Архив : №07. 27.02.2015
Что случилось?
МОНОЛОГ БЕЗРАБОТНОГО ЛИТЕРАТОРА
Человек лет 56-ти с наружностью завзятого книгочея и мозолью на среднем пальце правой руки от усердного писчебумажного труда, вздохнув, включает диктофон и начинает рассказывать о недавних событиях своей жизни. Он старается говорить с юмором, сбиваясь иногда на какое-то причудливое просторечие, странноватые шуточки явно книжного происхождения. Оставляем эту прямую речь в оригинале, не исправляя её перлы, как «человеческий документ» нашей не слишком весёлой современности.
«– Уходил я из «Бисирских гоней» («БГ»), как сейчас помню, с чувством огромного облегчения. С текстами там у меня было вроде бы всё нормально, печатали они меня регулярно и безоговорочно, а вот с людьми… Понимаете, это особый какой-то сорт людей, «литспецы» бы я их назвал: «Гэ» это, «Эге» или «Ого» они определяли с ходу, с первой строки и с первой страницы. Замолкнешь, бывало, вострепещешь от такого «всеведенья пророка» ли, дьявольской прозорливости ли. В таком почтительном молчании на грани священного ужаса и провёл я все эти 12 лет среди них, избранных. А они-то думали, что это я от заносчивости так тих и невысовывающ (слепцы!). И потому меня чаще не замечали, чем замечали. А я знал, что они думали в это время: «Сидит себе за компом, ну и сиди, пень. Ну и что, что хвалят тебя в Омске, Красноярске, Москве, звонят из Томска, пишут из Кемерова, оказывают знаки внимания из Барнаула и даже из Берлина и Лондона. Кто их знает, почему. Может, из вежливости. Нас не удивишь. Всю лит. карту страны объездили, всех знаем, всех обнимаем – вот фотографии, вот предисловия к нашим книгам, вот письма по электронке: «Володе, Славе, Мише». То-то».
В общем, никто со мной особо не любезничал. Калякали они меж собой на злобу лит. дня, не без хихиканий и баек. Я же сижу и ловлю знаки их внимания, как манны небесной. Дождёшься от них! Кроме одного суперспеца – «смотрящего» по журналу, гения редактуры. Давил он меня своим избранным недружелюбием и додавил-таки. Ибо в сравнении с ним, в присутствии его, почти святого, я чувствовал себя безусловным пигмеем. О, это фигура, все там под ним ходят.
Что же оставалось делать? С одной стороны, меня заставили быть одиночкой, самовлюблённым каким-то Ким Чен Иром от литературы (так и назвали, не удосужась истолковать, почему, главное, что смешно получилось!), с другой – лилипутом своего отдела тилературной риктики, не прощая злостного уклона в историю бисирской тилературы. Быть одновременно великаном и карликом невозможно, да и неприлично как-то. А я человек деликатный, воспитанный. Оставалось одно – написать заявление, что я ни тот, ни другой. Неудивительно, что оно оказалось «по собственному желанию». А, попросту говоря, захотелось быть обычным человеком, раз уж не попал в касту жрецов-спецов. Человеком без претензий на тилературного риктика, но и без самоуничижений, к которым подталкивала меня политика умолчаний спецов из БГ.
И вот уже три месяца, как я пытаюсь быть «обычным». Но существовать вне «Бисирских гоней» оказалось делом нелёгким. Здесь другая жизнь, другие понятия, и не подпускают они к своим учреждениям уже без всяких церемоний и скидок на интеллигентность. Особенно если тебе далеко за 50.
