Архив : №36. 11.09.2009

Я к вам пришёл из будущего

 На мою публикацию о поэте Шатрове приходят письма с откликами. Два из них опубликованы в «Литературной России». В критическом отзыве Евг. Артюхова есть некоторые претензии. К сожалению, автор письма не понимает разницу между цитированием стихотворения (процитирована может быть и одна строчка) и публикацией стихотворения. Теперь о могиле поэта, что тоже вызвало кривотолки. Как это не удивительно, но могилы у Николая Шатрова на самом деле нет. Он похоронен на Новодевичьем кладбище незаконно. Могила не зарегистрирована. И думаю, что не напрасно поднялась эта тема. Любой человек имеет право на могилку. И это дело ныне живущих, близких по духу людей, чтобы всё-таки могила у поэта была.

Открою некоторый секрет. Опубликованная статья представляет из себя главки из моей неизданной книги о Шатрове. Думаю, что отзывы на публикацию – это повод продолжить разговор о замечательном поэте.

 

Снеж­ная ко­ро­ле­ва

 

Ис­то­рия за­хо­ро­не­ния на­столь­ко дра­ма­ти­че­с­кая, что сто­ит о ней рас­ска­зать по­дроб­нее. Ни­ко­лай Вла­ди­ми­ро­вич с же­ной сво­ей Мар­га­ри­той Ро­ен­голь­дов­ной Ша­т­ро­вой-Дим­зе, бы­ли при­хо­жа­на­ми хра­ма в Но­вой Де­рев­не не­да­ле­ко от под­мо­с­ков­но­го г. Пуш­ки­но, где слу­жил отец Алек­сандр Мень. «Пуш­ки­но, это мой го­род», – го­во­рил Ни­ко­лай Ша­т­ров. Там у них бы­ла да­ча (на ле­вой сто­ро­не от плат­фор­мы, на про­ти­во­по­лож­ной от Пуш­ки­но), и хо­дить в этот при­ход бы­ло удоб­но. Ди­ву да­ёшь­ся, сколь­ко по­этов ок­ру­жа­ло от­ца Алек­сан­д­ра!

(Я не яв­ля­юсь апо­ло­ге­том от­ца Алек­сан­д­ра Ме­ня, ни по­клон­ни­ком его бо­го­слов­ских тру­дов, но как лич­ность, как че­ло­век, он всё же вы­зы­ва­ет у ме­ня не толь­ко сим­па­тию, но пря­мо та­ки вос­хи­ще­ние. Он на­шёл вре­мя, что­бы по­зна­ко­мить­ся и с пло­да­ми мо­е­го по­эти­че­с­ко­го вдох­но­ве­ния. И бла­го­сло­вил на ли­те­ра­тур­ное по­при­ще.)

В этом же хра­ме по­эта и от­пе­ва­ли. 28 мар­та 1976 го­да у не­го слу­чил­ся ин­сульт (сра­зу три ин­суль­та – три оча­га). Два дня он ле­жал в ре­а­ни­ма­ции, на ис­кус­ст­вен­ном ды­ха­нии, и умер, не при­хо­дя в со­зна­ние.

Над гро­бом пла­ка­ло мно­же­ст­во де­ву­шек. Отец Алек­сандр уди­вил­ся, уми­лил­ся, ви­дя та­кую лю­бовь, и ска­зал про­чув­ст­во­ван­ную про­по­ведь. По­сле от­пе­ва­ния отец Алек­сандр раз­ре­шил по­хо­ро­нить Ни­ко­лая Вла­ди­ми­ро­ви­ча в ог­ра­де хра­ма, сле­ва от ал­та­ря… Ста­ли ко­пать мо­ги­лу. Ни­ко­лай го­во­рил о сво­ей смер­ти, пред­ре­кая и шут­ли­во, и се­рь­ёз­но: «Ког­да я ум­ру, уви­дишь что бу­дет. Я по­свя­щён Снеж­ной Ко­ро­ле­ве». Имел­ся в ви­ду сне­го­пад. Ша­т­ро­ву уда­ва­лось пе­ре­да­вать в сти­хах снеж­ную сти­хию. Сти­хи о сне­ге у не­го са­мые луч­шие. Это все при­зна­ва­ли. И сей­час, ког­да вспо­ми­на­ешь о Ша­т­ро­ве, ча­с­то на­чи­на­ет­ся сне­го­пад.

И дей­ст­ви­тель­но, на­ка­ну­не бы­ла от­те­пель, а ког­да хо­ро­ни­ли (2 ап­ре­ля), не­о­жи­дан­но уда­рил та­кой силь­ный мо­роз, что вы­ко­пать мо­ги­лу ста­ло не­воз­мож­но. Про­пи­тан­ная во­дой зем­ля пре­вра­ти­лась в лёд. По­том по­ва­лил снег, под­ня­лась ме­тель. Про­во­зи­лись дол­го.

Во вто­рой по­ло­ви­не дня явил­ся ста­ро­ста и хо­ро­нить в ог­ра­де хра­ма за­пре­тил. Мо­ги­ла бы­ла го­то­ва, ос­та­лось толь­ко на­сы­пать хол­мик. Ста­ли про­те­с­то­вать, уве­ще­вать ста­ро­сту. Ска­зал сло­во в за­щи­ту и отец Алек­сандр, но ни­че­го не по­мог­ло. Так и ос­тал­ся Ни­ко­лай Вла­ди­ми­ро­вич без мо­ги­лы. А вы­де­лил ему отец Алек­сандр ме­с­то в том угол­ке, где ле­жит ны­не сам. К ве­че­ру по­го­да опять рез­ко пе­ре­ме­ни­лась, на­сту­пи­ла от­те­пель. Всё по­тек­ло, во­да сто­я­ла по ко­ле­но. Снеж­ная ко­ро­ле­ва от­да­ва­ла сво­е­го по­свя­щён­но­го по­эта, так рас­тол­ко­ва­ла это Мар­га­ри­та.

