Архив : №41. 16.10.2009

Я – сын последнего юкагирского шамана

 Сын последнего юкагирского шамана, представитель тундренных юкагиров – вадулов, художник, писатель, публицист, автор учебников по родному юкагирскому языку и литературе. Всё это он – Николай Николаевич Курилов. Рождённый в 1949 году в Олеринской тундре Нижнеколымского района, он стал продолжателем творческой династии Куриловых. Его старшие братья – известный юкагирский прозаик Семён Курилов, автор романа «Ханидо и Халерха», и поэт, драматург, учёный-лингвист Гаврил Курилов – Улуро Адо. Сегодня историю юкагирской литературы, юкагирскую графику и живопись нельзя представить без имени их младшего брата – Николая Николаевича Курилова.

 

– Мой пер­вый во­прос. Кем ощу­ща­ет се­бя сам Ни­ко­лай Ку­ри­лов?

– На­вер­ное, ско­рее все­го, я – ху­дож­ник. Во-пер­вых, с дет­ст­ва меч­тал быть ху­дож­ни­ком, ри­со­вать на сне­гу, де­лать ка­ра­куль­ки на сне­гу. Ведь не бы­ло тог­да, в 1950-е го­ды, столь­ко бу­ма­ги. Из­ред­ка по­явит­ся бу­ма­га, из­ред­ка ка­ран­да­ши, но за­то есть чи­с­тая пе­ле­на сне­га. Ри­со­вал на зем­ле, на за­лы­си­нах, там, где нет тра­вы. Но это, прав­да, на­до по­том уби­рать: по на­шим по­ве­рь­ям, нель­зя ос­тав­лять то, что ты сде­лал сво­и­ми ру­ка­ми. Это грех. Злые ду­хи по этим ри­сун­кам, мет­кам, ко­то­рые по-юка­гир­ски на­зы­ва­ют «ку­риль», мо­гут най­ти. По­это­му их унич­то­жа­ют со сло­ва­ми: «Птич­ка это сде­ла­ла». Вот. Я на­пи­сал об этом в эт­но­гра­фи­че­с­кой сво­ей ра­бо­те «Юка­ги­ры. Не­раз­га­дан­ная тай­на».

– А за­прет ри­со­ва­ния рас­про­ст­ра­ня­ет­ся на лю­бой при­род­ный ма­те­ри­ал – гли­ну, снег?

– Да. И на ко­же то же са­мое, по­то­му что рань­ше на­ши пред­ки, преж­де чем вый­ти на охо­ту, ри­со­ва­ли на ко­же жи­вот­ное, оле­ня на­при­мер, в ос­нов­ном его и ри­со­ва­ли, по­том про­ты­ка­ли ко­пь­ём, что­бы бы­ла уда­ча. А по­том раз­ме­ши­ва­ли ох­ру и уби­ра­ли ри­су­нок. Вот так.

– А ва­ши до­че­ри, На­та­ша и Са­мо­на, то­же ри­су­ют?

– Обе до­че­ри ри­су­ют, од­на по за­ка­зу «Би­чик» де­ла­ла оформ­ле­ние для про­из­ве­де­ний на­ших се­вер­ных пи­са­те­лей. Есть от стар­шей до­че­ри внук, ко­то­ро­му уже пять лет. Он ри­су­ет, но все де­ти лю­бят ри­со­вать. Он ри­су­ет ка­ра­ку­ли, вы­во­дит ка­кие-то ли­нии. И тут на­до его во­вре­мя по­хва­ли­вать.

– Поч­ти год на­зад про­шла вы­став­ка ва­ших фо­то­гра­фий в На­ци­о­наль­ном му­зее РС(Я), а есть в пла­нах из­дать фо­то­аль­бом?

– О-о-о. Это дол­гая ис­то­рия… Я не мо­гу сей­час вы­пу­с­тить свою кни­гу, она на­зы­ва­ет­ся «Со­вре­мен­ный юка­гир­ский язык». Уже сколь­ко ле­жит, лет во­семь-де­сять. Я взял­ся за неё, по­то­му что то, что на­пи­са­но дру­ги­ми ав­то­ра­ми, со­дер­жит мно­го не­точ­но­с­тей. Они не зна­ют юка­гир­ский язык, вну­т­рен­но­с­ти со­дер­жа­ния сло­ва. На­при­мер, у Крей­но­ви­ча. Ко­неч­но, он мо­ло­дец, что со­хра­нил язык так. Но он ведь че­ло­век, ко­то­рый про­сто пе­ре­да­ёт то, что дру­гие го­во­рят. На­при­мер, очень мно­го дол­гот (зву­ко­вых) уб­ра­ли, а дол­го­та очень важ­на в юка­гир­ском язы­ке – от неё за­ви­сит пе­ре­да­ча смыс­ла – от то­го, к ко­му об­ра­ща­ешь­ся и за­чем это они го­во­рят. От дол­го­ты ме­ня­ет­ся то­наль­ность. На­при­мер, сло­во са­Ба­на – с дол­го­той зву­ка бу­дет оз­на­чать «по­жа­луй­ста, са­дись», а без дол­го­ты уже при­каз – «Са­дись». А у Крей­но­ви­ча всё оди­на­ко­во – без дол­гот. По­это­му я и на­чал пи­сать книж­ку, о ко­то­рой упо­ми­нал – «Со­вре­мен­ный юка­гир­ский язык».

