Архив : №26. 03.07.2009

Меня интересуют три темы – время, смерть, Бог

У НАС БЫ­ЛА ВЕ­ЛИ­КАЯ ЛИ­ТЕ­РА­ТУ­РА

 

 

Ещё в 1920-е го­ды Алек­сандр Вве­ден­ский при­знал­ся сво­е­му дру­гу Яко­ву Дру­с­ки­ну: «Ме­ня ин­те­ре­су­ют три те­мы – вре­мя, смерть, Бог. От­но­си­тель­но вре­ме­ни до сих пор ни фи­ло­со­фы, ни фи­зи­ки не мог­ли дать удов­ле­тво­ри­тель­ной те­о­рии. В те­о­рии от­но­си­тель­но­с­ти и в ми­к­ро­фи­зи­ке воз­ни­ка­ют не­раз­ре­ши­мые па­ра­док­сы, то есть бес­смыс­ли­цы. Би­о­ло­ги­че­с­ки смерть по­нят­на, но смерть ра­зум­но­го су­ще­ст­ва не­по­нят­на и бес­смыс­лен­на. <…> Что ка­са­ет­ся до тре­ть­ей те­мы – Бог, то не­по­нят­ность её для че­ло­ве­че­с­ко­го ра­зу­ма яс­на. Всё это сверх­ра­зум­ные бес­смыс­ли­цы».

Алек­сандр Ива­но­вич Вве­ден­ский ро­дил­ся 23 но­я­б­ря (по но­во­му сти­лю 6 де­ка­б­ря) 1904 го­да в Санкт-Пе­тер­бур­ге. Его отец мно­го лет про­слу­жил эко­но­ми­с­том в По­зе­мель­ном бан­ке. Мать (в де­ви­че­ст­ве но­сив­шая фа­ми­лию По­лоц­кая) бы­ла ус­пеш­ным вра­чом-ги­не­ко­ло­гом.

В своё вре­мя ро­ди­те­ли Вве­ден­ско­го оп­ре­де­ли­ли сво­е­го сы­на в ча­ст­ную гим­на­зию Л.Д. Лен­тов­ской, ко­то­рую по­том пре­об­ра­зо­ва­ли в де­ся­тую тру­до­вую шко­лу.

Своё пер­вое сти­хо­тво­ре­ние Вве­ден­ский со­чи­нил в 1913 го­ду. Это был «От­вет де­вы». Де­вя­ти­лет­ний гим­на­зист пи­сал:

За­чем же па­ко­с­тишь ты де­ва Не­мые эти ру­чей­ки, Одут­ло­ва­тый хво­с­тик дре­ва, вид па­мят­ни­ка, речь оки? И да­лее шёл от­вет де­вы: А по­то­му, что чел­но­ки.

По­том, уже пе­ред окон­ча­ни­ем шко­лы, в ян­ва­ре 1921 го­да Вве­ден­ский и два его при­яте­ля – В.Алек­се­ев и Ле­о­нид Ли­пав­ский от­пра­ви­ли свои пер­вые по­эти­че­с­кие опы­ты Бло­ку. Но клас­сик от­ме­тил лишь Алек­се­е­ва.

По­сле шко­лы Вве­ден­ский ус­т­ро­ил­ся кон­тор­щи­ком на эле­к­т­ро­стан­цию «Ут­ки­на За­водь». Поз­же он по­дал до­ку­мен­ты на юри­ди­че­с­кий фа­куль­тет Пе­т­ро­град­ско­го уни­вер­си­те­та. Од­на­ко очень ско­ро ему ста­ло яс­но, что юри­с­пру­ден­ция – это не его де­ло, и Вве­ден­ский пе­ре­шёл на ки­тай­ское от­де­ле­ние Вос­точ­но­го фа­куль­те­та. Впро­чем, он и там на­дол­го не за­дер­жал­ся.