Дру­зья ра­зо­шлись. Ку­пить мо­ги­лу на дру­гом клад­би­ще не бы­ло де­нег. (Ша­т­ров в по­след­ние го­ды ни­где не ра­бо­тал.) Мар­га­ри­та бы­ла в от­ча­я­нии. Че­рез два дня Ша­т­ров при­снил­ся Ли­ли­а­не (до­че­ри) и ска­зал: «Не мо­же­те ме­ня по­хо­ро­нить, так раз­вей­те по ве­т­ру».

«От­дай ме­ня ве­т­ру, от­дай» – есть у Ша­т­ро­ва та­кие стро­ки. Ре­ши­ли кре­ми­ро­вать. Прах по ве­т­ру не ста­ли раз­ве­и­вать, но и для ур­ны не мог­ли най­ти ме­с­та. Так ока­зал­ся прах по­эта на Но­во­де­ви­чь­ем клад­би­ще без ре­ги­с­т­ра­ции.

Ког­да уй­ду с зем­ли, то вы, дру­зья жи­вые, Пи­ши­те на хол­ме, где ко­с­ти я сло­жил: «Здесь че­ло­век за­рыт, он так лю­бил Рос­сию, Как, мо­жет быть, ни­кто на све­те не лю­бил». Но... на­пи­сать это не­где, прий­ти не­ку­да.

 

Глу­хо­та

 

По­сле смер­ти по­эта я ра­зо­слал под­бор­ки его сти­хо­тво­ре­ний вме­с­те с ко­ро­тень­ки­ми пре­дис­ло­ви­я­ми во мно­гие из­да­тель­ст­ва и ре­дак­ции тол­стых жур­на­лов. Бы­ли ох­ва­че­ны прак­ти­че­с­ки все су­ще­ст­ву­ю­щие ли­те­ра­тур­ные жур­на­лы, ос­нов­ные из­да­тель­ст­ва. И по­том ещё дол­го, в те­че­ние не­сколь­ких лет, при­хо­ди­ли от­ве­ты, пе­чаль­ные и од­но­об­раз­ные, как по­хо­рон­ки.

У ме­ня со­хра­ни­лась од­на.

15 ян­ва­ря 1990 г.

№ 91 70-71

Ува­жа­е­мый тов. Л.Н. Ала­бин!

От­ве­ча­ем вам по по­ру­че­нию чле­нов ра­бо­чей ред­кол­ле­гии. К со­жа­ле­нию, вы­нуж­де­ны воз­вра­тить при­слан­ные ва­ми сти­хи Н.Ша­т­ро­ва – для пуб­ли­ка­ции в жур­на­ле ото­брать ни­че­го не уда­лось, ка­ких-ли­бо кон­суль­та­ций и ре­цен­зий мы не да­ём.

Все­го вам до­б­ро­го!

Зав. от­де­лом по­эзии Г. Ка­с­мы­нин

ре­дак­тор А. Во­ло­бу­ев.

 

Не­важ­но, ка­кая это ре­дак­ция. Та­ких пи­сем бы­ло мно­го. Са­мый дру­же­люб­ный от­каз. Ко­ло­рит­ны и фа­ми­лии по­этов-ре­дак­то­ров. Ко­с­ма­тые, буй­ные... Но ког­да я сей­час пе­ре­пе­ча­тал это пись­мо, то за­ме­тил уди­ви­тель­ную вещь. Да­ти­ро­ва­но оно 15 ян­ва­ря. Это чис­ло осо­бое. Это день па­мя­ти св. Се­ра­фи­ма Са­ров­ско­го. Ни­ко­лай ве­рил в Бо­га с дет­ст­ва. Лю­би­мым его свя­тым был преп. Се­ра­фим Са­ров­ский. Ког­да он по­лу­чал па­с­порт, то по­про­сил, умо­лил па­с­пор­ти­ст­ку пе­ре­пра­вить да­ту рож­де­ния на 15 ян­ва­ря (жен­щин по­эт умел уп­ра­ши­вать). И в па­с­пор­те у не­го сто­ит да­та рож­де­ния – 15 ян­ва­ря, а не 17. Это день смер­ти пре­по­доб­но­го Се­ра­фи­ма, ко­то­рый от­ме­ча­ет­ся цер­ко­вью, как пра­зд­ник. Так Ни­ко­лай свя­зал се­бя в этой жиз­ни с Са­ров­ским-чу­до­твор­цем, бу­дем ве­рить, что и на не­бе они не­да­ле­ко друг от дру­га.

Мар­га­ри­та да­ла мне ог­ром­ную ки­пу ру­ко­пи­сей, я кор­пел над ней не­сколь­ко лет. Все сти­хи име­ли да­ту на­пи­са­ния, и по да­там бы­ло вид­но, что на­при­мер в 1975 го­ду Ша­т­ров пи­сал по 10–15 сти­хо­тво­ре­ний в день. И так из ме­ся­ца в ме­сяц... Ка­за­лось, что в его сти­хах с ко­ло­коль­ным зво­ном, всплы­ва­ет са­ма Русь, как град Ки­теж. Осо­бен­но по­ра­жа­ли да­ты под сти­хо­тво­ре­ни­я­ми. Да­ты, ко­то­рые пе­ре­пу­ты­ва­ли клас­си­че­с­кую ис­то­рию со­вет­ской по­эзии, по­эзии ХХ ве­ка. Сти­хи о люб­ви к ро­ди­не, сти­хи по ду­ху рус­ские, пи­са­лись в 40 – 50-е го­ды, ког­да ка­за­лось, что с Рос­си­ей на­всег­да по­кон­че­но.