– Она вы­дер­жа­на в та­ком же на­уч­но-по­пу­ляр­ном сти­ле, что и «Юка­ги­ры. Не­раз­га­дан­ная тай­на»?

– Нет, она бо­лее на­уч­ная. Но­сит язы­ко­вед­че­с­кий ха­рак­тер.

– В од­ной из ста­тей Вя­че­сла­ва Ог­рыз­ко ут­верж­да­лось, что вы ра­бо­та­ли в 1990-е го­ды над ро­ма­ном. Ка­ко­ва же его судь­ба?

– Да, я на­чал ра­бо­тать над ро­ма­ном где-то в кон­це 1970-х го­дов. Тог­да у ме­ня бы­ло сов­сем дру­гое, на­до ска­зать, не­тра­ди­ци­он­ное для тех вре­мён вос­при­я­тие со­вет­ской вла­с­ти и бе­ло­бан­дит­ско­го дви­же­ния у нас. А по­том я по­чув­ст­во­вал, что власть эта бу­дет дер­жать­ся ещё дол­го и на­пи­сан­ное бу­дет не по­ня­то, и ре­шил всё сжечь.

– По­че­му?

– Во-пер­вых, я ис­пу­гал­ся. А по­том на­шёл дру­гую фор­му – на­чал пи­сать фан­та­с­ти­че­с­кие рас­ска­зы. Эзо­пов язык и аб­сурд по­мог­ли мне вы­ра­зить то, что я чув­ст­во­вал, вы­ра­зить свои со­кро­вен­ные мыс­ли, тем бо­лее не­ко­то­рая часть у ме­ня ос­та­лась от ро­ма­на. Но на­ши (в ре­с­пуб­ли­ке. – Авт.) мою фан­та­с­ти­ку не по­ня­ли, ка­жет­ся. Я ста­рал­ся аб­ст­ра­ги­ро­вать­ся и со­зна­тель­но вы­брал та­кой фор­мат – фан­та­с­ти­ка. Во­об­ще-то у ме­ня все­гда бы­ли та­кие мыс­ли: со­вет­ская власть при­шла, зем­ли у нас ото­б­ра­ли, нас вы­се­ли­ли, нас сде­ла­ли дру­гим на­ро­дом, наш язык за­ста­ви­ли за­быть. По­че­му это так? В мо­ей фан­та­с­ти­ке был ге­рой – про­об­раз мо­ей ма­мы. А она все­гда го­во­ри­ла: «Со­вет­ская власть вас ото­б­ра­ла». Это ка­кие сло­ва – ото­б­ра­ла!.. Ко­неч­но, со­вет­ская власть ото­б­ра­ла нас, ин­тер­на­ты де­тей ото­рва­ли, ведь они не жи­вут, не рас­тут в той сре­де, в ко­то­рой долж­ны быть. И по­это­му у них и по­ш­ло та­кое от­но­ше­ние к оле­ню – это для них про­сто мя­со­про­дукт, а не тра­ди­ци­он­ный об­раз жиз­ни, а по­то­му и нет со­от­вет­ст­ву­ю­ще­го поч­ти­тель­но­го от­но­ше­ния к не­му и про­чее.

– Ин­те­ре­су­ясь ис­то­ри­ей на­ци­о­наль­ных ли­те­ра­тур – Ура­ло-По­вол­жья, Кав­ка­за, Си­би­ри, я об­на­ру­жи­ла, что до­воль­но-та­ки ре­гу­ляр­но бы­ли и по­яв­ля­ют­ся тек­с­ты, ко­то­рые мож­но бы­ло бы от­не­с­ти к фан­та­с­ти­ке, от­кро­вен­но иро­нич­ным или не­о­ми­фо­ло­ги­че­с­ким по­ве­ст­во­ва­ни­ям. А вот для ли­те­ра­тур на­ро­дов Се­ве­ра та­кие тек­с­ты еди­нич­ны. Как вы ду­ма­е­те, по­че­му жанр фан­та­с­ти­ки так пло­хо при­жи­ва­ем в на­ших ли­те­ра­ту­рах?

– Де­ло в их на­род­ном твор­че­ст­ве, в ко­то­ром на­шли от­ра­же­ние не­сбы­точ­ные меч­ты. На­при­мер, якут­ское олон­хо. Ка­кие там фан­та­с­ти­че­с­кие об­ра­зы, тот же са­мый Де­вя­ти­го­ло­вый абас­сы. На его ма­те­ри­а­ле ведь мож­но де­лать пре­крас­ные блок­ба­с­те­ры. А фан­та­с­ти­ка – это воз­мож­ность вы­ска­зать то, что пе­ре­жи­ва­ешь. В на­шем слу­чае это ду­мы не толь­ко о бу­ду­щем, но и о на­сто­я­щем. Про­сто ска­зать – это хо­ро­шо, или пло­хо – сра­зу бы по­са­ди­ли. А это ко­му на­до? Фан­та­с­ти­ка да­ла ка­кую-то воз­мож­ность че­рез эзо­пов язык что-то ска­зать. В ли­те­ра­ту­рах на­ро­дов Се­ве­ра фан­та­с­ти­ка не по­яви­лась ещё и по­то­му, что на пи­са­тель­ских се­ми­на­рах нас так учи­ли пи­сать о прав­де жиз­ни, кто ком­му­нист, кто пе­ре­до­вик. Вот, на­при­мер, Ан­д­рей Ва­си­ль­е­вич (Кри­во­шап­кин. – Авт.) на­пи­сал по­ве­с­ти «Уям­ка­ны идут на Се­вер» и «Бе­лая до­ро­га». Но про­из­вод­ст­вен­ная про­за – она про­сто объ­яс­ня­ет по­верх­но­ст­но, не уг­луб­ля­ет­ся, бы­то­вая про­за то­же ин­те­рес­на по-сво­е­му. А вот фан­та­с­ти­ка да­ёт те­бе про­ст­ран­ст­во для раз­мы­ш­ле­ний. Прав­да, на та­ком язы­ке, что­бы дру­гие не по­ня­ли. По­это­му по вы­хо­де мо­ей кни­ги её не по­ня­ли, а по­том по­ня­ли, и та­кое ощу­ще­ние, что часть книг изъ­я­ли или ещё что. То же са­мое и с кни­гой «Оле­ни на паль­цах». Ти­раж кни­ги был хо­ро­ший, но мо­мен­таль­но ис­чез.