Пер­вое при­зна­ние к Вве­ден­ско­му при­шло в 1923 го­ду: его в од­ной из сво­их ста­тей от­ме­тил Г.Кры­жиц­кий, ус­мо­т­рев в ало­гич­ных из­ре­че­ни­ях не­со­сто­яв­ше­го­ся юри­с­та при­мер но­во­го эта­па фу­ту­риз­ма. В ту по­ру мо­ло­дой по­эт на­хо­дил­ся под силь­ным вли­я­ни­ем ре­жис­сё­ра Иго­ря Те­рен­ть­е­ва. Они вме­с­те ра­бо­та­ли в ГИН­ХУ­Ке (Ин­сти­тут ху­до­же­ст­вен­ной куль­ту­ры), во гла­ве ко­то­ро­го сто­ял Ка­зи­мир Ма­ле­вич, и со­об­ща в от­де­ле фо­но­ло­гии раз­ра­ба­ты­ва­ли за­ум­ные «ря­ды слов», по­став­ляя их в со­от­вет­ст­вие с той или иной жи­во­пис­ной ве­щью. Имен­но Те­рен­ть­ев вы­вел Вве­ден­ско­го на клас­си­ка фу­ту­риз­ма Алек­сея Кру­чё­ных. Кро­ме ГИН­ХУ­Ка вы­ст­ра­и­ва­ни­ем «за­ум­ных ря­дов» за­ни­мал­ся так­же Алек­сандр Ту­фа­нов, со­здав­ший в мар­те 1925 го­да «Ор­ден За­ум­ни­ков DSO» и с ко­то­рым тес­но со­труд­ни­чал Да­ни­ил Хармс. По­это­му, ес­те­ст­вен­но, их пу­ти ра­но или по­зд­но долж­ны бы­ли пе­ре­сечь­ся.

Зна­ком­ст­во, про­ис­шед­шее ле­том 1925 го­да на по­эти­че­с­ком ве­че­ре «за­ум­ни­ков», вско­ре пе­ре­рос­ло в друж­бу. Вве­ден­ский, вспом­нив со­здан­ный им в 1922 го­ду не­о­ло­гизм «чи­нарь» (от сло­ва «чин» в смыс­ле «ду­хов­но­го ран­га»), пред­ло­жил Харм­су про­воз­гла­сить осо­бую шко­лу чи­на­рей. Так Вве­ден­ский в 1926 го­ду стал «чи­на­рём ав­то­ри­те­том бес­смыс­ли­цы», а Хармс – «чи­на­рём взи­раль­ни­ком». Впос­лед­ст­вии фи­ло­соф Яков Дру­с­кин, учив­ший­ся вме­с­те с Вве­ден­ским в од­ной гим­на­зии, под­черк­нул, что об­ще­ст­во чи­на­рей бы­ло эзо­те­ри­че­с­кой ор­га­ни­за­ци­ей, ко­то­рая та­и­ла в се­бе, сво­их тек­с­тах и раз­го­во­рах со­кро­вен­ное яд­ро убеж­де­ний и твор­че­с­кой прак­ти­ки его чле­нов.

Поз­же дру­зья пы­та­лись со­здать груп­пу «Ле­вый Фланг», «Ака­де­мию ле­вых клас­си­ков» и да­же свой те­атр «Ра­дикс». Они на­де­я­лись, что те­атр по­мо­жет им со­еди­нить дра­ма­ти­че­с­кий текст, жи­во­пись, цирк и та­нец. Уже осе­нью 1926 го­да «Ра­дикс» при­сту­пил к ре­пе­ти­ци­ям пье­сы «Моя ма­ма вся в ча­сах», смон­та­жи­ро­ван­ной из про­из­ве­де­ний Харм­са и Вве­ден­ско­го. Од­на­ко вско­ре над ГИН­ХУ­Ком, где про­хо­ди­ли ре­пе­ти­ции, на­вис­ла уг­ро­за за­кры­тия, по­это­му ра­бо­ту над спек­так­лем при­шлось при­ос­та­но­вить.

