Архив : №04. 29.01.2010

Среди бела дня

 ДВА РАС­СКА­ЗА ТА­ТЬ­Я­НЫ СО­КО­ЛО­ВОЙ

 

1. ДО­МИК

 

…она сто­ит, на­кло­ни­лась ко мне,

а я ма­лень­кая, дав­но уж к зем­ле рас­ту.

 

Рас­сказ Та­ть­я­ны Со­ко­ло­вой «Бом­жик мой ми­лень­кий» труд­но оце­ни­вать как ли­те­ра­тур­ное про­из­ве­де­ние – столь ве­ли­ка его ис­по­ве­даль­ная си­ла.

Изо­б­ра­жён­ная ав­то­ром кар­ти­на го­ре­ст­ной жиз­ни ма­лень­ко­го че­ло­ве­ка при­во­дит к мыс­ли о то­таль­ном во­ца­ре­нии зла в со­вре­мен­ном рус­ском ми­ре. Но на фо­не при­мет без­жа­ло­ст­но­го го­род­ско­го бы­та и люд­ской же­с­то­ко­с­ти в рас­ска­зе уди­ви­тель­но мно­го пер­со­на­жей до­б­ро­сер­деч­ных, в чём-то по­хо­жих на глав­ную ге­ро­и­ню этой ис­то­рии. По­ве­ст­во­ва­ние слов­но про­ни­зы­ва­ет ти­хая прось­ба: опу­с­тить гла­за вниз и вгля­деть­ся в про­стое су­ще­ст­во­ва­ние, ка­жет­ся, скло­нён­ное поч­ти к по­верх­но­с­ти зем­ли, к её гря­зи, му­со­ру, гни­ю­щей па­лой ли­ст­ве, об­рыв­кам вы­сох­ших кор­ней. На­вер­ное, там, у на­ших ног, спря­та­на со­кро­вен­ная тай­на че­ло­ве­че­с­ко­го бы­тия, а сов­сем не на уров­не глаз, ос­леп­лён­ных ог­ня­ми го­ро­да, не на уров­не гор­до под­ня­той го­ло­вы.

Сю­жет о на­ив­ной де­ре­вен­ской де­воч­ке по про­зви­щу Стре­ко­за, пре­вра­тив­шей­ся че­рез два де­сят­ка лет в не­о­прят­ную бро­дяж­ку с обе­зо­б­ра­жен­ным ли­цом, на­по­ми­на­ет рас­ска­зы и по­ве­с­ти До­сто­ев­ско­го. Имен­но там ав­тор­ский го­лос сли­ва­ет­ся с го­ло­сом «уни­жен­но­го и ос­кор­б­лён­но­го» пер­со­на­жа, имен­но там низ­кие де­та­ли бы­та не от­тал­ки­ва­ют чи­та­те­ля, но вы­зы­ва­ют его со­чув­ст­вие и со­ст­ра­да­ние.

Со­вре­мен­ная про­за не зна­ет, на ка­ком рас­сто­я­нии рас­сма­т­ри­вать че­ло­ве­ка, и ес­ли при­бли­жа­ет­ся к не­му вплот­ную, то вгля­ды­ва­ет­ся толь­ко в его те­ло, в по­дроб­но­с­ти ли­ца. Встать ря­дом с ду­шой сво­е­го ге­роя у со­вре­мен­но­го пи­са­те­ля ре­аль­но не по­лу­ча­ет­ся. Чи­та­те­лю пред­ла­га­ют лишь бро­с­кие чер­ты-скол­ки при­сут­ст­вия пер­со­на­жа в дра­ма­ти­че­с­ких или за­ни­ма­тель­ных об­сто­я­тель­ст­вах. В ре­зуль­та­те в со­зна­нии ис­под­воль воз­ни­ка­ет мысль: «это не про ме­ня, а про ко­го-то дру­го­го, я тут ни при чём – про­сто ещё од­на жи­тей­ская сказ­ка, плод изо­б­ре­та­тель­но­го ав­тор­ско­го вы­мыс­ла». И ли­те­ра­ту­ра, та­ким об­ра­зом, пре­вра­ща­ет­ся в ин­ду­с­т­рию сю­же­тов, а её ге­рои ста­но­вят­ся поч­ти ани­ма­ци­он­ны­ми фи­гур­ка­ми, объ­ём­ны­ми в фор­ма­те 3D, но пло­с­ки­ми в ко­ор­ди­на­тах хри­с­ти­ан­ской ис­ти­ны.