– А по­че­му всё-та­ки фан­та­с­ти­че­с­кие рас­ска­зы, из­на­чаль­но уви­дев­шие свет под фа­ми­ли­ей Яуг­лов­ский, а за­тем уже под псев­до­ни­мом Окат Бэй, ос­та­лись, ска­жем так, не­за­ме­чен­ны­ми – ни чи­та­те­ля­ми, ни кри­ти­кой? Это что – про­бле­ма 1990-х, ког­да вдруг ста­ло не до книг, или са­мо их со­дер­жа­ние, ко­то­рое бы­ло не по­ня­то, а сле­до­ва­тель­но, и не при­ня­то чи­та­те­лем? Ка­ко­во ва­ше мне­ние, как че­ло­ве­ка, их со­здав­ше­го?

– Де­ло, ко­неч­но, в том, что на­род мо­жет и не по­нять. В ча­ст­но­с­ти, бы­ла на эти рас­ска­зы ре­цен­зия Ти­щен­ко, ко­то­рая бы­ла сде­ла­на по за­ка­зу жур­на­ла «По­ляр­ная звез­да». Она, ка­жет­ся, жи­ла в 1990-е го­ды у нас здесь, в Якут­ске. Так вот, она в сво­ей ре­цен­зии го­во­рит, что в них не­по­нят­ная иг­ра слов…

– Иг­ра слов?

– Да, она так и на­пи­са­ла: «иг­ра слов». Но юка­ги­ры сло­вом не иг­ра­ют. Я на­ме­рен­но толь­ко в дет­ских сво­их про­из­ве­де­ни­ях ис­поль­зую этот при­ём, но с це­лью раз­ви­тия, обо­га­ще­ния язы­ка де­тей. Ти­щен­ко так­же пи­шет вро­де то­го, что че­ло­век не зна­ет, о чём пи­шет. Но я-то знаю, о чём пи­шу. По­то­му что в те вре­ме­на нам, се­ве­ря­нам, тя­же­ло жи­лось: во-пер­вых, ма­лень­кая зар­пла­та, бы­ла и ин­тен­сив­ная экс­плу­а­та­ция. По­это­му сей­час по­жи­лые юка­ги­ры ухо­дят бы­с­т­ро – их поч­ти не ос­та­лось. Рань­ше как они жи­ли – бы­ла жизнь ти­хая, нуж­но до­быть зве­ря – до­бы­ли, не нуж­но – от­ды­ха­ли. А как со­вет­ская власть при­шла, из­ме­ни­лось всё: с ут­ра бе­гать, с де­жур­ст­ва при­шёл – за­го­тав­ли­вать дро­ва на­до, за во­дой схо­дить, то сде­лай, дру­гое.

– Ритм жиз­ни стал дру­гой?

– Да, из­ме­нил­ся ритм са­мой жиз­ни. В жар­кие, зной­ные дни юка­ги­ры днём спа­ли, а но­чью толь­ко вы­хо­ди­ли – к оле­ням, се­ти про­ве­рять, охо­тить­ся. А при со­вет­ской вла­с­ти бе­гай и днём, и но­чью, а нет – так бу­дет ста­тья за ту­не­яд­ст­во. А ещё луч­ших на­ших лю­дей тог­да су­ди­ли – че­ло­век, на­вер­ное, де­сять от­пра­ви­ли в Си­бирь, от­ку­да они не вер­ну­лись. А ведь они мог­ли стать бри­га­ди­ра­ми, пред­се­да­те­ля­ми сов­хо­зов, рай­и­с­пол­ко­ма. Это бы­ли лю­ди де­ло­вые, хо­зяй­ст­вен­ные. А ос­та­лись те, кто ос­тал­ся.

– На од­ной из встреч со сту­ден­та­ми Якут­ско­го уни­вер­си­те­та Га­в­рил Ни­ко­ла­е­вич Ку­ри­лов – Улу­ро Адо – ска­зал, что он бла­го­да­рен со­вет­ской вла­с­ти. Она да­ла воз­мож­ность при­об­щить­ся к рус­ской и ми­ро­вой куль­ту­ре, по­лу­чить об­ра­зо­ва­ние. Вы мо­же­те ска­зать то же са­мое?