Тог­да же в уз­ком кру­гу чи­на­рей вы­яви­лись и пер­вые про­ти­во­ре­чия. Суть раз­но­гла­сий сфор­му­ли­ро­вал при­мы­кав­ший к при­яте­лям Ни­ко­лай За­бо­лоц­кий. Он бро­сил Вве­ден­ско­му уп­рёк, что тот не уме­ет пре­вра­щать сти­хи в му­зы­ку. «На ва­шем стран­ном ин­ст­ру­мен­те, – пи­сал За­бо­лоц­кий, – Вы из­да­ё­те один вслед за дру­гим уди­ви­тель­ные зву­ки, но это не есть му­зы­ка».

Тем не ме­нее чи­на­ри и близ­кие им по ду­ху по­эты тог­да ещё ста­ра­лись дер­жать­ся вме­с­те. Они да­же в кон­це 1927 го­да со­зда­ли в Ле­нин­гра­де но­вое Объ­е­ди­не­ние Ре­аль­но­го Ис­кус­ст­ва, ко­то­рое во­шло в ис­то­рию как ли­те­ра­тур­ная груп­па «ОБЭ­РИУ». Ав­то­ром ли­те­ра­тур­ной ча­с­ти ма­ни­фе­с­та это­го дви­же­ния стал За­бо­лоц­кий. В про­грамм­ном до­ку­мен­те но­вой груп­пы он дал крат­кую ха­рак­те­ри­с­ти­ку всем ше­с­ти за­чин­щи­кам. Са­мый рез­кий от­зыв ка­сал­ся Вве­ден­ско­го. «А.Вве­ден­ский (край­няя ле­вая на­ше­го объ­е­ди­не­ния), – пи­сал За­бо­лоц­кий, – раз­бра­сы­ва­ет пред­мет на ча­с­ти, но от это­го пред­мет не те­ря­ет сво­ей кон­крет­но­с­ти. Вве­ден­ский раз­бра­сы­ва­ет дей­ст­вие на ку­с­ки, но дей­ст­вие не те­ря­ет сво­ей твор­че­с­кой за­ко­но­мер­но­с­ти. Ес­ли рас­ши­ф­ро­вать до кон­ца, то по­лу­ча­ет­ся в ре­зуль­та­те ви­ди­мость бес­смыс­ли­цы. По­че­му ви­ди­мость? По­то­му что оче­вид­ной бес­смыс­ли­цей бу­дет за­ум­ное сло­во, а его в твор­че­ст­ве Вве­ден­ско­го нет. Нуж­но быть по­боль­ше лю­бо­пыт­ным и не по­ле­нить­ся рас­смо­т­реть столк­но­ве­ние сло­вес­ных смыс­лов. По­эзия не ман­ная ка­ша, ко­то­рую гло­та­ют не жуя и о ко­то­рой тот­час за­бы­ва­ют» («Афи­ша До­ма пе­ча­ти», Л., 1928, № 2).

Пер­вой гром­кой ак­ци­ей обэ­ри­у­тов стал ве­чер «Три ле­вых ча­са», ус­т­ро­ен­ный 24 ян­ва­ря 1928 го­да в боль­шом за­ле ле­нин­град­ско­го До­ма пе­ча­ти. Ве­чер от­крыл сво­им ма­ни­фе­с­том За­бо­лоц­кий. По­том зри­те­лям по­ка­за­ли по­ста­нов­ку пье­сы Харм­са «Ели­за­ве­та Бам». А за­тем чуть ли не до ут­ра на­род до хри­по­ты спо­рил о том, что же это та­кое – со­вре­мен­ное ис­кус­ст­во.

