Архив : №04. 29.01.2010

Причащение божьим словом…

 Мо­лит­ва Юрия Куз­не­цо­ва

 

– А вот, кста­ти, ин­те­рес­но, в чём имен­но за­клю­ча­лась ва­ша ре­дак­тор­ская ра­бо­та, что имен­но вы там де­ла­ли?

– Да, ну, ни­че­го… Ко­неч­но, он всё сам при­нёс. Это бы­ло из­бран­ное. Се­рия «По­эти­че­с­кая Рос­сия». Бы­ла та­кая. Там фо­то­гра­фия очень хо­ро­шая его, он там мо­ло­дой. Я на­сто­ял на ней, го­во­рю: «Юрий По­ли­кар­по­вич, да­вай­те вот эту фо­то­гра­фию!» Ну, я всё вы­чи­тал, ко­неч­но… Хо­тя он по­том го­во­рил, мы в так­си еха­ли, что там есть опе­чат­ки всё-та­ки… Есть. Но по­ря­док он сам оп­ре­де­лял, я не вме­ши­вал­ся. У не­го как раз та­кая вол­на по­ш­ла: в «Худ. ли­те» там, в «Со­вре­мен­ни­ке», в «Мо­ло­дой гвар­дии»… Три сбор­ни­ка.

– А ан­но­та­цию кто пи­сал?

– Я не по­мню. Я, на­вер­но… Ну, не он точ­но. Я пи­сал. Ну, а че­го там…

Ну, вот и Тряп­кин при­ез­жал не­сколь­ко раз. Я был ре­дак­то­ром его книж­ки. Но над Тряп­ки­ным, ко­неч­но, по­ра­бо­та­ли… Ког­да я пред­ста­вил ва­ри­ант ру­ко­пи­си, её по­смо­т­рел за­ве­ду­ю­щий ре­дак­цией и го­во­рит: «Мно­го сла­бо­го». Тряп­кин мно­го сти­хов да­вал, и мно­го со­кра­ще­ний бы­ло.

– А кто вы­би­рал? Вы вы­би­ра­ли?

– И я вы­би­рал, и… Ну, он не оби­жал­ся, кста­ти, нет, не оби­жал­ся… Ко­неч­но, там за­ве­ду­ю­щий по­ра­бо­тал… Над Тряп­ки­ным мож­но бы­ло бы там и во­об­ще ни­че­го не де­лать…

– А ког­да-ни­будь хоть он спо­рил: «Нет! Вот это на­до ос­та­вить!»?

– Нет, ну бы­ло так: «Это хо­те­лось бы, – го­во­рит, – ос­та­вить…». Он за­икал­ся так: «Д-д-д… это над-д-до. Эт-т-т… Это на­до...».

Вот. При­хо­ди­лось, зна­чит, мне об­щать­ся с Юри­ем По­ли­кар­по­ви­чем, ког­да я ра­бо­тал в из­да­тель­ст­ве «Со­вре­мен­ник». Он там то­же ра­бо­тал – в ре­дак­ции на­ци­о­наль­ной по­эзии. Но ког­да я при­шёл – он к то­му мо­мен­ту уже вы­пу­с­тил книж­ку «Во мне и ря­дом – даль», уже стал зна­ме­ни­тым по­этом и че­рез ка­кое-то вре­мя ушёл на воль­ные хле­ба. Он сам го­во­рил, что эта книж­ка с та­ким боль­шим тру­дом, му­чи­тель­но про­ди­ра­лась!.. Ес­ли бы не ра­бо­тал в ре­дак­ции, ко­неч­но, не­из­ве­ст­но, сколь­ко бы ждать при­шлось! (Ког­да он был на воль­ных хле­бах, ино­гда то­с­ко­вал, что у не­го нет ра­бо­ты. Это ещё за­дол­го до при­хо­да в «Наш со­вре­мен­ник»… Го­во­рил мне: «На­до бы пой­ти ра­бо­тать… А ку­да?» – так как-то раз­мы­ш­лял...) И, по­мню, вы­бра­ли его в ред­со­вет. Был та­кой по­кой­ный по­эт, не­дав­но умер, Ля­пин Игорь. Он, кста­ти, к Куз­не­цо­ву очень так от­ри­ца­тель­но от­но­сил­ся, за­ви­до­вал, рев­но­вал. И на ред­со­ве­те об­суж­да­ли ка­кую-то ру­ко­пись, ре­цен­зен­том ко­то­рой был Ля­пин, он её пред­ло­жил. А вто­рая ре­цен­зия бы­ла куз­не­цов­ская – от­ри­ца­тель­ная рез­ко, он за­ру­бил. За­шёл спор об этой ру­ко­пи­си. И Куз­не­цов го­во­рит: «Да там нет ни­че­го!» (очень рез­ко). А Ля­пин встал и го­во­рит Куз­не­цо­ву: «Да ты сам пло­хо пи­шешь!» – дерз­нул так. По­ни­ма­ешь? А тот ему: «Да ты с ума со­шёл!» При­чём это бы­ло так ска­за­но! «Ты с ума со­шёл!!!» – как буд­то он уви­дел ка­кое-то чу­ди­ще (сме­ёт­ся). Это бы­ло не­пе­ре­да­ва­е­мо! «Да ты с ума со­шёл!» Вот та­кие на­гле­цы по­па­да­лись… Но это край­не ред­ко, ко­неч­но – «Ты сам пло­хо пи­шешь…» – это ге­ни­аль­но (сме­ёт­ся)… Да, к со­жа­ле­нию, я и тог­да пред­чув­ст­во­вал, что на­до всё это за­пи­сы­вать. По­то­му что столь­ко бы­ло все­го ус­лы­ша­но! Суж­де­ний – мет­ких, вер­ных… оце­нок… Всё это очень крат­ко, ём­ко. И, при­чём, без вся­ких ка­ких-то раз­ви­тий. Он ред­ко ког­да ка­кую-то мысль раз­ви­вал… А так вот, две фра­зы – и всё.