– На­ша ре­с­пуб­ли­ка за шесть­де­сят с лиш­ним лет зна­чи­тель­но пре­об­ра­зи­лась, и го­род Якутск ка­кой стал. Ко­неч­но, со­вет­ская власть нам, се­ве­ря­нам, что-то да­ла. На­при­мер, об­ра­зо­ва­ние. Но ес­ли бы ещё и не от­ры­ва­ли нас от сре­ды, не за­став­ля­ли за­бы­вать свой род­ной язык, не бы­ло бы уни­же­ния и обез­ли­чи­ва­ния! Нас ведь за­ста­ви­ли жить по сов­хо­зам, ведь в те вре­ме­на за­пре­ща­лось да­же ез­дить из кол­хо­за в кол­хоз, в со­сед­ние бри­га­ды. Ря­дом ко­чу­ют род­ст­вен­ни­ки, а к ним ез­дить бы­ло нель­зя…

– По­че­му?

– Вот та­кой был за­прет. И всё – де­лать не­че­го. Юка­гир­ские ро­ды бы­ли поч­ти пол­но­стью ото­рва­ны, хо­тя гра­ниц и не бы­ло, ти­па Бер­лин­ской сте­ны. Был про­сто жё­ст­кий ад­ми­ни­с­т­ра­тив­ный указ – ту­да нель­зя, сю­да нель­зя. Да­же в со­сед­нее се­ло Ко­лым­ское нель­зя бы­ло ез­дить. Толь­ко в 1980-х го­дах раз­ре­ши­ли. В 1980-е го­ды, ког­да я ра­бо­тал кор­ре­с­пон­ден­том, при­ехал в Ко­лым­ское и уди­вил­ся, что там жи­вут юка­ги­ры. Вот как бы­ло.

– Но вре­ме­на из­ме­ни­лись, за­пре­тов нет. А как сей­час жи­вёт­ся ва­шим со­ро­ди­чам?

– Но уже раз­ные со­ци­аль­но-эко­но­ми­че­с­кие фор­ма­ции. По­это­му го­во­рить «рань­ше и те­перь» на­до ис­хо­дя из ре­а­лий той фор­ма­ции, в ко­то­рой мы жи­вём сей­час. Сей­час у нас есть оле­ни, но вы­во­зить всё очень труд­но – про­бле­мы с транс­пор­том. Оле­не­вод­ст­во – ра­бо­та се­зон­ная: круг­лый год па­сут, осе­нью за­би­ва­ешь, за­тем на­до от­вез­ти ку­да-то, где боль­ше на­ро­ду, про­дать, и по­сле это­го они долж­ны эту при­быль по­лу­чать.

– А есть до­ступ на ры­нок?

– Вот имен­но это­го и нет. Се­го­дня оле­не­вод на ру­ки по­лу­ча­ет че­ты­ре-пять ты­сяч руб­лей за вы­че­та­ми вся­ких рас­хо­дов, в том чис­ле и на одеж­ду.

– Из­ме­ни­лись вре­ме­на, из­ме­нил­ся ха­рак­тер труд­но­с­тей?

– Да, так.

– Ка­ко­во ва­ше от­но­ше­ние, как пред­ста­ви­те­ля ма­ло­чис­лен­но­го юка­гир­ско­го на­ро­да, к ис­чез­но­ве­нию в на­ших па­с­пор­тах то­го са­мо­го «пунк­ти­ка» о на­ци­о­наль­но­с­ти его вла­дель­ца?

– Всё-та­ки он дол­жен су­ще­ст­во­вать. Рос­си­я­не – это об­щее по­ня­тие. По­че­му тог­да су­ще­ст­ву­ет тер­ри­то­ри­аль­но-на­ци­о­наль­ное де­ле­ние – Ре­с­пуб­ли­ка Ма­рий Эл, Ре­с­пуб­ли­ка Са­ха (Яку­тия), Баш­кор­то­с­тан, Та­тар­стан и др.? Долж­на быть тог­да и на­ци­о­наль­ность у вла­дель­ца рос­сий­ско­го па­с­пор­та.

– В ва­шей кни­ге «Хай!» есть лю­бо­пыт­ное за­ме­ча­ние: ху­дож­ник-ин­де­ец, ког­да под­пи­сы­ва­ет свою кар­ти­ну, не толь­ко ука­зы­ва­ет свои ини­ци­а­лы, но и на­ци­о­наль­ность, тем са­мым обо­зна­ча­ет свою при­над­леж­ность к то­му или ино­му ин­дей­ско­му ро­ду.

– Да, я об этом уз­нал от на­шей пе­ре­вод­чи­цы и на­пи­сал в кни­ге. Это хо­ро­шо тем, что тот, кто эту кар­ти­ну ви­дит – он зна­ет, к ка­ко­му пле­ме­ни, ро­ду от­но­сишь­ся, есть ли у них ху­дож­ни­ки, твор­че­с­кие лю­ди. В 1989 го­ду в «Со­вет­ской куль­ту­ре» С.Чер­вон­ная – ис­кус­ст­во­вед – пи­са­ла: «Жаль, что це­лые на­ро­ды Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции во­все про­пу­ще­ны или рас­тво­ре­ны в экс­по­зи­ци­ях ав­то­ном­ных ре­с­пуб­лик». Да, ху­дож­ни­ки – пред­ста­ви­те­ли ма­лень­ких на­ро­дов не вы­де­ле­ны, а как бы рас­тво­ре­ны сре­ди гра­фи­ков Бу­ря­тии, Эвен­кии, Яку­тии. Чер­вон­ная пра­виль­но ста­ви­ла во­прос ещё тог­да. В про­шлом го­ду я ска­зал, что бу­ду вы­став­ку от­дель­но де­лать, рань­ше бы­ли в ос­нов­ном кол­лек­тив­ные, так да­вай­те хо­тя бы один раз сде­ла­ем «один ю(ка­гир)». Со­гла­си­лись, а то всё вре­мя кол­лек­тив­ные и кол­лек­тив­ные вы­став­ки.