Прак­ти­че­с­ки весь рас­сказ идёт от пер­во­го ли­ца. И не ска­зать, что­бы ге­ро­и­ня об­ра­ща­лась к чи­та­те­лю как к про­хо­же­му, при­зы­вая по­слу­шать свою ча­ст­ную ис­то­рию. Сов­сем нет, по­жи­лая бро­дяж­ка-бомж, при­учен­ная ве­ро­лом­ным му­жем к ал­ко­го­лю и об­ма­ном уве­зён­ная им из квар­ти­ры в по­се­ле­ние кон­че­ных лю­дей, пья­ниц и нар­ко­ма­нов, сбе­жав­шая из это­го страш­но­го ме­с­та и воз­вра­тив­ша­я­ся в го­род, к сво­е­му до­му, да­бы хоть из­ред­ка и из­да­ле­ка ви­деть дочь и вну­ка, – она го­во­рит слов­но бы са­ма с со­бой. Про­стая ду­ша по­ве­ст­ву­ет о соб­ст­вен­ной страш­ной судь­бе не­зло­би­во и на­ив­но, по­кор­но в ка­ком-то выс­шем смыс­ле – буд­то го­то­вый к за­кла­нию аг­нец на­сту­пив­ше­го лю­до­ед­ско­го вре­ме­ни.

Уже в са­мом при­ёме ис­по­ве­даль­но­го мо­но­ло­га со­дер­жит­ся эле­мент дра­ма­ти­че­с­ко­го ис­кус­ст­ва. Рас­сказ впол­не мог бы стать мо­но­пье­сой, и чи­та­тель, пре­вра­тив­шись в зри­те­ля, уви­дел бы пе­ред со­бой кон­крет­но­го че­ло­ве­ка, про­из­но­ся­ще­го сло­ва дет­ские, не­за­тей­ли­вые, ко­то­рые по­тря­са­ют серд­це поч­ти апо­ка­лип­си­че­с­кой прав­дой о на­ших днях.

До­б­рые лю­ди, встре­чен­ные ге­ро­и­ней, так­же пло­хо при­спо­соб­ле­ны к же­с­то­ко­му со­ци­аль­но­му рас­по­ряд­ку. Их ду­шев­ное и те­ле­сное здо­ро­вье по­до­рва­но – и вско­ре они уми­ра­ют, ис­та­и­вая, буд­то све­чи, ти­хо окан­чи­вая свои дни. Не то – сын Стре­ко­зы Вик­тор, уз­нав­ший о под­ло­с­ти от­ца, ко­то­рый за­вёл на сто­ро­не вы­год­ную ин­триж­ку и пре­дал же­ну. Вик­тор от­ка­зы­ва­ет­ся жить по пра­ви­лам двой­ной мо­ра­ли, от от­ча­я­ния ста­но­вит­ся нар­ко­ма­ном и по­ги­ба­ет. Мо­ло­дость не вы­дер­жи­ва­ет го­ре­чи бы­тия, в от­ли­чие от зре­ло­с­ти и ста­ро­сти. А это – при­ме­та ми­ра без бу­ду­ще­го.

В рас­ска­зе Та­ть­я­ны Со­ко­ло­вой обы­ден­ность по­ка­за­на как пир­ше­ст­во зла. Оди­но­кие пра­вед­ни­ки оби­та­ют здесь на­пе­ре­кор ло­ги­ке и ра­ци­о­наль­но­му смыс­лу. Их дей­ст­вия со­вре­мен­ный «со­ци­аль­ный че­ло­век» мо­жет рас­це­нить как блажь, иди­о­тизм, как ущерб лич­но­му по­кою и бла­го­со­сто­я­нию. Тог­да как до­б­рый че­ло­век все­го лишь сле­ду­ет ве­ле­нию серд­ца, а не ума. По­то­му что рус­ский ум се­го­дня ес­ли не спит, то дрем­лет и, по из­ве­ст­но­му вы­ра­же­нию, по­рож­да­ет чу­до­вищ.

