Архив : №50. 12.12.2014
Борьба за личное счастье
На фоне войны с тоталитаризмом
Универсальность модели «Голодных игр» сыграла с ней злую шутку: подростковый сюжет-конструктор о любви в эпоху тоталитаризма стал сбываться быстрее, чем закончилась серия экранизаций.
Связано это, на мой взгляд, с тем, что реальность старается изо всех сил угнаться за происходящим в книге, и это касается не только нашей страны и, например, событий на Украине, – за день до премьеры фильма в Таиланде арестовали несколько студентов, продемонстрировавших жест из «Голодных игр» в знак протеста против тоталитарного режима.
Пару дней спустя после этого события в нашей стране впервые запретят анекдот и демотиватор. Оба – глупые, и наверняка никто бы не обратил на них внимания, но сам факт кажется немного странным – почему тогда не этот фильм? Ведь всё, что происходит сейчас за окном, всё, что происходит между нашей страной и Украиной, есть в сюжете и деталях этой детской, по сути, истории. Но, если в анекдоте и демотиваторе есть, к чему предъявить претензии, то единственная претензия к сюжету «Голодных игр» – универсальность, тут просто не к чему формально придраться.
Смотреть американский блокбастер о тоталитаризме, одновременно жуя попкорн и запивая его колой, становится ещё более странно. Реалии сюжета настолько близки советскому прошлому и российскому настоящему, что по ходу просмотра можно успеть вспомнить: дефицит с едой, провести аналогию с продуктовыми санкциями, советскую школьную форму, дотационные регионы и замечания о том, что регионы кормят Москву, идеологическое воспитание и работу пропаганды в наше время...
Всё происходящее в фильме и книге для тех, кто не знаком ни с тем, ни с другим описать в двух словах очень легко: это любовный треугольник между девушкой, ставшей символом гражданской войны, и двумя молодыми людьми.
В предпоследней части экранизации книги Сьюзен Коллинз «Голодные игры: Сойка-пересмешница. Часть I» действие возобновляется ровно с того момента, где оборвалось в предыдущей: главная героиня оказывается в 13-м дистрикте, который воплощает собой островок неповиновения системе. Он до боли напоминает как коммунистический Китай, так и Советский союз, да и все тоталитарные государства – люди ходят строем, носят серое, выполняют всё по команде, понятий «самовыражение» и «индивидуальности» нет, есть общие задачи, и дело каждого – стать шурупом в единой системе, чтобы обеспечить её полноценную работу. Именно эта группа людей считает себя альтернативой не менее тоталитарному Капитолию, – центру всех дистриктов, в который стекается всё самое лучшее, и на благо которого работают жители Панэма.
Но все бытовые моменты и основной конфликт противоборствующих группировок – лишь антураж, декорации. В этой истории нет выбора между плохим и хорошим – героиня пытается решить личные проблемы на фоне того, что происходит вокруг. Жанрово с одной стороны, – это сюжет о «личности в истории», способности изменить что-то только потому, что у неё есть мотив и возможности. С другой – фильм-катастрофа, ведь всё, что происходит на периферии (массовые убийства людей, пытки, нарушения закона) – лишь фон для красивой истории любви, которая, как оказалось в этой части экранизации, является тем, что нас убивает.
Оставив в сторону довольно нелепую любовную линию (например, чего стоит эпизод, когда героиня думает, что оба молодых человека, влюблённых в неё, погибли, – тут она произносит такую фразу: «Я потеряла сразу обоих», которая вместо сожаления вызывает комический эффект), понимаешь, что именно эта часть экранизации совершенно не предназначена для подростков. Тут нет особого развития сюжета (по сути, оно строится на противодействии агитационных роликов, которые снимает та и другая стороны), нет эффектных сцен, как в первой и второй части. Несмотря на это, история держит именно аналогиями с современной российской реальностью. А их по фильму можно обнаружить предостаточно.