– А как вы от­но­си­тесь к та­кой прак­ти­ке – под­пи­сы­вая кар­ти­ну, ука­зы­вать и свою на­ци­о­наль­ность – юка­гир, эвенк, не­нец и др. Мо­жет, её сто­ит по­за­им­ст­во­вать у со­се­дей? И кор­рект­но ли это бу­дет в кон­тек­с­те рос­сий­ско­го мен­та­ли­те­та и сло­жив­шей­ся со­ци­о­куль­тур­ной тра­ди­ции в об­ще­ст­ве?

– Да, в на­шей сре­де это пред­ста­вить до­воль­но-та­ки труд­но. Мо­гут не­пра­виль­но по­нять. Да и мно­гое за­ви­сит от «власть иму­щих», от тех, кто в том чис­ле сто­ит и во гла­ве Со­ю­за ху­дож­ни­ков. Я од­наж­ды по­про­бо­вал.

– И ка­ко­ва бы­ла ре­ак­ция ок­ру­жа­ю­щих? За­ме­ти­ли?

– Ско­рее все­го, нет. Всё бес­по­лез­но.

– Зна­чит, со сто­ро­ны ма­ло­чис­лен­ных на­ро­дов «на­ци­о­наль­ное вы­пя­чи­ва­ние» (в хо­ро­шем смыс­ле) не при­вет­ст­ву­ет­ся? Это не при­лич­но?

– Ско­рее все­го, так. Се­го­дня мы на обо­чи­не до­ро­ги. Под­держ­ки тем, кто за­ни­мал­ся тра­ди­ци­он­ной де­я­тель­но­с­тью, в ча­ст­но­с­ти оле­не­вод­ст­вом, со сто­ро­ны ре­с­пуб­ли­ки в го­ды су­ве­ре­ни­те­та бы­ло яв­но не­до­ста­точ­но. Все­гда го­во­ри­ли: «Вот у вас есть своя об­щи­на, са­ми за­ни­май­тесь. Это ве­де­ние Рос­сий­ской Фе­де­ра­ции». По­это­му и бро­си­ли за­ни­мать­ся оле­не­вод­ст­вом. По­го­ло­вье упа­ло: ес­ли рань­ше бы­ло двад­цать ты­сяч, то ос­та­лась ты­ся­ча оле­ней. В прин­ци­пе та­ко­го быть не мог­ло, ес­ли бы бы­ло дру­гое от­но­ше­ние. А так пол­ное рав­но­ду­шие – «са­ми вы­во­зи­те». Кто бу­дет этим за­ни­мать­ся? Кто бу­дет ком­пен­си­ро­вать транс­порт­ные рас­хо­ды? Всё ухо­дит на транс­порт, ус­лу­ги по­сред­ни­ков. По­лу­ча­ет­ся, что дру­гих кор­мить, а са­мим не ку­шать. Вот как по­лу­ча­ет­ся. Ес­ли вспом­нить ис­то­рию о том, что «ма­ло­чис­лен­ных не долж­но быть», это сра­зу и аук­ну­лось – на «ма­лых» на­ро­дах. На­при­мер, нас, юка­ги­ров, сра­зу за­пи­са­ли «эве­на­ми». Те, кто си­дел там на­вер­ху и от­ве­чал за это, сра­зу «га­лоч­ки» по­ста­ви­ли. А за­тем ска­за­ли «ма­лых де­ре­вень не долж­но быть. Ук­руп­няй­тесь». И мы опять, юка­ги­ры, на Ниж­ней Ко­лы­ме по­па­лись. На­шу де­рев­ню пе­ре­вез­ли, до­миш­ки снес­ли и «га­лоч­ку» по­ста­ви­ли. А то, что мы ста­ли людь­ми дру­гой на­ци­о­наль­но­с­ти, об­ре­чён­ны­ми за­быть свой род­ной язык, ма­ло ко­го вол­ну­ет.

– Но ведь де­рев­ня – это не про­сто про­ст­ран­ст­во, где сто­ит твой дом. Тем бо­лее на­ци­о­наль­ная де­рев­ня – это осо­бая куль­тур­ная про­слой­ка, свой ди­а­лект, свой язык, мен­та­ли­тет, в кон­це кон­цов.