Вве­ден­ский на том ве­че­ре про­чи­тал «На­ча­ло по­эмы». Он при­зы­вал:

верь­те верь­те ва­тош­ной смер­ти верь­те пап­ским па­ру­сам дни и но­чи хо­лод паст­бищ го­лос ша­шек пти­чий срам хо­дит в гос­ти тьма ко­ле­ней лет­ний штык тя­гу­чий ад гром гля­ди ка­с­пий­ский па­шет хо­ры рез­вые по­сме­шищ не­бо гроз­ное ки­да­ет взо­ры пти­чьи на Крон­штадт

Жур­на­ли­с­ты вос­при­ня­ли пер­вый ве­чер обэ­ри­у­тов как скан­дал. Про­изо­ш­ло, ут­верж­да­ла в «Крас­ной га­зе­те» не­кто Л.Лес­ная, «не­что не­пе­чат­ное. На­сколь­ко раз­вяз­ны бы­ли Обе­ри­у­ты <…> на­столь­ко фри­воль­на бы­ла и пуб­ли­ка. Свист, ши­пе­нье, вы­кри­ки, воль­ные об­ме­ны мне­ний с вы­сту­па­ю­щи­ми» («Крас­ная га­зе­та», 1928, № 24).

Од­на­ко обэ­ри­у­ты ни с ка­кой кри­ти­кой счи­тать­ся не ста­ли. Вве­ден­ский в это вре­мя об­ра­тил­ся к но­вым те­мам. В его сти­хах вдруг с но­вой си­лой за­зву­ча­ли мо­ти­вы уми­ра­ния. Он пи­сал:

я вы­хо­жу из ка­ба­ка там мёрт­вый труп ве­зут по­ка то труп же­ны мо­ей род­ной вон там за гро­бо­вой сте­ной я горь­ко пла­чу страш­но злюсь о гроб гла­вою ко­ло­чусь и вы­ни­маю по­тро­ха чтоб по­ка­зать что в них уха.

Пар­тий­ные кри­ти­ки, ес­те­ст­вен­но, та­кую по­эзию не по­ни­ма­ли. Со­от­вет­ст­вен­но на обэ­ри­у­тов уча­с­ти­лись пе­чат­ные на­пад­ки. Осо­бен­но им до­ста­лось за вы­ступ­ле­ние вес­ной 1930 го­да в об­ще­жи­тии Ле­нин­град­ско­го уни­вер­си­те­та. Уже на сле­ду­ю­щий день по­сле про­ве­дён­ной обэ­ри­у­та­ми встре­чи со сту­ден­та­ми не­кто Л.Ниль­вич за­явил в га­зе­те «Сме­на», что мо­ло­дые по­эты да­ле­ки от стро­и­тель­ст­ва. «Они не­на­ви­дят борь­бу, ко­то­рую ве­дёт про­ле­та­ри­ат. Их уход от жиз­ни, их бес­смыс­лен­ная по­эзия, их за­ум­ное жон­г­лёр­ст­во – это про­тест про­тив дик­та­ту­ры про­ле­та­ри­а­та. По­эзия их по­это­му контр­ре­во­лю­ци­он­на. Это по­эзия чуж­дых нам лю­дей, по­эзия клас­со­во­го вра­га» («Сме­на», 1930, 9 ап­ре­ля).

Но Вве­ден­ский не внял и это­му гроз­но­му ок­ри­ку. Слов­но в от­вет ком­со­моль­ским ко­мис­са­рам он на­пи­сал вы­зы­ва­ю­щую по­эму «Кру­гом воз­мож­но Бог», ко­то­рую Дру­с­кин на­звал «эс­ха­то­ло­ги­че­с­кой ми­с­те­ри­ей». Дру­с­кин по­том под­чёр­ки­вал: «По­эти­ка боль­ших ве­щей Вве­ден­ско­го – эс­ха­то­ло­гич­на, и поч­ти в каж­дой – Бог. Это свя­за­но с ощу­ще­ни­ем не­проч­но­с­ти сво­е­го по­ло­же­ния и ме­с­та в ми­ре при­ро­ды. Эта не­проч­ность не по­ли­ти­че­с­кая или со­ци­аль­ная, а он­то­ло­ги­че­с­кая: на все­об­щих раз­ва­ли­нах и об­лом­ках. Но мы не де­ла­ли по­верх­но­ст­ных ни­ги­ли­с­ти­че­с­ких вы­во­дов. Каж­дый из нас по-сво­е­му ис­кал и знал, что есть транс­цен­дент­ное – Бог».