На­сту­пи­ла пе­ре­ст­рой­ка. С хо­ду, с ко­лёс шло всё, ра­нее за­пре­щён­ное. Всё... кро­ме Ша­т­ро­ва. Ре­дак­ции про­дол­жа­ли об­на­ру­жи­вать стран­ную глу­хо­ту. «Де­мо­кра­ты», при всей сво­ей рас­кре­по­щён­но­с­ти, не при­ни­ма­ли и на по­нюх его рус­ско­го ду­ха. «Па­т­ри­о­ты» сти­хи воз­вра­ща­ли, под­чёр­ки­вая кра­моль­ные стро­ки ти­па «Судь­ба Рос­сии в ино­род­цах: ев­ре­ях...» Ка­кая глу­хо­та. Ведь даль­ше шло объ­яс­не­ние, даль­ше го­во­ри­лось о ви­зан­тий­ских гла­зах, ко­то­рые смо­т­рят на нас с икон. Ша­т­ров так и ос­тал­ся не­по­ня­тым. И я, на­ко­нец, свык­ся с этим. Ни­че­го не бы­ло из­да­но. Шли го­ды, мне на­до­ело хо­дить по ре­дак­ци­ям. В кон­це кон­цов, кто я та­кой, что­бы ука­зы­вать со­лид­ным лю­дям что та­кое хо­ро­шо, а что та­кое пло­хо.

 

Пер­вые ша­ги

 

Ран­ние сти­хи Ша­т­ро­ва по­ра­жа­ют сво­им со­вер­шен­ст­вом, чи­с­то­той, бе­зы­с­кус­но­с­тью. Вот, на­при­мер, сти­хо­тво­ре­ние, да­ти­ро­ван­ное 29 ию­ня 1942 го­да. По­эту три­над­цать лет.

За­кат

По­ра на по­кой мо­ей сло­ман­ной ли­ре, В рас­све­те мо­ём и то­мил­ся за­кат, Я так оди­нок в этом ме­лоч­ном ми­ре За то, что умом и та­лан­том бо­гат. Про­сти ме­ня, лес, и ру­чей, и бе­рё­зы, Я вас лишь лю­бил и лишь вас вос­пе­вал, Вы мне на­ве­ва­ли чу­дес­ные грё­зы – Всю жизнь я б за эти ми­ну­ты от­дал!

Не­ве­ро­ят­но, что так ду­ма­ет и чув­ст­ву­ет ре­бё­нок. «В рас­све­те мо­ём и то­мил­ся за­кат»! Толь­ко на­чал по­сти­гать мир, толь­ко от­крыл гла­за, и уже пи­шет, что «ли­ра сло­ма­на» и «по­ра на по­кой». Что он оди­нок не про­сто от ка­кой-то ме­лан­хо­лии, при­чи­на уже вы­яв­ле­на «за то, что умом и та­лан­том бо­гат». И он не стес­ня­ет­ся го­во­рить это о се­бе. И го­во­рит без вся­кой ри­сов­ки, бе­зо вся­ко­го ко­кет­ст­ва. Это по­хо­же на про­щаль­ную, да­же пред­смерт­ную за­пи­с­ку. Но про­ща­ет­ся не с «ме­лоч­ным ми­ром» (ми­ром лю­дей, ко­неч­но) но с ми­ром при­ро­ды. Од­на­ко его вос­хи­ще­ние ока­зы­ва­ет­ся вы­ше то­с­ки и он за ми­ну­ты вдох­но­ве­ния, за «чу­дес­ные грё­зы», так он их име­ну­ет, «от­дал бы всю жизнь». Это не про­ща­ние, это ока­зы­ва­ет­ся, клят­ва на вер­ность му­зе, яв­ляв­шей­ся в ле­су, в вет­вях бе­рё­зы, у ру­чья. Это от­клик на дру­гую клят­ву, зву­чав­шую в осаж­дён­ном Ле­нин­гра­де.

Ин­те­рес­но од­но вос­по­ми­на­ние о дет­ст­ве Ша­т­ро­ва. У не­го был та­кой дет­ский страх, – он бо­ял­ся упасть в не­бо. Смо­т­рел в не­бо, и ему ка­за­лось, что он в не­го па­да­ет.

В сем­над­цать лет он уже пи­шет про­сто клас­си­че­с­кие сти­хи.

Под си­ним сво­дом, над бе­лым сне­гом Ку­д­ря­ми Бо­га клу­бят­ся ту­чи. Пре­зрен­ны лю­ди, что сы­ты хле­бом: Зем­ля пи­та­ет, но не­бо учит.

Это на­пи­са­но в 46-м го­ду, есть и точ­ная да­та – 5 де­ка­б­ря. «Не­бо учит» – но ни­кто дру­гой. Ни пар­тия, ни вождь, ни на­ука, – мысль вы­ра­же­на че­кан­но. Та­ких сти­хов в то вре­мя ни­кто не пи­сал. Это мож­но ска­зать с уве­рен­но­с­тью. Нуж­но ли бы­ло по­эту «от­кры­вать гла­за» на что-то, ес­ли он учил­ся у не­ба? Ни­че­го от не­го не бы­ло скры­то.

За звё­зд­ным све­том не доль­ним сча­с­ть­ем То­с­ку­ет серд­це, стре­мит­ся ра­зум, Но раз­ве мож­но огонь ук­расть им И ми­ро­зда­нье оки­нуть гла­зом?

Ра­зум бес­си­лен пе­ред ми­ро­зда­нь­ем. И кра­моль­ная мысль о че­ло­ве­че­с­ких воз­мож­но­с­тях:

О, как те жал­ки, что так до­воль­ны Тру­дом – тво­ре­нь­ем сво­им убо­гим: Ро­дят­ся в раб­ст­ве, ум­рут не воль­ны, – Вы­со­кий жре­бий суж­дён не мно­гим.