– Да, на при­ме­ре на­шей де­рев­ни ска­жу, что в ней был свой язык. Это был кол­хоз-мил­ли­о­нер. В ней жи­ли лю­ди раз­ных на­ци­о­наль­но­с­тей – юка­ги­ры, рус­ские, яку­ты, эве­ны. Но все уме­ли го­во­рить по-юка­гир­ски. Ста­ри­ки-яку­ты, ко­то­рые там жи­ли, до сих пор по­мнят и го­во­рят по-юка­гир­ски. А те­перь, что­бы со­хра­нить свою язы­ко­вую сре­ду, на­до хо­тя бы со­об­ща жить. Но из­ме­нить сло­жив­ше­е­ся труд­но – есть па­ро­вое отоп­ле­ние, спле­лись все на но­вом ме­с­те род­ст­вен­ны­ми уза­ми и не хо­тят пе­ре­ез­жать. По­ли­ти­че­с­кие из­ме­не­ния по­че­му-то в пер­вую оче­редь бьют по ма­ло­чис­лен­ным. Не бы­ло рань­ше та­ко­го сло­ва «воз­ра­жать» – «пар­тия ска­за­ла» и всё. Все лю­ди на­пу­га­ны бы­ли: ус­та­нов­ле­ние со­вет­ской вла­с­ти, кол­лек­ти­ви­за­цию и рас­ку­ла­чи­ва­ние пе­ре­жи­ли. В 1950-е го­ды во­об­ще ста­ли пре­сле­до­вать на­ших пе­ре­до­ви­ков и бри­га­ди­ров. Лю­ди по­не­во­ле ис­пу­га­лись. Был ста­рик та­кой у нас – Яуг­лов­ский Ва­си­лий Пе­т­ро­вич, кста­ти, ка­ва­лер ор­де­на Ле­ни­на, а в мо­ло­до­с­ти он мог стать ша­ма­ном – ес­ли бы не бы­ло со­вет­ской вла­с­ти. Наш отец-ша­ман его учил один год. Со­вет­ская власть по­ме­ня­ла судь­бу че­ло­ве­ка. Дру­гой слу­чай. Пред­се­да­те­лем у нас был чук­ча Та­в­рат, так он озё­ра и т.п., ко­то­рые но­си­ли юка­гир­ские на­зва­ния, стал пе­ре­име­но­вы­вать на чу­кот­ский лад. На­ши, ко­то­рые вме­с­те с чук­ча­ми жи­ли в Ко­лым­ском, на это под­да­лись. Я го­во­рю, а по­че­му вы не мог­ли что-то ска­зать про­тив, воз­ра­зить? А они го­во­рят – мы бо­я­лись.

– В ка­ких го­дах это бы­ло?

– Это, на­вер­ное, бы­ло в 1960-х го­дах. Вот Се­мён Ни­ко­ла­е­вич Ку­ри­лов, наш брат, по­пал в не­ми­лость к Та­в­ра­ту, по­то­му что стал с ним спо­рить. У Та­в­ра­та же­на бы­ла юка­гир­ка, она во всём под­дер­жи­ва­ла му­жа. И ког­да Се­мён, на­зы­вая её «се­с­т­рой», се­то­вал и го­во­рил ей – «опять чу­кот­ское на­зва­ние при­ду­ма­ли ку­да-то», то она сер­ди­лась, и они ру­га­лись с мо­им бра­том. А Та­в­рат всё пе­ре­име­но­вы­вал, это бы­ла его идея, и же­на его одо­б­ря­ла, под­да­ки­ва­ла. Даль­ше – боль­ше. Тог­да как ле­во­бе­реж­ная часть Ко­лы­мы – это юка­гир­ская зем­ля бы­ла. Чук­чи при­шли с вос­то­ка до со­вет­ской вла­с­ти. На­ши раз­ре­ши­ли на сво­ей тер­ри­то­рии па­с­ти оле­ней. А как толь­ко со­вет­ская власть при­шла на Ко­лы­му, они убе­жа­ли, ос­та­ви­ли сво­их бед­ня­ков. На­ши юка­ги­ры их кор­ми­ли, по­мо­га­ли. А ког­да их со­ро­дич Та­в­рат сел в крес­ло, то они вдох­но­ви­лись, ста­ли всех и вся за­пи­сы­вать «чук­ча­ми». И мы, юка­ги­ры, то­же вдруг ста­ли чук­ча­ми. Та­кое бы­ло.

– Мно­го­ст­ра­даль­ный юка­гир­ский на­род. Кем их толь­ко ни за­пи­сы­ва­ли – и чук­ча­ми, и эве­на­ми, и яку­та­ми!?

– Да. Вот, на­при­мер, ког­да вы­шел ро­ма­н Се­мё­на Ку­ри­ло­ва «Ха­ни­до и Ха­лер­ха», то брат по­ме­нял в па­с­пор­те пя­тую гра­фу: он был за­пи­сан «эве­ном», а стал юка­ги­ром. Мы во­об­ще все бы­ли «эве­на­ми». А по­том, сле­дуя его при­ме­ру, все по­ме­ня­ли гра­фу – ста­ли юка­ги­ра­ми. А по­том власть опо­мни­лась и за­пре­ти­ла эту прак­ти­ку. И так по­лу­чи­лось, что те­перь не­ред­ко в од­ной се­мье – по­ло­ви­на эве­нов, по­ло­ви­на юка­ги­ров. По­че­му так? По­то­му что до­ку­мен­ты на об­мен по­да­ли, но по­ме­нять им на­ци­о­наль­ность не ус­пе­ли – уже за­пре­ти­ли. За­пре­тов ведь рань­ше бы­ло очень мно­го: чуть что – за­прет. По­это­му наш брат Се­мён Ни­ко­ла­е­вич по­пал в не­ми­лость – он не бо­ял­ся воз­ра­жать.

– Бра­тья Ку­ри­ло­вы – Се­мён, Га­в­рил, Ни­ко­лай. Вы де­ти по­след­не­го юка­гир­ско­го ша­ма­на, ша­ман­ский дар пе­ре­да­ёт­ся – это ощу­ти­мо для вас и в чём про­яв­ля­ет­ся?