Аре­с­то­ва­ли Вве­ден­ско­го 10 де­ка­б­ря 1931 го­да пря­мо в по­ез­де Ле­нин­град – Моск­ва. Его вме­с­те с Харм­сом, Иго­рем Бах­те­ре­вым и Ту­фа­но­вым об­ви­ни­ли в ор­га­ни­за­ции ан­ти­со­вет­ской не­ле­галь­ной груп­пи­ров­ки ли­те­ра­то­ров. Сре­ди тех, кто дал про­тив обэ­ри­у­тов по­ка­за­ния, был Ирак­лий Ан­д­ро­ни­ков. На од­ном из до­про­сов Ан­д­ро­ни­ков пря­мо за­явил что «за­умь» Вве­ден­ско­го и Харм­са – это «спо­соб за­ши­ф­ров­ки ан­ти­со­вет­ской аги­та­ции».

След­ст­вие про­дол­жа­лось поч­ти че­ты­ре ме­ся­ца. За это вре­мя у по­эта на­ча­лись слу­хо­вые гал­лю­ци­на­ции. Лишь 21 мар­та 1932 го­да кол­ле­гия ОГ­ПУ да­ла ко­ман­ду вы­пу­с­тить его из-под стра­жи. Ему за­пре­ти­ли в те­че­ние трёх лет да­же по­яв­лять­ся в ше­ст­над­ца­ти круп­ных го­ро­дах. Так он по­пал в ссыл­ку: сна­ча­ла в Курск, по­том в Бо­ри­сог­лебск. В Ле­нин­град по­эт смог вер­нуть­ся толь­ко в ян­ва­ре 1933 го­да.

Ле­том 1936 го­да судь­ба за­бро­си­ла Вве­ден­ско­го на не­сколь­ко дней в Харь­ков. Там в ме­ст­ном от­де­ле­нии со­ю­за пи­са­те­лей его оча­ро­ва­ла 23-лет­няя се­к­ре­тар­ша Га­ли­на Вик­то­ро­ва, у ко­то­рой на ру­ках был по­лу­то­ра­го­до­ва­лый сын Бо­ря. Меж­ду ни­ми вспых­нул ро­ман. Вско­ре по­эт окон­ча­тель­но из Ле­нин­гра­да пе­ре­брал­ся в Харь­ков. И уже осе­нью 1937 го­да Вик­то­ро­ва ро­ди­ла ему сы­на Пе­т­ра.

Ли­те­ра­тур­ные де­ла Вве­ден­ско­го в это вре­мя об­сто­я­ли не луч­шим об­ра­зом. Да, в 1937 го­ду у не­го вы­шла кни­га про­зы «О де­воч­ке Ма­ше, о со­ба­ке Пе­туш­ке и о кош­ке Ни­точ­ке». Но её тут же дваж­ды об­ру­гал жур­нал «Дет­ская ли­те­ра­ту­ра». Кри­ти­ки за­яви­ли, буд­то пи­са­тель, «же­лая по­сме­шить де­тей», «ис­ка­жа­ет жизнь».