Кто жи­вёт в раб­ст­ве? На­род-по­бе­ди­тель? Да, на­род ос­тал­ся в раб­ст­ве. Имен­но это го­во­рит Ша­т­ров! Он это от­ку­да-то знал, но лю­ди это по­ня­ли не ско­ро.

Ко­му суж­дён «вы­со­кий жре­бий»? Ока­зы­ва­ет­ся, не ге­ро­ям тру­да. Ком­му­ни­с­ти­че­с­ко­го, или те­перь ка­пи­та­ли­с­ти­че­с­ко­го, а про­ро­кам, сре­ди ко­то­рых и по­эты. По­эт – это про­рок. Но не иде­о­лог, не об­слу­га по­ли­ти­че­с­ко­го кур­са. Даль­ше он и де­ла­ет этот вы­вод:

Все­лен­ной тай­ну про­ник­ли смут­но Од­ни про­ро­ки, од­ни по­эты. Но цель без­мер­на, а жизнь ми­нут­на, На все ль во­про­сы най­дёшь от­ве­ты?

Да­же – про­ро­ки, «ви­дят смут­но», и они не на­хо­дят от­ве­тов на все во­про­сы. По­эт – про­рок. Это не про­сто кон­ста­та­ция вы­чи­тан­но­го (на­при­мер, у то­го же Пуш­ки­на) ли­те­ра­тур­но­го штам­па. В кон­це не ше­с­ти­кры­лый Се­ра­фим от­вер­за­ет по­эту очи, но сам по­эт хо­чет от­крыть гла­за сво­им слу­ша­те­лям.

Чем жить по-вол­чьи, ноч­ным на­бе­гом, От­вер­зи слух свой смо­т­ри и слу­шай…

Это как бы уже про­дол­же­ние «Про­ро­ка», это са­ма про­по­ведь про­ро­ка лю­дям. Он от­кры­ва­ет иной, ви­ди­мый ему мир и пы­та­ет­ся го­во­рить о нём. Пуш­кин­ский про­рок толь­ко по­лу­ча­ет дар, но ещё не идёт к лю­дям с про­по­ве­дью. Про­рок Ша­т­ро­ва на­чи­на­ет там, где окан­чи­ва­ет пуш­кин­ский.

Его сти­хи про­сты, имен­но этим они об­ман­чи­вы. В от­ли­чие от со­вре­мен­ной по­эзии, стре­мя­щей­ся уди­вить во что бы то ни ста­ло. По­ра­зить чи­та­те­ля, на­ск­возь прон­зить риф­мой, об­ра­зом, Ша­т­ров на­прочь ли­шён вы­чур­но­с­ти. Он сти­ха­ми имен­но ри­су­ет, то вол­шеб­ный дар по­эти­че­с­ко­го сло­ва, жи­во­го по­эти­че­с­ко­го сло­ва – ри­со­вать. Ша­т­ров на­учил клас­си­че­с­кий рус­ский стих го­во­рить обо всём, да­же о том, что рань­ше ему бы­ло не­под­вла­ст­но.

Вид­но, что Ша­т­ров ни­ког­да не учил­ся пи­сать сти­хи, это ему бы­ло да­но, так встре­ча­ет­ся от при­ро­ды по­став­лен­ный го­лос. Он умел от при­ро­ды го­во­рить по­эти­че­с­ким язы­ком сво­бод­но и лег­ко. Это его род­ной язык, он не учил­ся ему, он ни­ког­да не ле­пе­тал на нём. Не мир что-то от­кры­ва­ет по­эту, но по­эт – ми­ру. И толь­ко та­ко­му по­эту, ко­то­рый слу­ша­ет му­зу, а не го­лос ми­ра. Вот для че­го нам нуж­ны по­эты. Без них мы сле­пы.

Ша­т­ров ре­а­лист в по­эзии. Все сти­хо­тво­ре­ния у не­го что-то рас­ска­зы­ва­ют. В них обя­за­тель­но есть со­бы­тие, раз­ви­тие те­мы. Клас­си­че­с­кий по­эти­че­с­кий ре­а­лизм. Сти­хи про­зрач­ны, со­дер­жа­тель­ны. Чи­тать их все­гда ин­те­рес­но, в них есть мысль.

В Ал­ма-Ате Ша­т­ров учил­ся на фи­ло­ло­ги­че­с­ком фа­куль­те­те Ка­зах­ско­го уни­вер­си­те­та, от­ку­да в 1949 го­ду пе­ре­вёл­ся в Мос­ков­ский Ли­те­ра­тур­ный ин­сти­тут. В Са­мар­канд­ской га­зе­те впер­вые на­пе­ча­тал его друг, жур­на­лист Ра­фа­эль Со­ко­лов­ский. (Сы­на Ша­т­ров на­звал Ор­фе­ем, дру­гом ему был – Ра­фа­эль. Же­на – Мар­га­ри­та (в пе­ре­во­де – жем­чу­жи­на). Так что он имел всё, что по­ло­же­но для по­эта.) Про­ра­бо­тал Ра­фа­эль Со­ко­лов­ский в га­зе­тах Ал­ма-Аты до пен­сии, и до сих пор про­дол­жа­ет го­то­вить и пе­ча­тать с пре­дис­ло­ви­я­ми под­бор­ки дру­га сво­ей юно­с­ти. Он мно­го ин­те­рес­но­го рас­ска­зы­вал о тех днях. Как про­хо­ди­ли сти­хи по ре­дак­ции, ка­кой от­клик вы­зва­ли. От­клик по­лу­чил­ся гром­кий. В га­зе­тах, как из­ве­ст­но, во­об­ще сти­хи не пе­ча­та­ют, а Ша­т­ро­ва на­пе­ча­та­ли в ви­де ис­клю­че­ния. Ша­т­ров (уже из Моск­вы) на­пи­сал шу­точ­ное пись­мо глав­но­му ре­дак­то­ру, не­го­дуя, что га­зе­та за­жи­ма­ет мо­ло­дые та­лан­ты. «Ни­ко­лай по­сто­ян­но чи­тал сти­хи, он был по­лон ими, и они вы­хо­ди­ли под на­по­ром, как бьёт фон­тан», – та­ким и он за­пом­нил­ся дру­гу в те го­ды.