– Ко­неч­но, ощу­ще­ния есть. Мо­жет быть, то, что мы не ре­а­ли­зо­ва­лись как ша­ма­ны – всё уш­ло в на­ше твор­че­ст­во. По­то­му что ес­ли ша­ман не ре­а­ли­зу­ет се­бя, ша­ман ли­бо бо­ле­ет, ли­бо уми­ра­ет. И на­ше твор­че­ст­во – это от­ду­ши­на. А на­счёт ша­ман­ст­ва как та­ко­во­го мож­но ска­зать толь­ко то, что бы­ва­ют раз­но­го ро­да пред­чув­ст­вия. Эти пред­чув­ст­вия есть у всех нас. Так, од­наж­ды Се­мён Ни­ко­ла­е­вич не раз­бу­дил в семь ут­ра сво­е­го бра­та Га­в­ри­ла Ни­ко­ла­е­ви­ча в аэ­ро­порт, ког­да он со­би­рал­ся об­рат­но ле­теть в Якутск. Га­в­рил оби­дел­ся на бра­та за это, а тот ска­зал, не раз­бу­дил, по­то­му что я ви­дел пло­хой сон. Са­мо­лёт уле­тел, но не сел – столк­нул­ся с го­рой…

– Это хо­ро­шо раз­ви­тая ин­ту­и­ция, а снят­ся ве­щие сны?

– Бы­ва­ют, ко­неч­но, сны та­кие не­о­быч­ные, не­о­жи­дан­ные. Ино­гда бы­ва­ет не­по­нят­но, но по про­ше­ст­вии ка­ко­го-то вре­ме­ни я их по­ни­маю.

– Вы че­ло­век твор­че­с­кий. А как рож­да­ют­ся ва­ши тек­с­ты?

– Ну, я сам не знаю. Я всё-та­ки жи­ву шесть­де­сят лет на све­те. Мно­го объ­ез­дил, мож­но ска­зать, весь Со­вет­ский со­юз, по­том ра­бо­тал кор­ре­с­пон­ден­том у се­бя, фо­то­гра­фом. Рань­ше фо­то­кор­ре­с­пон­дент дол­жен был уметь пи­сать тек­с­ты. Эта ра­бо­та на­учи­ла ме­ня бы­с­т­ро пи­сать. Тог­да не так бы­ло, как сей­час. На­при­мер, си­дишь, вы­зы­ва­ет ре­дак­тор и го­во­рит: «Вот те­бе ма­ши­на, са­дись, сей­час вы­ез­жай». А че­рез час что­бы уже у не­го на сто­ле бы­ли го­то­вые фо­то­гра­фии и текст к ним на не­сколь­ко строк. Всё бы­ло стро­го. Я и фо­то­гра­фии сам пе­ча­тал, а ес­ли что-то не вый­дет, то пе­ре­ри­сую. В этом бы­ло моё пре­иму­ще­ст­во. Но я по­том ушёл из ре­дак­ции.

– Жур­на­ли­с­ти­ка – «это ли­те­ра­ту­ра на бе­гу». А у вас всё сме­ша­лось – и за­ня­тие жур­на­ли­с­ти­кой, и ли­те­ра­тур­ный труд. Вы в ли­те­ра­ту­ру при­шли из жур­на­ли­с­ти­ки?

– Нет, к ли­те­ра­ту­ре я при­об­щил­ся че­рез по­эзию. У нас в пя­том клас­се гру­зин пре­по­да­вал рус­ский язык.

– Уди­ви­тель­но, гру­зин учил юка­ги­ра рус­ско­му язы­ку?!

– Да, тог­да та­кое бы­ло. Я в шко­ле очень лю­бил пи­сать со­чи­не­ния. И в кон­це уро­ка со­чи­не­ния он мне го­во­рил: «О, пря­мо как пи­са­тель!» Но я сна­ча­ла на­чал пи­сать сти­хи. Пи­сал «под Ма­я­ков­ско­го» – ле­сен­кой, по­то­му что там та­кие ём­кие сло­ва, ём­кая крат­кость…

– Ма­я­ков­ский и его «руб­ле­ный стих» вам бли­зок?

– Да, на­вер­ное. Его крат­кость и чёт­кость ме­ня при­вле­ка­ла. Я лю­бил ру­баи Ома­ра Хай­я­ма, об­раз бла­го­род­ной га­зе­ли. Как-то по­ка­зал бра­ту Се­мё­ну Ни­ко­ла­е­ви­чу свои сти­хи, а он ска­зал: «Я в этом не раз­би­ра­юсь... У нас оле­ни, в кон­це кон­цов, а не га­зе­ли». Я го­во­рю, ведь это по­эзия, а он – «у нас всё-та­ки не Сред­няя Азия».

– Вы на­чи­на­ли пи­сать на юка­гир­ском язы­ке? У вас бы­ли пе­ре­вод­чи­ки – Ми­ха­ил Яс­нов, Ни­на Га­б­ри­э­лян, Инес­са Бу­ро­ва, Алек­сандр Че­рев­чен­ко, Мо­и­сей Ефи­мов, Пётр Ава­ку­мов, Ни­ко­лай Ва­си­ль­ев и др. А вы не про­бо­ва­ли де­лать ав­то­пе­ре­во­ды на рус­ский, якут­ский язы­ки?