Вве­ден­ско­го пе­ре­ста­ли из­да­вать, и он ока­зал­ся на гра­ни го­ло­да. Вся на­деж­да у не­го ос­та­ва­лась на бла­го­ра­зу­мие ди­рек­то­ра Де­тиз­да­та Сер­гея Ан­д­ре­е­ва. «Я имею се­мью (же­ну и двух де­тей), – пи­сал он Ан­д­ре­е­ву 18 сен­тя­б­ря 1938 го­да, – и так как мо­им един­ст­вен­ным ис­точ­ни­ком за­ра­бот­ка яв­ля­ет­ся за­ра­бо­ток ли­те­ра­тур­ный, а его в 38 г. поч­ти не бы­ло (в пла­не не сто­я­ло ни од­ной мо­ей книж­ки), то я вы­нуж­ден был всё про­дать с се­бя, и сей­час мне не в чем вый­ти на ули­цу, и се­мья моя и я го­ло­да­ем. Мне очень труд­но и не­при­ят­но пи­сать об этом. Я с 1927 г. ра­бо­таю в дет­ской ли­те­ра­ту­ре, я на­пи­сал око­ло 30 книг, и не все же они бы­ли пло­хие. Но по­че­му-то по­лу­ча­ет­ся так, что ес­ли ме­ня ру­га­ют, то ме­ня не пе­ча­та­ют, и ес­ли ме­ня хва­лят, то ме­ня то­же не пе­ча­та­ют. Я не хо­чу, сей­час, всту­пать в спо­ры о том, так ли уж пло­ха моя кни­га «По­весть о Де­воч­ке Ма­ше», о ко­то­рой бы­ла та­кая рез­кая ста­тья в ж<ур­на­ле> «Дет­ская Ли­те­ра­ту­ра» (соб­ст­вен­но с этой ста­тьи и на­ча­лись все мои не­сча­с­тья) – м<ожет> б<ыть> это и так, м<ожет>, б<ыть> дей­ст­ви­тель­но эта книж­ка и пло­ха, хо­тя я имею ряд со­вер­шен­но про­ти­во­по­лож­ных от­зы­вов, от ря­да пи­са­те­лей, и чи­та­те­лей, зна­ю­щих эту книж­ку на­и­зусть. Но не­уже­ли из-за од­ной этой кни­ги на­до за­чёр­ки­вать и ме­ня, как пи­са­те­ля, и все мои кни­ги».

В этот раз Вве­ден­ско­го вы­ру­чи­ла дочь вид­но­го ре­во­лю­ци­о­не­ра – Ли­дия Кон. Она всё сде­ла­ла, что­бы в 1940 го­ду Де­тиз­дат вы­пу­с­тил то­мик по­эта со стан­дарт­ным на­зва­ни­ем «Сти­хи», вклю­чив в не­го луч­шие по­эмы обэ­ри­у­та – «Кто?» и «Ще­нок и ко­тё­нок».

Од­но­вре­мен­но с под­го­тов­кой из­бран­но­го для Де­тиз­да­та Вве­ден­ский со­чи­нил для ку­коль­но­го те­а­т­ра Сер­гея Об­раз­цо­ва пье­су «Кон­церт-ва­рь­е­те», сде­лав два ва­ри­ан­та – взрос­лый и дет­ский. Но Об­раз­цов текст по­эта от­кло­нил. Лишь че­рез мно­го де­ся­ти­ле­тий ста­ло из­ве­ст­но, что свой са­мый зна­ме­ни­тый  спек­такль «Не­о­бык­но­вен­ный кон­церт» Об­раз­цов по­ста­вил, от­толк­нув­шись от пье­сы имен­но Вве­ден­ско­го.

Жут­кая ни­ще­та, про­бле­мы с из­да­тель­ст­ва­ми, пред­чув­ст­вие но­вой страш­ной гро­зы – всё это дей­ст­во­ва­ло на Вве­ден­ско­го весь­ма гне­ту­ще. Не слу­чай­но в его пред­во­ен­ном твор­че­ст­ве рез­ко уси­ли­лись эс­ха­то­ло­ги­че­с­кие мо­ти­вы. Дру­гое де­ло, что по­эт все­гда к смер­ти от­но­сил­ся очень да­же спо­кой­но. Пе­ре­чи­тай­те на­пи­сан­ную им бук­валь­но за год до вой­ны «Эле­гию». Как он ве­ли­че­ст­вен­но про­воз­гла­шал: «На смерть, на смерть дер­жи рав­не­нье, / пе­вец и всад­ник бед­ный». Эта «Эле­гия» в своё вре­мя по­тряс­ла да­же тех ли­те­ра­то­ров, ко­то­рые под­чёрк­ну­то пре­не­бре­га­ли ле­вым ис­кус­ст­вом. Я имею в ви­ду преж­де все­го Ан­ну Ах­ма­то­ву и Эм­му Гер­ш­тейн. Гер­ш­тейн при­зна­лась впос­лед­ст­вии в сво­их ме­му­а­рах, что ког­да она впер­вые в 1940 го­ду ус­лы­ша­ла эти сти­хи из уст сво­е­го ста­ро­го дру­га Ни­ко­лая Хар­д­жи­е­ва, то «бы­ла со­вер­шен­но по­тря­се­на бес­по­щад­ным и прон­зи­тель­ным во­пло­ще­ни­ем в сло­ве на­ше­го тра­ги­че­с­ко­го вре­ме­ни».