Ли­тин­сти­тут Ша­т­ров не за­кон­чил. Не­из­ве­ст­но по­че­му. Од­на­ко, вспо­ми­на­ют, что и в Ли­тин­сти­ту­те со­курс­ни­ки его счи­та­ли «ге­ни­ем». При­зна­ние сре­ди сво­их, сре­ди по­этов, осо­бен­но ког­да ещё ни­кто из свер­ст­ни­ков не рас­крыл­ся и все пол­ны со­пер­ни­че­ст­ва – это до­ро­гое при­зна­ние!

 

По­эты Ман­сар­ды

 

В пя­ти­де­ся­тые го­ды он вхо­дил в груп­пу мос­ков­ских по­этов, о ко­то­рой в сво­ей кни­ге «Аль­бом для ма­рок» пи­шет бу­ке­ров­ский ла­у­ре­ат А.Сер­ге­ев. На Боль­шой Брон­ной, в ман­сар­де, на квар­тир­ке Га­ли­ны Ан­д­ре­е­вой, со­би­рал­ся кру­жок на­чи­на­ю­щих, под­поль­ных по­этов, сре­ди ко­то­рых: Ста­ни­слав Кра­со­виц­кий, Ле­о­нид Черт­ков, Ва­лен­тин Хро­мов… Сре­ди них Ша­т­ров – «сти­хи его вслух ру­га­ли, а на са­мом де­ле це­ни­ли».

Это пер­вые по­эты рус­ско­го ан­де­г­ра­ун­да. Это на­сто­я­щие по­эты, ми­мо твор­че­ст­ва ко­то­рых не­воз­мож­но прой­ти ми­мо. Сей­час им уже за 70 лет, но они и до сих пор ос­та­ют­ся как бы в под­по­лье. Не лю­бят пе­ча­тать­ся, хо­тя не из­бе­га­ют ли­те­ра­тур­ных по­си­де­лок. С гор­до­с­тью при­зна­юсь, что мою кни­гу о Ша­т­ро­ве со­гла­си­лась про­чи­тать са­ма Га­ли­на Ан­д­ре­е­ва, от­крыв воз­вра­щён­ную ру­ко­пись, я об­на­ру­жил, что она чи­та­ла с ка­ран­да­шом. И, по су­ти, вы­пол­ни­ла ра­бо­ту ре­дак­то­ра.

 

Ми­с­ти­ка

 

Су­дя по глу­хим от­кли­кам дру­зей юно­с­ти, Ша­т­ров по­ра­жал не толь­ко сво­и­ми сти­ха­ми, но и сво­и­ми экс­тра­сен­сор­ны­ми спо­соб­но­с­тя­ми, ко­то­рые вы­хо­ди­ли за рам­ки че­ло­ве­че­с­ко­го по­ни­ма­ния.

Од­наж­ды он пред­ска­зал мо­ло­дой, кра­си­вой, жиз­не­ра­до­ст­ной де­вуш­ке, ко­то­рую уви­дел в пер­вый раз у ка­ких-то зна­ко­мых, близ­кую смерть. И дей­ст­ви­тель­но, у неё об­на­ру­жил­ся рак, и очень ско­ро она умер­ла. («Мне страш­но са­мо­му от си­лы, Ко­то­рую в се­бе но­шу».)

Слу­чай этот и мне ка­зал­ся со­вер­шен­но ми­фо­ло­ги­че­с­ким. Ма­ло ли что кто-то где-то ска­зал, а кто-то дру­гой не­кс­та­ти вспом­нил и свя­зал то, что на са­мом де­ле ни­как не свя­за­но. Но, по стран­ной слу­чай­но­с­ти, я на­тк­нул­ся на сти­хо­тво­ре­ние Ша­т­ро­ва, в ко­то­ром этот слу­чай опи­сан. Я был по­тря­сён, как та­кое мож­но уло­жить в сти­хи. Но ока­за­лось, что впол­не ре­аль­но и об этом по­ве­дать в сти­хах.

На Смерть Н. Ни­зов­це­вой На­день­ка! Что мо­жет быть ко­ро­че Тво­е­го ко­рот­ко­го пу­ти? Я слу­чай­но прав­ду на­про­ро­чил, И за прав­ду ты ме­ня про­сти. Ве­рю, слы­шишь: ве­рю и не пла­чу. Толь­ко те­ла по-зем­но­му жаль. О ду­ше и луч­ше и ина­че Ска­жет яс­но­ви­дя­щий ро­яль. Пусть сей­час гла­за твои за­кры­ты И рес­ниц не при­по­ды­мешь ты, Уме­реть не сме­ет Аф­ро­ди­та, Ес­ли жи­вы звёз­ды и цве­ты. То, что все мы на­зы­ва­ем смер­тью, Не слу­ча­ет­ся уж мно­го лет. С той по­ры, как был рас­пят, по­верь­те, На Кре­с­те один боль­шой По­эт. Он ог­нём не­бес­ным пе­ре­пла­вил Смерт­ную по­ро­ду бы­тия... Толь­ко прав­ду го­во­рит апо­с­тол Па­вел: Веч­но бу­дем жить и ты и я! Ты про­сти не­воль­ные ры­да­нья, Страх пред не­по­нят­ною судь­бой. Это не про­ща­нье, а сви­да­нье – Мы ещё уви­дим­ся с то­бой!