В фи­на­ле рас­ска­за бо­го­моль­ные ста­руш­ки спа­са­ют Стре­ко­зу, за­мер­за­ю­щую в ку­с­тах про­тив сво­е­го по­те­рян­но­го до­ма. Свя­щен­ник ве­лит им от­вез­ти бро­дяж­ку в храм и ото­греть. «Да как же в храм, ба­тюш­ка, гряз­ная ведь она». – «Не гряз­нее нас…».

На этом рас­сказ о на­ив­ной ду­ше, ни­че­го не по­ни­ма­ю­щей в ны­неш­ней жиз­ни, за­кан­чи­ва­ет­ся. Но в па­мя­ти чи­та­те­ля на­вер­ня­ка ос­та­нут­ся по­ра­зи­тель­ные по ду­хов­ной до­сто­вер­но­с­ти сло­ва Стре­ко­зы о Бо­жь­их се­ле­ни­ях: «У Не­го ведь там до­ми­ков раз­ных мно­го, каж­до­му бу­дет свой, и каж­дый дол­жен до­ми­ку сво­е­му по­дой­ти».

При­ме­ча­тель­но, что по­ми­мо по­лу­дет­ско­го про­зви­ща у глав­ной ге­ро­и­ни на­сто­я­ще­го, че­ло­ве­че­с­ко­го име­ни вро­де бы и нет. Толь­ко в фи­на­ле Стре­ко­за об­ре­та­ет его: «Бомж Ма­рия То­ку­но­ва оч­ну­лась от­то­го, что кто-то ле­гонь­ко тряс её за пле­чо и о чём-то спра­ши­вал». Воз­ни­ка­ет ав­тор­ская речь и буд­то фик­си­ру­ет ужас про­ис­хо­дя­ще­го се­го­дня в Рос­сии. Ибо имя Стре­ко­зы на язы­ке со­ци­у­ма во­все не биб­лей­ское «Ма­рия», а убий­ст­вен­но ма­те­ри­аль­ное – бомж Ма­рия То­ку­но­ва.

Рас­сказ Та­ть­я­ны Со­ко­ло­вой за­ме­ча­тель­но то­чен по ин­то­на­ции. Он сов­сем не нра­во­учи­те­лен, в нём нет пря­мо­го об­ли­че­ния все­го нрав­ст­вен­но пло­хо­го и низ­ко­го. Это ско­рее на­по­ми­на­ние о бра­ть­ях и сё­с­т­рах на­ших – сла­бых, не­мощ­ных, по­ги­ба­ю­щих в бе­де и заб­ве­нии. Как го­во­рит Стре­ко­за: «Жи­вые по­кой­ни­ки. Дак жи­вые ведь!».

Жи­вые…

 

2. ЖЕ­С­ТО­КОЕ СЧА­С­ТЬЕ

 

Гос­по­ди-Бо­уш­ко, за что мне это?

 

У Ви­та­ли Раз­мах­ни­на, глав­но­го ге­роя рас­ска­за «Иди­те», ока­зы­ва­ет­ся, ни­че­го нет.

Дом, в ко­то­ром вы­рос­ли три по­ко­ле­ния Раз­мах­ни­ных, сго­рел сре­ди бе­ла дня. Же­на уш­ла ис­кать дру­гую, обес­пе­чен­ную жизнь – без меч­та­ний, за­то с вер­ным при­быт­ком, и за­бра­ла с со­бой сы­на. Мать боль­ше дер­жа­лась его стар­ше­го бра­та, у ко­то­ро­го всё пра­виль­но: квар­ти­ра, ма­ши­на, да­ча. А не­ча­ян­ная лю­бовь Ви­та­ли, ас­тро­но­мич­ка из ве­чер­ней шко­лы, с ко­то­рой он ког­да-то хо­дил на звёз­ды смо­т­реть, по его ра­зу­ме­нию, да­ле­ка-да­ле­ка, хоть из её ок­на в мно­го­этаж­ке мож­но бы­ло уви­деть кры­шу Ви­та­ли­но­го до­ма.