– Да, я пи­сал на юка­гир­ском язы­ке, по­то­му что уже тог­да по­нял, что на­чи­наю за­бы­вать род­ной язык. Я де­лаю под­ст­роч­ни­ки. У ме­ня бы­ла те­т­рад­ка, ку­да пе­ре­пи­сы­вал сло­ва, ус­лы­шан­ные от ма­те­ри, – она ска­жет, а я за­пи­шу. У ме­ня мно­го ма­те­ри­а­лов по юка­гир­ско­му язы­ку. Что-то вклю­чил в свою кни­гу «Рань­ше так го­во­ри­ли» – в ней юка­гир­ские по­го­вор­ки и про­чее. Осе­нью пла­ни­рую вы­пу­с­тить кни­гу – фи­нан­си­ро­ва­ние да­ли, но хо­чу её из­дать на двух юка­гир­ских (на язы­ках оду­лов и ва­ду­лов. – Авт.), эвен­ском, эвен­кий­ском и чу­кот­ском язы­ках. На якут­ский язык пе­ре­вод сде­лал пе­ре­вод­чик, я де­лаю толь­ко под­ст­роч­ник.

– Свои фан­та­с­ти­че­с­кие рас­ска­зы вы под­пи­са­ли псев­до­ни­мом Окат Бэй? По­че­му сей­час вы пред­по­чи­та­е­те ра­бо­тать без псев­до­ни­ма?

– Ра­бо­тая над фан­та­с­ти­че­с­ки­ми рас­ска­за­ми, я на­ме­рен­но взял псев­до­ним, что­бы ни­кто не по­нял. Псев­до­ним оз­на­ча­ет на эвен­ском язы­ке «че­ло­век озе­ра». А в на­сто­я­щее вре­мя псев­до­ним не бе­ру со­зна­тель­но. И вы­брал язы­ком сво­е­го твор­че­ст­ва имен­но род­ной, юка­гир­ский, язык.

– Но у вас бо­лее ог­ра­ни­чен­ные воз­мож­но­с­ти вы­хо­да к рос­сий­ско­му чи­та­те­лю?

– Я со­зна­тель­но вы­брал язы­ком сво­е­го твор­че­ст­ва – язык пред­ков. Да, мы не со­от­вет­ст­ву­ем, мо­жет, да­же и не ин­те­рес­ны ев­ро­пей­ско­му чи­та­те­лю, но для ме­ня важ­но со­от­вет­ст­во­вать сво­е­му чи­та­те­лю-со­ро­ди­чу. Для ме­ня очень важ­но пи­сать на род­ном язы­ке. Язык на­ро­да име­ет ин­фор­ма­ци­он­ный се­к­рет, ко­то­рый на­до рас­ши­ф­ро­вать. В.Ио­хель­сон был удив­лён, что юка­ги­ры го­во­рят без под­ле­жа­щих. Это объ­яс­ни­мо: со­се­ди-юка­ги­ры всё друг о дру­ге зна­ют. Они ча­с­то об­ща­ют­ся, и по­то­му им на­до ма­ло слов. При­шлый ска­жет мно­го, а юка­гир кон­ста­ти­ру­ет «там хо­ро­шо» (то есть у со­се­да). Юка­ги­ру боль­шо­го за­па­са слов не на­до: зи­мой ко­рот­кий све­то­вой день, ут­ром – ра­бо­та, во вто­рой по­ло­ви­не дня уже за­жи­га­ют жир­ник. Об­ща­лись меж­ду со­бой боль­ше на­мё­ка­ми, а со­бе­сед­ник дол­жен под­ра­зу­ме­вать, по­ни­мать, о чём го­во­рит­ся. Для ме­ня важ­но ра­бо­тать на род­ном язы­ке.

– В ва­шем твор­че­с­ком ба­га­же есть пье­сы. Как вы ду­ма­е­те, по­че­му в ли­те­ра­ту­рах на­ро­дов Се­ве­ра глу­бо­ко­го раз­ви­тия не по­лу­чи­ла дра­ма­тур­гия? Се­ве­рян-дра­ма­тур­гов мож­но пе­ре­счи­тать бук­валь­но на паль­цах од­ной ру­ки, тог­да как у со­сед­них на­ро­дов – тюр­ков, мон­го­ло­языч­ных на­ро­дов дра­ма­тур­ги­че­с­кие жа­н­ры по­лу­чи­ли раз­ви­тие од­ни из пер­вых?

– По­ни­ма­е­те, у этих на­ро­дов и у на­ро­да са­ха в ча­ст­но­с­ти бы­ли раз­ви­ты так на­зы­ва­е­мые до­маш­ние те­а­т­ры в кон­це XIX – на­ча­ле XX ве­ка. Че­рез са­мо­де­я­тель­ные по­ста­нов­ки зри­те­ли в том чис­ле при­об­ща­лись к куль­ту­ре дру­го­го на­ро­да, слу­ша­ли и учи­ли язык. В го­ро­дах бы­ла та­кая воз­мож­ность. А раз­ве до­маш­ние те­а­т­ры, са­мо­де­я­тель­ность бы­ли у тех же юка­ги­ров, ко­то­рые жи­ли вне го­ро­дов? Ко­неч­но, нет.

– Во­прос тра­ди­ци­он­ный – ка­ко­вы твор­че­с­кие пла­ны?

– Го­тов­лю к из­да­нию свою но­вую кни­гу сти­хов «О вче­раш­нем вспом­ню…». В ней со­бра­ны мои сти­хи, на­пи­сан­ные с 1990 го­да. Они ото­б­ра­жа­ют жизнь, ду­мы, мыс­ли юка­ги­ра тун­д­ры, его ра­до­с­ти и боль, фи­ло­соф­ское ос­мыс­ле­ние про­жи­тых лет, а так­же мои экс­пе­ри­мен­ты с по­эти­че­с­кой фор­мой.  

Беседу вела Юлия ХАЗАНКОВИЧ,
г. ЯКУТСК