 

Ша­т­ров был че­ло­ве­ком во всём не­о­бык­но­вен­ным. У не­го бы­ла ко­жа пер­си­ко­во­го цве­та. (Де­вуш­ки вспо­ми­на­ют об этом с осо­бым при­ды­ха­ни­ем.) Ат­лас­ная, глад­кая, лос­ня­ща­я­ся. Во­ло­сы бы­ли чёр­ные (как и у се­с­т­ры), вью­щи­е­ся. Но это бы­ла осо­бая, не­о­бык­но­вен­ная чер­но­та. Они бы­ли гу­с­ты и та­кой глад­ко­сти, что по ним про­бе­гал, пе­ре­ли­ва­ясь, си­ний огонь. Чёр­ные ку­д­ри в си­нем ог­не.

Во­ло­сы та­ко­го цве­та и та­кой «вы­дел­ки» обыч­но на­зы­ва­ют во­ро­ны­ми. Они ви­лись вол­ной, а на кон­цах за­ви­ва­лись в коль­ца. А ино­гда за­ви­ва­лись пря­мо от кор­ня ку­дель­ка­ми. Он все­гда но­сил длин­ные во­ло­сы, да­же ког­да его за это на­ка­зы­ва­ли в ин­сти­ту­те. Ино­гда во­ло­сы спу­с­ка­лись ни­же плеч. Гла­за бы­ли свет­лые, се­рые, но ино­гда ка­за­лись го­лу­бы­ми. Гла­за ме­ня­ли цвет. Се­рый ча­с­то ка­жет­ся ка­ким-то иным, по­то­му что при­ни­ма­ет ре­флек­сы до­пол­ни­тель­ных цве­тов и от­ра­жа­ет их. Сред­не­го рос­та, да­же из­ве­ст­но точ­но – 176 см. В кон­це жиз­ни у не­го от­вис жи­во­тик. Ру­ки и но­ги бы­ли ко­рот­ко­ва­ты­ми, го­ло­ва круп­ная. Го­во­рил он при­ят­ным те­но­ром, не­мно­го кар­та­вил.

(Как пе­ре­ина­чен его об­лик в тол­стен­ном то­ме «Стро­фы ве­ка»! Здесь опи­са­ны и ки­пя­щие смо­лой чёр­ные гла­за, и рас­ка­ти­с­тый бас, и ог­ром­ный рост. За­бав­но, не прав­да ли? Тот, кто пи­сал это, ни­ког­да не ви­дел да­же фо­то­гра­фии Ша­т­ро­ва.)

По­след­ние семь лет жи­ли в Щу­ки­но, на бе­ре­гу Моск­вы-ре­ки (ул. Авиа­ци­он­ная д. 74, квар­ти­ра 1). Здесь Ни­ко­лай Ша­т­ров и умер. Ког­да они пе­ре­ез­жа­ли (это рас­ска­зы­ва­ла Мар­га­ри­та), Ни­ко­лай ска­зал, уви­дев те­ни­с­тый спуск к ре­ке: «От­сю­да пой­дут ме­ня хо­ро­нить». Так и про­изо­ш­ло.

Ша­т­ров ве­рил в чис­ла. От­ку­да-то знал сим­во­ли­ку чи­сел. И рас­тол­ко­вы­вал её. От­то­го дру­зья и смо­т­ре­ли на не­го, как на ма­га. Тог­да ни­кто ни­че­го по­доб­но­го не знал.

У Ша­т­ро­ва бы­ла ве­ли­ко­леп­ная биб­ли­о­те­ка. И он охот­но да­вал чи­тать свои ред­чай­шие кни­ги дру­зь­ям. Здесь бы­ла и клас­си­ка, и кни­ги по эзо­те­ри­ке. Но по­сле смер­ти биб­ли­о­те­ка ку­да-то про­па­ла.

Лю­би­мое его чис­ло – 23. Его лич­ное чис­ло – 4. Он об этом ча­с­тень­ко на­по­ми­на­ет «Моё чис­ло 4, плюс и ми­нус». Не знаю, из ка­кой ну­ме­ро­ло­ги­че­с­кой си­с­те­мы это взя­то. Но для по­эзии лю­бые сим­во­ли­че­с­кие си­с­те­мы очень хо­ро­ши. Они при­да­ют и во­дя­ни­с­тым, глу­по­ва­тым сти­хам ка­кой-то до­пол­ни­тель­ный смысл. Вот ещё один от­ры­во­чек.

Моё чис­ло че­ты­ре. Как дваж­ды два – че­ты­ре, В ко­с­ми­че­с­кой ци­фи­ри Я на три не де­люсь.

 

Не­о­клас­си­цизм

 

По­эзию Ша­т­ро­ва я для се­бя оп­ре­де­ляю как рус­ский не­о­клас­си­цизм. Это сов­сем не­о­бя­за­тель­ный тер­мин, и, мо­жет быть, он ма­ло что ко­му и ска­жет. Но для ме­ня важ­но всё рас­ста­вить по сво­им ме­с­там, по ус­лов­ным по­лоч­кам. Что­бы каж­дое яв­ле­ние зна­ло своё ме­с­то. Не­о­клас­си­цизм хо­ро­шо из­ве­с­тен в жи­во­пи­си (на­при­мер, сту­дия Гре­ко­ва), и в му­зы­ке. Этот тер­мин объ­яс­ня­ет от­ча­с­ти по­эти­ку Ша­т­ро­ва. Ес­ли бы Ша­т­ров стре­мил­ся стать со­вре­мен­ным, то он не­пре­мен­но в сво­их сти­хах по­ка­зы­вал связь с клас­си­кой в иро­ни­че­с­ком клю­че. Но он вы­би­ра­ет иной путь. На­мно­го тонь­ше и слож­нее. По­сто­ян­но воз­ни­ка­ю­щие клас­си­че­с­кие ре­ми­нис­цен­ции он ви­дит и со­зда­ёт от­да­лён­ный па­рал­ле­лизм. Он не встав­ля­ет в сти­хо­тво­ре­ние от­кры­тую, на­глую ци­та­ту из клас­си­ка. Ша­т­ров ра­бо­та­ет по-дру­го­му, и в ре­зуль­та­те, как бы сра­зу вся клас­си­че­с­кая по­эзия зву­чит в его сти­хах. Он так оп­ре­де­лил своё ме­с­то:

На­след­ник не­бы­ва­лой мо­щи, Чу­жое зо­ло­то сти­хов – Не­тлен­ные свя­тые мо­щи, – Я при­нял... Ни­ко­лай Ша­т­ров!

