.

– Ваши документы...

Скоро всё прояснилось. На дне вырытого котлована солдаты обнаружили важный кабель. Не надо быть особо посвящённым человеком, чтобы понять – стройка зависала надолго, если не навсегда.

Проникнув за ограждение, я подошёл к полному генералу с растерянным лицом. Это был генерал Ш.

Тут последует ещё одно отступление.

Однажды, потеряв надежду вытянуть на площадку строителей треста № 16, которые две недели подряд не появлялись на работе без разумных на то причин, я (не помню уже по чьему совету) пробился на приём к командующему МВО генералу А.Говорову. Со мной поехали для большей солидности Герой Сов. Союза Марк Галлай и А.Борщаговский. Все три – участники Великой Отечественной.

Где-то в Замоскворечье нашли штаб Говорова. Принял он нас неожиданно тепло и радушно. Я с войны помнил портрет его отца, маршала с чёрными усиками, как у Ворошилова и вдумчивыми глазами интеллигента.

Командовал тот Говоров Ленинградским фронтом. Недавно узнал, что Говоров-старший был офицером белой гвардии. Интеллигентом оказался и его сын, генерал армии, принявший нас. В отличие от другого генерала, Комаровского, он не стал читать нам лекции про то, что солдаты должны воевать, или готовиться к войне, а не строить дачи писателям, согласился помочь нам, выслушал наши жалобы на жизнь. Не прошло и полчаса, как он свёл нас с генералом Ш.; а тот, весёлый и сговорчивый, записал наши координаты.

Через два дня я уже обедал с ним в офицерской столовой в военном городке Павловской Слободы. Оттуда и был отправлен взвод в Красновидово.

Всё бы хорошо, но начав рыть фундамент для первого корпуса одна сапёрная лопатка, заскрежетав, наткнулась на злосчастный кабель. Он был страшно засекречен. Но, как у нас водится, это было секретом не столько для других, сколько для самой армии. Да и для многих инстанций, которые согласовывали наш проект наличие стратегической спецсвязи тоже было неожиданностью.

И вот Ш. чешет затылок. Его бледность говорит о многом.

Прежде всего ему жаль меня. Что объект погорел – он не сомневается.

Менять площадку, переделывать готовый проект – он, строитель по профессии, знает во что выльется заказчику.

И милейший Ш. принимает решение. Он о чём-то шепчется с командиром взвода, тот – со старшиной, последний – с каким-то сержантом. Нет, все будут молчать. А пока кабель переносится метров на 200. В планшетке генерала это отражается жирной чертой на карте. Смущаясь, Ш. намекает мне, что я ничего не знаю, не видел, не понял. И, главное, забыл. Сознание своей причастности к тайне недолго мучило меня. Постепенно я забыл и об этом, как о многом другом. И хорошо. Оказалось, что «секретный» кабель давно уже ничего не соединяет. Но это выяснилось много позже.

Но вот то, что Ш. отказался от командировки в Афганистан и за это был досрочно уволен из армии, я не забыл и до сих пор гадаю: что это было? Случай с кабелем говорил о чём угодно, только не о робости генерала. А Афганистан?.. Тут была одна из тех загадок души, которые открываются не сразу.

Андрей Громыко и Никита Хрущёв

Одно бесспорно: человек бывает разный. И не всегда это признак дурной, стыдный. Что-то человек считает правильным, достойным риска, а что-то нет.

Вот я вспоминал про А.Ковалёва. Большая история будет не раз возвращаться к Карибскому кризису, к моменту в жизни планеты, когда она стояла на грани уничтожения. И вряд ли кому-нибудь придёт в голову связать эти планетарного смысла события с моим другом юности. А я знаю, что Толя был причастен к счастливому разрешению мирового конфликта. Скажем скромнее: и Толя тоже.

Его рассказ. Разгневанный Хрущёв и задумчивый Громыко. Готовность Генсека к отдаче судьбоносного приказа. И тихий, но твёрдый Толин голос: «Кеннеди пошёл молиться»... – «Что он? О чём он? Кто это?» – это Хрущёв. Лицо Хрущёва наливается кровью: «Вон отсюда!» Толя идёт к двери, но останавливается и твёрдо повторяет: «Кеннеди пошёл молиться перед приказом нанести удар по острову». Толя выходит. Оторопь Хрущёва.

Хрущёв спросил министра иностранных дел: «Кто это был?» – «Мой советник»... А вскоре Толю вызывает Громыко: «С сегодняшнего дня Вы не советник – мой заместитель».

Эскадра наша остановлена и повернула на 180 градусов. Идёт домой. Весь мир вздохнул с облегчением.

Потом Ковалёв возглавил делегацию в Хельсинки. Потом был Мадрид. Под его началом. Туда, в наше посольство, привезли ему орден Ленина.

Зависит ли многое от человека? Зависит.

А библия на всех одна.

Владимир ОГНЕВ