Как-то не­с­клад­но жил Ви­та­ля. Мать за­ста­ви­ла его же­нить­ся на Ла­ри­с­ке, за­но­че­вав­шей по слу­чаю у них на се­но­ва­ле. А ещё преж­де двад­ца­ти­лет­няя опыт­ная Вер­ка со­блаз­ни­ла его, ше­ст­над­ца­ти­лет­не­го юн­ца, и «по­хоть в нём рань­ше люб­ви раз­бу­ди­ла, и с тех пор он в ба­бах ни­че­го дру­го­го ви­деть не мог». Пусть и меч­тал тай­но об учи­тель­ни­це школь­ной сво­ей. Во­лю Ви­та­ли­ну по­сто­ян­но кто-то по­дав­лял, и да­же при­сут­ст­во­вал он в этом ми­ре буд­то по чье­му-то при­нуж­де­нию.

А мир, в ко­то­ром су­ще­ст­во­вал Ви­та­ля, был раз­де­лён. Имен­но по сго­рев­ше­му до­му его про­хо­ди­ла не­кая чер­та, раз­ре­зав­шая по­сё­лок на­двое: сле­ва рос­ли особ­ня­ки но­вых бо­га­чей, а спра­ва до­би­ра­ли свой век до­ма преж­них, со­вет­ских жи­те­лей.

И не ста­ло се­мьи у «по­гра­нич­но­го» Ви­та­ли, и дом его про­пал, и нет у не­го ни­че­го, что мог бы Ви­та­ля по пра­ву на­звать толь­ко сво­им и быть от­то­го сча­ст­ли­вым.

На пе­пе­ли­ще он вспо­ми­на­ет про­жи­тую жизнь, бес­про­буд­но пьёт, за­пер­шись в ос­тат­ках до­ма, и в бе­зу­мии пы­та­ет­ся ре­мон­ти­ро­вать поч­ти унич­то­жен­ное ро­до­вое жи­ли­ще. Лёг­кой те­нью воз­ни­ка­ют на стра­ни­цах рас­ска­за ви­де­ния глав­но­го ге­роя, ко­то­рый встре­ча­ет у за­вет­ной ска­мей­ки под ря­би­ной свою иде­аль­ную воз­люб­лен­ную. «Ты ли это, Ви­та­ля?» – спра­ши­ва­ет она. И слов­но се­бе, он от­ве­ча­ет: «Не я».

Ви­та­ля Раз­мах­нин по­хож поч­ти на лю­бо­го рус­ско­го по­след­них де­ся­ти­ле­тий, ко­то­рый жи­вёт по ка­кой-то глу­пой при­выч­ке, но не хо­чет ме­нять се­бя бе­зо­го­во­роч­но под ук­лад «пра­виль­ный», ра­зум­ный, де­неж­ный. Всё о чём-то ду­ма­ет, от­вле­ка­ясь от «си­ни­цы в ру­ках», от­ча­ян­но за­пи­ва­ет – и по­том с по­хме­лья пла­чет и ка­ет­ся. А ес­ли по­смо­т­рит в зер­ка­ло на се­бя ны­неш­не­го и спро­сит от серд­ца, про­из­не­ся соб­ст­вен­ное имя: «Ты ли это?» – то от­вет бу­дет го­рек и тя­жёл: «Не я…».

Всё не­вер­но и не­проч­но в жиз­ни, ког­да в ду­ше по­се­лил­ся раз­лад. Не по­нять про­сто­му че­ло­ве­ку, как ему быть и не по­те­рять се­бя, как со­хра­нить па­мять о вы­со­ких и яр­ких да­лё­ких звёз­дах, ес­ли да­же учи­тель­ни­ца по ас­тро­но­мии не хо­чет о них рас­ска­зы­вать, по­то­му что звёз­ды «в мон­ст­ров пре­вра­ти­ли, яко­бы уп­рав­ля­ю­щих на­ми».