 

Срав­не­ние ли­те­ра­тур­но­го на­сле­дия со свя­ты­ми мо­ща­ми – это то са­мое ис­клю­чи­тель­но ша­т­ров­ское оп­ре­де­ле­ние. Не хлам, не му­зей, а жи­ви­тель­ный ис­точ­ник ис­це­ле­ния. Он под­пи­сы­ва­ет­ся под этим. Клас­си­ки сда­ли, а он при­нял. При­кос­нул­ся к свя­тым мо­щам, ис­це­лил­ся, про­шёл своё по­при­ще, и к мо­щам при­ло­жил­ся, и лёг с ни­ми. Так же от­но­сят­ся пра­во­слав­ные к церк­ви. А для не­го ли­те­ра­ту­ра цер­ковь.

В од­ном сти­хо­тво­ре­нии он мель­ком об­мол­вил­ся «Апух­тин, мой кол­ле­га...» Чи­тай, – со­слу­жи­вец. И это дей­ст­ви­тель­но так, в это ве­ришь. Ша­т­ров не сти­ли­за­тор, де­ло го­раз­до в бо­лее тон­ких ма­те­ри­ях. Он – на­след­ник. Он ни­че­го не за­хо­тел ме­нять. Клас­си­че­с­кая сти­хо­твор­ная фор­ма его впол­не ус­т­ро­и­ла. Он су­мел обо всём ска­зать, всё вло­жить в эту фор­му, да­же то, что она не долж­на бы, по оп­ре­де­ле­нию, при­ни­мать. Но он со­хра­нил пре­ем­ст­вен­ность, со­хра­нил един­ст­во. Он це­лое со всей ли­те­ра­ту­рой. И с рус­ской, в пер­вую оче­редь, и с ми­ро­вой.

Я к вам при­шёл из бу­ду­ще­го. В этом Мо­гу при­знать­ся толь­ко лишь в сти­хах. Ведь пра­во есть на вы­мы­сел по­этам. И по­то­му «от­кинь­те вся­кий страх!», Как на­пи­сал Апух­тин, мой кол­ле­га, В пи­е­се «су­мас­шед­ший», для то­го У нас ма­ши­на вре­ме­ни – те­ле­га... А сущ­ность солн­ца – сно­ва Бо­же­ст­во. .......................................................... 23.11.1975

И всё-та­ки стран­но, по­че­му его кол­ле­га Апух­тин? Вы­брал бы се­бе по­звуч­нее имя, пусть это в шут­ку, но шут­ка по­хо­же все­рьёз. Но Апух­ти­на сей­час ни­кто не зна­ет, чи­тать его по мень­шей ме­ре стран­но. По­че­му же по­эт из­би­ра­ет имен­но его?

Ма­ло то­го, из ре­прес­си­ро­ван­ных по­этов (тут уж раз­до­лье для вы­бо­ра), он вы­би­ра­ет не Ман­дель­ш­та­ма, хо­тя, ко­неч­но, Ман­дель­ш­та­ма он чи­тал, как и всё его ок­ру­же­ние, не Цве­та­е­ву. По­че­му са­мое прон­зи­тель­ное сти­хо­тво­ре­ние он по­свя­тил всё-та­ки Пав­лу Ва­си­ль­е­ву? Я пред­ло­жу свой от­вет. Па­вел Ва­си­ль­ев не ло­мал, не на­си­ло­вал рус­ский стих. Цве­та­е­ва из­ло­ма­ла рус­скую по­эзию по­хле­ще Ма­я­ков­ско­го, Ман­дель­ш­там ушёл от Апух­ти­на ещё даль­ше.

Ах, Ман­дель­ш­там! Он Пуш­ки­на не лю­бит И ду­ма­ет, что Лер­мон­то­ву ра­вен, В Эде­ме сти­хо­твор­цев оби­тая... Ког­да бы знал он, как в пар­нас­ском клу­бе Два рус­ских ко­ри­фея, в сла­ве рая, С вос­тор­гом Се­ве­ря­ни­на чи­та­ют... 20.1.1971

Так го­во­рит Ша­т­ров о сво­их ли­те­ра­тур­ных при­ст­ра­с­ти­ях.

А вот «гость из бу­ду­ще­го» не при­нял их по­эти­ку, а при­нял тра­ди­ци­он­ную фор­му. И ра­бо­тал толь­ко с ней. Его сти­хо­тво­ре­ния, ко­неч­но, име­ют свою тай­ную струк­ту­ру, свою сим­во­ли­че­с­кую си­с­те­му, но все они в ло­не по­эти­че­с­ко­го ре­а­лиз­ма. Они со­дер­жат объ­ек­тив­ную кар­ти­ну ми­ра. Мир в его по­эти­ке не ис­ка­жа­ет­ся до не­уз­на­ва­е­мо­с­ти со­глас­но ка­п­ри­зу на­ст­ро­е­ния. Мир со­хра­ня­ет це­ло­ст­ность. Мир со­би­ра­ет­ся из ос­кол­ков, каж­дое сти­хо­тво­ре­ние – это бе­се­да с чи­та­те­лем. Это ис­то­рия, рас­сказ.

Он да­же этот са­мый не­уло­ви­мый ка­п­риз мо­жет вы­ра­зить изу­ми­тель­но яс­но. Вот суть его в сти­хо­тво­ре­нии

Со­чи­ни­тель.

