«Человек не на своём месте» это больше чем статья, это не первый смелый даже по нынешним временам поступок Петра Алёшкина, с которым я знаком (страшно подумать!) аж с 1987 года. Можно провести нескромную параллель и напомнить, что не только в творчестве, но и в жизни бойцами являлись Архилох, Байрон, Пушкин, Лермонтов, Толстой. Не первая это смелая публикация и для «Литературной России».
К сказанному Алёшкиным от себя могу добавить, что я давно махнул рукой на Союз писателей, впрочем, как и большинство других литераторов; не плачу взносы, в том числе и в Литфонд, примерно с 1997 года. Принципиально не плачу. У них там своя жизнь, у нас своя. Они пачками принимают в свои ряды новых, непосвящённых, лояльных графоманов, которые как черви расползлись по ЦэДээЛу и его окрестностям. Вот эти-то постоянно и ходят с бутылками в кабинет к председателю правления МГО, как будто там мёдом намазано. Живут иллюзией своей причастности к великой русской литературе. Греются, льстецы, у власти. А ему этого только и надо, он ведь тоже живёт иллюзией своей значимости. Если, бывает, долго никто не идёт, озабоченно поглядывает на часы, мечется по кабинету из угла в угол. Это надо видеть. Обхохочешься. Мало того, подобострастные начальники МГО навыдавали писательские билеты: Бабурину, Коржакову, Петракову, Донцовой. Все лезут в писатели. Не в художники и музыканты, а в писатели. Искусству живописи, например, необходимо долгие годы учиться, надо что-то уметь делать руками, а тут сел, дунул-плюнул.
Довольствуясь былой славой своего Союза, писатели вспоминают ещё недавние времена. Бескрылый прагматизм, корыстолюбие и алчность литературного начальства вытесняет их не только за пределы Дома литераторов, но и дальше выдавливает из жизни. Союзписательская шобла, все эти председатели, оргсекретари, главбухи и прочие враги всего, так сказать, патриоты своих карманов, окопались в особняках в центре Москвы, и не вытравить их оттуда, как клопов; слились, по известному, ставшему недавно крылатым, выражению, в «экономическом экстазе», разогнав по поэтическим кельям и прозаическим углам талантливых членов писательского сообщества, превратив в «отцов пустынников», отшельников и бомжей. Не случайно в ЦДЛ всё чаще вывешивают некрологи, и поминки стали здесь рядовым мероприятием. Чиновничья окололитературная подворотня, боясь провокаций со стороны недовольных коллег, избегает посещать Клуб, потому что там вполне можно получить и бутылкой по башке, как это не раз случалось в ЦДЛ и в более благополучные времена.
Не обойти вниманием и некоторые издания МГО, например, газету «МЛ». Эт-то что-то. Она интересна некрологами. В застойные годы шутили по поводу газеты «Правда», что там правда только в некрологах. «МЛ» некрологи печатает с радостью, подвёрстывает их любовно, даже с оттенком сладострастия и плохо скрытым ликованием, иногда по несколько штук в номере, недаром народная мудрость гласит: «Умер Ефим, да и хрен с ним». В остальном сплошь и рядом самореклама в духе газеты «Завтра», до которой этим мальчикам ещё расти и расти. А что делать, когда никто не хвалит?.. В их передовицах не стихает война с зловредными явлениями, источником которых они же сами и являются. Бессознательно-безуспешно борются с собой. У их шефа, то есть героя статьи Алёшкина, всегда и во всём виноваты система, власть, Господь Бог... Я с Гусевым поработал двенадцать лет и знаю всё не понаслышке, но ушёл из «Московского вестника» и теперь понимаю: это было больше проявлением моей слабости, а не силы. Впоследствии я посвятил своему бывшему шефу несколько сатирических опусов и даже опубликовал за свой счёт, сделав ему своеобразную антирекламу. Но, как известно, в наше время из любой рекламы (кроме панихиды) можно извлечь пользу, и я дал себе слово больше его не прославлять. А тут статья Петра Алёшкина. Я обрадовался, что я не одинок, и во мне проснулся старый забытый зуд. Странно, что меня, как других, до сих пор не исключили из Союза: взносы не плачу, сатиру написал. Что ещё я должен сделать? Плюнуть при встрече в лицо бывшему начальнику? Надо признать, мы почти не пересекаемся, хотя и ходим по одним маршрутам. Провидение нас разводит. Хотя годы работы в МГО были лучшим моим периодом, помню все эти председательски-предательские переглядывания-перемигивания, сквозь прищур посмеивания над закатом богемы, над вымирающим собратом-литератором, над дураками клевретами и стукачами. В самом деле, не масон ли этот вечный профессор, ну очень бездарный главред и председатель правления, одним словом, полный патриот, старый бездельник, издавший, однако, уйму всевозможной галиматьи, что в нашем испорченном мире неискоренимо. А чего бояться?.. Ведь не расстреляют, как в Китае, и даже не посадят, слишком мелковат в масштабах России. Этот язычник ждёт от нас христианского смирения, что согласно вере паче мужества, хочет и дальше вредить литературе, а мы, неверующие невежды, не хотим смиряться. Но, может, хватит уже?..
Как тут не вспомнить слова Гоголя, именем которого, как и именами других русских гениев, клянутся в кабинетах МГО: «Люди тёмные, никому неизвестные, не имеющие мыслей и чистосердечных убеждений, правят мнениями и мыслями умных людей, и газетный листок, признаваемый лживым всеми, становится нечувствительным законодателем его не уважающего человека. Что значат все незаконные эти законы, которые видимо, в виду всех, чертит исходящая снизу нечистая сила, и мир это видит весь и, как очарованный, не смеет шевельнуться? Что за страшная насмешка над человечеством?»