Вве­ден­ский по­ни­мал, что дни его со­чте­ны. В мае–ию­не 1941 го­да он, по сви­де­тель­ст­ву сво­е­го дру­га ещё с гим­на­зи­че­с­кой по­ры Яко­ва Дру­с­ки­на, на­пи­сал тра­ги­че­с­кое сти­хо­тво­ре­ние, ко­то­рое по су­ти ста­ло рек­ви­е­мом. Дру­с­кин дал это­му сти­хо­тво­ре­нию на­зва­ние «Где. Ког­да». В пер­вой ча­с­ти – «Где» по­эт спе­шил со все­ми по­про­щать­ся. Он пи­сал:

Про­щай­те ска­лы по­ле­вые, я вас ча­са­ми на­блю­дал. Про­щай­те ба­боч­ки жи­вые, я с ва­ми вме­с­те го­ло­дал. Про­щай­те кам­ни, про­щай­те ту­чи, я вас лю­бил и я вас му­чил...

Во вто­рой ча­с­ти – «Ког­да» по­эт слов­но под­во­дил ито­ги. У не­го уже не бы­ло ни­ка­ких ил­лю­зий. Он со­зна­вал, что судь­ба его пред­ре­ше­на.

Вве­ден­ско­го за­бра­ли 27 сен­тя­б­ря 1941 го­да. На­ка­ну­не он от­прав­лял в эва­ку­а­цию свою се­мью. Его са­мо­го и ещё не­сколь­ких пи­са­те­лей на­чаль­ст­во за­дер­жа­ло в Харь­ко­ве на два-три дня для до­вер­ше­ния ка­ких-то дел. Ког­да Вве­ден­ский при­шёл на вок­зал и уви­дел пе­ре­пол­нен­ные эше­ло­ны, он не вы­дер­жал и пе­ред са­мым от­хо­дом со­ста­ва вы­та­щил же­ну с де­ть­ми на пер­рон. Это за­ме­тил ко­мен­дант­ский па­т­руль. Во­ен­ные тут же на­ве­ли о по­до­зри­тель­ном про­во­жа­ю­щем не­об­хо­ди­мые справ­ки. Уз­нав, что Вве­ден­ский уже имел од­ну су­ди­мость, они по­ду­ма­ли, что по­эт, под­дав­шись по­ра­жен­че­с­ким на­ст­ро­е­ни­ям, ис­пу­гал­ся и ре­шил дож­дать­ся нем­цев, по­это­му его в пре­вен­тив­ных ме­рах аре­с­то­ва­ли. А по­том по­сле­до­ва­ло при­ну­ди­тель­ное эта­пи­ро­ва­ние в Ка­зань. Од­на­ко в до­ро­ге по­эт за­бо­лел ди­зен­те­ри­ей и очень ос­лаб. Уже под Там­бо­вом, как го­во­ри­ли, кон­вой его при­ст­ре­лил и вы­бро­сил из ва­го­на.

Офи­ци­аль­но в спра­воч­ни­ках да­та ги­бе­ли Вве­ден­ско­го ука­за­на 19 де­ка­б­ря 1941 го­да.

Впос­лед­ст­вии пер­вая же­на по­эта – Та­ма­ра Ли­пав­ская со­ста­ви­ла кар­то­те­ку сло­ва­ря язы­ка Вве­ден­ско­го.

Вячеслав ОГРЫЗКО