Че­рез весь рас­сказ про­хо­дит под­чи­не­ние-борь­ба во­ли соб­ст­вен­ной – и во­ли чу­жой, ко­то­рая пе­ре­во­ра­чи­ва­ет че­ло­ве­че­с­кую жизнь и, по су­ще­ст­ву, унич­то­жа­ет её. То пря­мо, то ко­с­вен­но ге­рои упо­ми­на­ют об этом, и мы ви­дим, как они ме­ня­ют­ся в за­ви­си­мо­с­ти от при­ня­то­го ре­ше­ния. По­слуш­но под­чи­нить­ся об­сто­я­тель­ст­вам и плыть по те­че­нию – или глу­хо роп­тать, по­том взры­вать­ся, про­сить про­ще­ния, но до кон­ца так и не со­гла­шать­ся с тем, что про­тив­но серд­цу и за­стит сол­неч­ный и Бо­же­ст­вен­ный свет.

В опи­сан­ной ис­то­рии не най­ти «бор­цов», ко­то­рые про­ти­во­по­с­тав­ля­ют се­бя из­ме­нив­ше­му­ся ми­ру. За­то в рас­ска­зе Та­ть­я­ны Со­ко­ло­вой есть са­мое не­об­хо­ди­мое се­го­дняш­ней рус­ской жиз­ни: вы­со­кий сто­и­цизм на­сто­я­щей ин­тел­ли­ген­ции, учи­тель­ской в пер­во­на­чаль­ном смыс­ле это­го сло­ва, и же­ла­ние по­ст­ро­ить дом и се­мью – у про­сто­го ра­бо­че­го че­ло­ве­ка.

За­ме­тим, эти при­ме­ты те­перь очень силь­но ис­ка­же­ны: пе­да­го­ги­ка пре­вра­ти­лась в на­бор об­ра­зо­ва­тель­ных ус­луг, а дав­няя за­по­ведь муж­чи­ны ста­ла вы­гля­деть в ду­хов­ном пла­не ни­чтож­но: по­ст­ро­ить ши­кар­ный дом, по­са­дить са­мое вы­со­кое и ред­кое де­ре­во, вы­ра­с­тить пре­ус­пе­ва­ю­ще­го сы­на. В та­ком пе­реч­не есть что-то от «ва­ви­лон­ской баш­ни», от­вра­ти­тель­ная гор­ды­ня, ад­ски­ми по­прав­ка­ми раз­ру­ша­ю­щая яд­ро на­ше­го зем­но­го бы­тия: же­ла­ние воз­де­лы­вать Бо­гом дан­ную зем­лю, лю­бить жен­щи­ну – свою вто­рую по­ло­ви­ну и рас­тить де­тей, про­дол­жа­те­лей тво­е­го ро­да.

У Ви­та­ли Раз­мах­ни­на есть брат, мать; в фи­на­ле – лю­би­мая и дол­го­ждан­ная же­на, ко­то­рая вско­ре при­не­сёт ему сы­на. Это ок­ру­же­ние бе­зы­мян­но – про­пи­са­ны толь­ко роль и зна­че­ние их в жиз­ни глав­но­го ге­роя. На по­след­ней стра­ни­це рас­ска­за зву­чат име­на двух об­ре­тён­ных им стар­ших сы­но­вей – вер­нув­ше­го­ся от Ла­ри­с­ки Алек­сея и сы­на же­ны Ва­ни. Тут очень важ­ный ав­тор­ский ак­цент: рус­ская жизнь силь­на ро­до­вым на­ча­лом. «Глав­ное, три сы­на у не­го бу­дет. Как в сказ­ке»,– ду­ма­ет Ви­та­ля, воз­во­дя сруб но­во­го до­ма.

Не­слу­чай­на и фа­ми­лия глав­но­го ге­роя, в ко­то­рой чи­та­ет­ся ха­рак­тер рус­ско­го че­ло­ве­ка, склон­но­го к буй­ст­ву и про­ще­нию, к тру­ду и по­дви­гу – чер­ты, про­ис­те­ка­ю­щие из не­объ­ят­ных на­ших про­сто­ров.

Тя­жек путь Ви­та­ли Раз­мах­ни­на из су­ме­рек в бес­про­свет­ный мрак и за­тем – к све­ту. Лю­би­мая жен­щи­на спа­са­ет его от ги­бе­ли. Её об­раз по­лон за­та­ён­но­с­ти и тер­пе­ния, вер­но­с­ти и ре­ши­мо­с­ти. Вот уж точ­но: ка­кой бу­дет рус­ская жен­щи­на, та­кой ста­нет и Рос­сия.