Я за­ступ­люсь за об­ла­ка, Ког­да их солн­це оби­жа­ет, А от те­бя в ду­ше то­с­ка Твоё стра­да­нье – раз­дра­жа­ет. Я вью­гу по­жа­леть го­тов, А вот ког­да ре­бё­нок пла­чет, И двух не сде­лаю ша­гов, Что­бы уз­нать, что это зна­чит. Пре­крас­ной жен­щи­ны пор­т­рет Ме­ня то­мит жи­вой лю­бо­вью, Но не был ни­ког­да со­грет По­эт её го­ря­чей кро­вью. Ис­кус­ст­вом со­здан­ный ко­лосс – Моя про­кля­тая на­ту­ра. Я, ос­леп­лен­ный солн­цем слёз, Сме­юсь над те­нью ка­лам­бу­ра. 14.2.1956

Вот та­кой смеш­ной со­чи­ни­тель, весь в ли­те­ра­тур­ных об­ра­зах. В пье­се Горь­ко­го «На дне» есть эпи­зо­ди­че­с­кий пер­со­наж – На­стя. Она жи­вёт в ноч­леж­ке, на дне жиз­ни. И по­сре­ди ре­аль­ных ужа­сов ноч­леж­ки, сре­ди не­рас­ка­ян­ных, ока­ме­не­лых сер­дец пла­чет на­сто­я­щи­ми сле­за­ми о судь­бах вы­мы­ш­лен­ных ге­ро­ев ро­ма­нов. Смеш­ной пер­со­наж. И «вью­гу по­жа­леть го­тов», а вот ког­да ре­аль­ный «ре­бё­нок пла­чет и двух не сде­ла­ет ша­гов».

Твор­че­ст­во для Ша­т­ро­ва не про­сто ас­со­ци­а­тив­ный по­ток. Но яс­ная фор­му­ли­ров­ка. По­жа­луй, что зло­упо­треб­ле­ние по­этов край­ней субъ­ек­тив­но­с­тью взгля­да, при изо­щ­рён­ном вла­де­нии сло­вом, и от­вра­ти­ло от по­эзии чи­та­те­ля. Связь с жиз­нью, со сво­ей жиз­нью, со сво­и­ми чув­ст­ва­ми и сти­хо­тво­ре­ни­ем пе­ре­ста­ла про­сле­жи­вать­ся, пе­ре­ста­ла «чи­тать­ся». А свя­зы­вать сти­хи с чув­ст­ва­ми са­мо­го по­эта, с его пе­ре­жи­ва­ни­я­ми, с его стра­да­ни­я­ми (пусть да­же би­о­гра­фи­че­с­ки­ми, то есть впол­не объ­ек­тив­ны­ми) – это на­до­еда­ет. Со­пе­ре­жи­ва­ние ста­но­вит­ся в кон­це кон­цов от­вле­чён­ным и пу­с­тым, бес­со­дер­жа­тель­ным, на­туж­ным. Так вот, сти­хи Ша­т­ро­ва су­ще­ст­ву­ют пре­крас­но и без его би­о­гра­фии. Они при­хо­дят к нам из бу­ду­ще­го, а вы­гля­дят, как на­пи­сан­ные в да­лё­ком про­шлом. Ну уж не в та­ком да­лё­ком, но в ХIХ ве­ке по край­ней ме­ре.

На­и­боль­шая сла­ва вы­па­ла на до­лю Ша­т­ро­ва, на пе­ри­од, ког­да у не­го ре­гу­ляр­но ста­ли про­хо­дить по­эти­че­с­кие ве­че­ра в му­зее Скря­би­на. (50-е –на­ча­ло 60-х). Ди­рек­тор му­зея Та­ть­я­на Гри­го­рь­ев­на Ша­бор­ки­на бы­ла его стра­ст­ной по­клон­ни­цей. Она бы­ла хра­ни­тель­ни­ца всех его ру­ко­пи­сей. Пи­а­нист Со­фро­ниц­кий (ча­с­то иг­рав­ший в му­зее) то­же был его по­чи­та­те­лем. Же­на Со­фро­ниц­ко­го про­сто пре­кло­ня­лась пе­ред Ша­т­ро­вым и пе­ре­пи­сы­ва­ла се­бе в тол­стые ко­лен­ко­ро­вые те­т­ра­ди его сти­хи.

Ча­с­то бы­вал Ша­т­ров на квар­ти­ре у Ев­ге­ния Ну­то­ви­ча. Это из­ве­ст­ный кол­лек­ци­о­нер. У не­го квар­ти­ра бы­ла пре­вра­ще­на в га­ле­рею рус­ско­го аван­гар­да, и хо­ди­ли сю­да как на экс­кур­сию, каж­дый день про­хо­ди­ли тол­пы лю­дей. Жил он в цен­т­ре, че­рез до­ро­гу от жур­на­ла «Но­вый мир». Каж­дый при­хо­дил с бу­тыл­кой, ус­т­ра­и­ва­лись ве­сё­лые за­сто­лья. Са­мая бла­го­при­ят­ная об­ста­нов­ка для по­эта. Здесь он ча­с­то чи­тал сти­хи. Чи­тал он обыч­но всё под­ряд. И хо­ро­шее и про­ход­ное. По­эту ино­гда ка­жет­ся, что по­след­нее на­пи­сан­ное и есть са­мое луч­шее. А на де­ле вы­хо­дит не так. По­это­му Ша­т­ро­ва не все вос­при­ни­ма­ли с пер­во­го ра­за. Под­бор­ку из луч­ших сти­хо­тво­ре­ний он не де­лал. Не сде­лан та­кой сбор­ник и до сих пор, что от­ча­с­ти и за­труд­ня­ет пуб­ли­ка­ции, труд­но ра­зо­брать­ся в том мо­ре сти­хов, ко­то­рые ос­та­вил Ша­т­ров.

Лев АЛАБИН