Итак, сначала я пошёл в одну заводскую многотиражку. Думал «опроститься», стать ближе народу, работягам: глядишь, чванливым кимченирством уже не будут стыдить – в глаза и за глаза. Начало было обнадёживающим: сам директор завода принял, обворожил, как Чичиков Манилова, «приятностию обращения», выдал авансы (пусть и безденежные) дальнейшего сотрудничества. На юбилее завода – о, счастливец, я посчитал это невероятным везением, знаком судьбы, гарантирующим будущее место работы, – я брал интервью у ветеранов и передовиков прямо на юбилее, подставлял диктофон под поздравительные речи губернатора и других важных лиц. Газета, которую надо было сделать до Нового года, торжествовал я, была у меня уже, так сказать, в кармане. Оставалось её только сверстать. И что вы думаете? Верстальщица берёт и исчезает, имея на руках 4 готовых полосы сделанной мною газеты. Как сквозь землю. Хоть зазвонись ей, хоть «электронками» её забросай. Глухо. Директор, понятное дело, не увидев необходимого для моего вступления в должность редактора газеты номера, видеть меня не спешил и не жаждал. А тут, благо, и оправдание появилось: кризис, санкции, падение рубля, совещания с чешскими партнёрами, переговоры с поставщиками сырья и т.д. и т.п. До меня ли тут. Корил я ещё себя и тем, что дал ему читать один из своих «бисгоневских» текстов, и получил, конечно же (и поделом!), предубеждённое к себе отношение. Да и своих спецов по многотиражкам из моих предшественников-редакторов там хватает: стоят на страже! Они-то, наверное, и запустили механизм торможения, что-то вроде заговора».
Человек встал, почти вскочил и дал волю своим долго сдерживаемым чувствам:
«– Слушайте, но пишу-то я так не от того, что хочу казаться лучше всех! Просто люблю вчитаться и вдуматься в чужие тексты, прочесть книгу от корки до корки, взять её всю «голенькой», от запятой до точки. Без этого не сажусь писать, и потому получается много и глубоко (один из «БГэшников» однажды очень вежливо меня попросил: «Не пиши, пожалуйста, так глубоко»). А люди предубеждённые так и думают, что я умничаю или поучаю. Иные же, что припечатываю, «киллерствую». Честно вам говорю: не было, и в мыслях даже нет! Никакой нарочитости. Бывало другое. Дм. Кыбов уличил меня как-то (в личной переписке), что я вычитал из его «остромовской» книги «то, чего в ней нет». Стало быть, выдумываю я, фантазирую, блефую, а не рецензирую и анализирую. Это, конечно, добавило мне комплексов. Тем более что Кыбова я уважаю, несмотря на его собственные политические фантазии.
Вспомнил я об этом и тогда, когда меня не пустили работать в две главные библиотеки города. А я очень бы хотел заняться там библиоизысканиями как филолог со степенью и списком научных статей. Знал, что есть там спец. отделы и лаборатории для подобного тихого и благородного книготруда. Казалось бы, многолетнему посетителю больших храмов книги, которого давно знают и в лицо, и по фамилии, и по счастливой улыбке предвкушения от общения с книгами, должны были ответить взаимностью. Не тут-то было. А у меня душа кричит: «Два месяца без работы! Подайте что-нибудь бывшему члену редколлегии «Бисирских гоней» от фракции тилературных тикриков, хотя бы мелкую должностёнку! Спасите квалифицированного гуманитария от участи дворника или чернорабочего! SOS! Дайте ответ!»
Не дают ответа. Улыбки бибработников закончились, когда я захотел встать в их стройные ряды. Ряды при этом быстро сомкнулись, не пуская постороннего.
И вот сиротливо стою в сторонке. Телефон и эл. почта трагически молчат. Пахнет тленом и бомжами.
Здравствуй, неизвестность, вступаю на твою зыбкую почву.
Или только в Н-ске могло случиться такое?»
Диктофон выключен и сдан в архив. Жизнь продолжается.
Идущие на работу, приветствую вас! Вы не чувствуете на себе завистливых взглядов человека, на глазах превращающегося в профессионального безработного. Вы ещё досыпаете на ходу. Не тревожьте же их исповедями и проповедями. Сытый голодного не разумеет.
Владимир ЯРАНЦЕВ,
г. НОВОСИБИРСК