Героиня находится вне идеологии: ни один из вариантов существования (вне Капитолия или внутри него), который ей предложен, не является приоритетным. Более того – решение оказаться у повстанцев приняла не она – её просто выкрали, т.е. это просто стечение обстоятельств, ситуация, с которой ей приходится смириться, так же, как и в предыдущих частях. Повстанцы предлагают ей роль символа сопротивления, но она соглашается на это только по личным мотивам – так она надеется освободить возлюбленного, попавшего в плен в Капитолий.
Лагерь повстанцев, где происходит большая часть сцен фильма, напоминает фильм Фрица Ланга «Метрополис». Это не живое и не жилое пространство (даже буквально – огромный бункер), где люди – только винтики и механизмы в борьбе за лучшее будущее. Джулианна Мур очень точно воплотила образ безликого вождя революции, не способного подобрать искренние слова для своей речи. Именно для этого понадобилась Китнисс – она изъясняется живым языком, и за этой искренностью идут люди. Именно это свойство героини и решили использовать на благо агитации за новый порядок.
Большой пласт эпизодов, связанных со съёмкой пропагандистских видео (обсуждение постановочных роликов и механизмов воздействия на зрителя, псевдодокументальная съёмка и её использование как орудия пропаганды, вплоть до визуальных эффектов – неровной съёмки, планов разной крупности для усиления тех или иных эффектов, музыки), кажется особенно странным в подростковом кино с рейтингом 12+.
Здесь присутствуют прямые аллюзии на фильм «Хвост виляет собакой», и всё, что мы видим на экране до боли напоминает то, что происходит сейчас на российском телевидении в сегменте новостей и репортажей – те же агитационные модели, те же конструкции и нарезки роликов. Особенно остро ощущается это, когда впервые появляются режиссёр и операторы, которые раньше работали в Капитолии и снимали ту же самую пропаганду для властьимущих, а после сбежали к повстанцам ради борьбы за свободу. Те, на кого они работали, сменились, но способы остались те же – пропаганда Капитолия противостоит пропаганде мятежников, с одной стороны людям льются на уши потоки лжи, с другой – повстанцы работают на эмоциях зрителей, обещая им светлое будущее.
Несмотря на большое количество обещаний и слов, которые даются направо и налево, свободы в фильме как таковой нет – мирные жители гибнут на периферии сюжета в огромном количестве. Борьба за свободу напоминает то, как советские солдаты времён ВОВ прокладывали путь в бою, будучи сами «пушечным мясом»: безоружные, толпой бегущие под обстрелом врага, в надежде, что кто-то добежит и исполнит свой долг. Абсурдность бесконечных смертей в фильме делает эту борьбу за свободу ещё более бессмысленной. «Незаменимых у нас нет», – почти шёпотом повторяет сталинскую цитату политтехнолог Плутарх. И становится непонятно, ради кого тогда ведётся эта война.
Хотя не совсем: катализатором развития сюжета книги и фильма становится личная история двух подростков. Эта история является движущей силой развития не только любовной линии, но и всего, что происходит вокруг них. Борьба за освобождение одного человека влечёт за собой гражданскую войну и попытку освобождения всех людей. От маленькой искры разгорается пламя.
Единственный вопрос, который не возникает в фильме и полностью снимается – мера ответственности человека за его действия. На экране демонстрируют искорёженные тела жителей родного города Китнисс, который уничтожили после того, как она оказалась у повстанцев. После того, как она посещает военный госпиталь, заполненный раненными, женщинами и детьми, его взрывают с воздуха. Сталинская апология оправданности жертв ради благого дела у предводительницы повстанцев напоминает что-то до боли знакомое из детства, и дальше – из глубоко советского прошлого.
И, оказывается, что выбора у главной героини особо нет, т.к. оба варианта, которые ей предлагают по обе стороны баррикад, по большому счёту дублируют друг друга. Более того – что бы она не выбрала в конечном счёте, значения не имеет ни для развития сюжета, ни для зрителя, так как личное здесь априори важнее общественного.
Марта АНТОНИЧЕВА,
г. САРАТОВ