Од­на­ко в рас­ска­зе сов­сем нет па­те­ти­ки и ши­ро­ких обоб­ще­ний. И во­все не най­ти сло­ва «рус­ский». Вот толь­ко уди­ви­тель­ное про­сто­ре­чие ма­те­ри Ви­та­ли, на­род­ный го­вор на­по­ми­на­ет чи­та­те­лю о на­ци­о­наль­ных кор­нях: «На кой чо­мор»; «про­сто­ды­рый ты»; «за что Бо­уш­ко на ме­ня так». Для ор­га­ни­за­ции ху­до­же­ст­вен­но­го про­ст­ран­ст­ва эти язы­ко­вые вспыш­ки чрез­вы­чай­но важ­ны.

Но есть тут и дру­гой, ед­ва уло­ви­мый смысл. Мать не зна­ет, как Ви­та­ле вы­брать­ся из жи­тей­ско­го ту­пи­ка. Её ре­цеп­ты при­ми­тив­ны, она са­ма – ве­до­мая, ста­ра­ет­ся при­но­ро­вить­ся к но­вым ре­а­ли­ям, сов­сем не за­ду­мы­ва­ясь о ду­ше, ко­то­рую так лег­ко по­те­рять. Че­ло­век стар­ше­го по­ко­ле­ния, она во­все не му­д­рец. В сю­же­те рас­ска­за мать Ви­та­ли слов­но бы обо­зна­ча­ет со­бой «ста­рое рус­ское ме­с­то» – и од­но­вре­мен­но по­ка­зы­ва­ет не­спо­соб­ность это­го «ме­с­та» про­ве­рен­ны­ми вче­раш­ни­ми сред­ст­ва­ми пе­ре­ме­нить жизнь к луч­ше­му.

Че­рез ко­го же всё-та­ки при­дут пе­ре­ме­ны, ес­ли на­гляд­ная тра­ди­ция об­вет­ша­ла? Че­рез про­све­щён­ную жен­щи­ну, со­хра­нив­шую в се­бе чув­ст­во прав­ды, чи­с­то­ты и дол­га.

Поч­ти вся ис­то­рия, рас­ска­зан­ная Та­ть­я­ной Со­ко­ло­вой, про­ни­за­на чув­ст­вом не­изъ­яс­ни­мой го­ре­с­ти, ко­то­рой, ка­жет­ся, нет кон­ца. Но всё раз­ре­ша­ет­ся, и вче­раш­няя бе­да ста­но­вит­ся толь­ко ша­гом на пу­ти к вне­зап­ной ра­до­с­ти.

«И они по­ка­за­лись из-за бли­жай­шей мно­го­этаж­ки сра­зу друж­ной тро­и­цей. Алёш­ка Ва­нюш­ку, то­ро­пясь, за ру­ку вёл, тот спо­ты­кал­ся, ка­п­риз­ни­чал. И она еле за ни­ми по­спе­ва­ла, ма­лень­кая, за­мет­но уже круг­лая, точ­но ша­рик, нет, ско­рее, на ту сне­ги­ри­ху по­хо­жая, что ког­да-то со сне­ги­рём на ря­би­не си­де­ла, в бе­лом, снеж­но-пу­с­том воз­ду­хе…».

В ли­те­ра­ту­ре по­след­них де­ся­ти­ле­тий как буд­то сов­сем нет про­из­ве­де­ний о се­мей­ном сча­с­тье, всё боль­ше слёз и го­ря. О гла­мур­ных, мел­ко­бур­жу­аз­ных ис­то­ри­ях го­во­рить не сто­ит. Этот рас­сказ не­о­жи­дан­но по­ка­зы­ва­ет, ка­ким оно мо­жет быть.

И сов­сем не­о­жи­дан­но по­ни­ма­ешь: вот так и нач­нёт­ся дол­го­ждан­ное пре­об­ра­же­ние скорб­ной рус­ской зем­ли.

Вячеслав ЛЮТЫЙ,
г. ВОРОНЕЖ