Я же ещё в бю­ро по­эзии был, под пред­се­да­тель­ст­вом Куз­не­цо­ва, го­да че­ты­ре, на со­ве­ща­нии по при­ёму в Со­юз пи­са­те­лей… И вот был при­ём од­но­го по­эта… И от­ме­ча­ли вли­я­ние силь­ное Тют­че­ва… И Куз­не­цов го­во­рит: «Тют­чев до­ро­гу пе­ре­бе­жал» (сме­ёт­ся). А дру­го­му – тот что-то ра­бо­тал в «Со­вре­мен­ни­ке» и дол­го всё мял­ся, до­ку­мен­ты со­би­рал в Со­юз – он ему го­во­рит: «Ну, ты пе­ре­скром­ни­чал!» – что-то та­кое… У не­го бы­ли ка­кие-то от­дель­ные прям – не в бровь, а в глаз со­вер­шен­но – вы­ра­же­ния…

– А на ва­ши кни­ги он ка­кие-то от­зы­вы, ре­цен­зии де­лал?

– Не ре­цен­зию… А… На вто­рую книж­ку, я ему ког­да по­да­рил, он, про­чи­тав её, на­пи­сал ре­ко­мен­да­цию в Со­юз пи­са­те­лей. Он там на­пи­сал, что хо­ро­шее срод­ст­во в по­эзии Не­жда­но­ва с по­эзи­ей Фе­та и Вла­ди­ми­ра Со­ко­ло­ва… Ну, це­лый лист, плот­но ис­пи­сан­ный… При­чём, он так бы­с­т­ро на­пи­сал, охот­но. Она где-то есть у ме­ня, я её не­сколь­ко раз ис­поль­зо­вал. Но на­до ис­кать… В га­ра­же у ме­ня, там всё за­ва­ле­но. И там же лист «Зо­ло­той го­ры». Мы с ним как-то си­де­ли, и я смо­т­рел ва­ри­ан­ты, кру­тил лист, ис­пи­сан­ный с двух сто­рон. Лист А-4 и – чет­ве­ро­сти­шия, чет­ве­ро­сти­шия – всё по­чёр­ка­но там. Ну, я ему про­тя­ги­ваю об­рат­но, а он го­во­рит: «Ос­тавь се­бе. Для по­том­ст­ва».

А ещё у ме­ня есть сти­хи: «Это бы­ло так дав­но, что вспо­ми­нать уже не на­до…» – и Куз­не­цов од­наж­ды го­во­рит: «Ну, ты бе­рёшь пря­мо – один в один! Так не­до­пу­с­ти­мо!» Я так да­же вздрог­нул: «Где?» Он го­во­рит: «В пе­ре­во­дах у ме­ня». И он мне да­же на­звал. А у ме­ня книж­ка это­го Ата­му­ра­та Ата­ба­е­ва, я её всю про­ли­с­тал – не на­шёл. Я го­во­рю: «А где, Юрий По­ли­кар­по­вич? Где? Мне про­сто ин­те­рес­но!». «У Ата­ба­е­ва» – го­во­рит. По­том я ему ког­да да­вал под­бор­ку сти­хо­тво­ре­ний в «Наш со­вре­мен­ник», я это сти­хо­тво­ре­ние вклю­чил и, что­бы вый­ти из по­ло­же­ния, на­пи­сал по­свя­ще­ние Куз­не­цо­ву и эти строч­ки ос­та­вил. Он на по­лях на­пи­сал: «Юрий Куз­не­цов». Вер­нул пач­ку сти­хов – и вот это сти­хо­тво­ре­ние бы­ло от­ме­че­но так ка­ран­да­шом «Юрий Куз­не­цов». А я так и не на­шёл, где это… Я да­же в ка­выч­ках по­ста­вил – «Это бы­ло так дав­но…», как ци­та­ту. И как ци­та­ту он не при­нял… Это ин­те­рес­но. «Ста­рин­ная усадь­ба» – там на­зы­ва­ет­ся у ме­ня, в сбор­ни­ке. Ну, пуб­ли­ка­ция вы­шла. Он го­во­рит: «Толь­ко у нас за сти­хи пла­тят»…

Был ещё с ним… од­но вре­мя при­хо­ди­ли они в «Со­вре­мен­ник» вме­с­те… Ко­тю­ков! Лев Ко­тю­ков. Куз­не­цов го­во­рит: «Я его вы­гнал из до­му… Но­ет, ску­лит… Всё ему дай, дай… Тер­петь не мо­гу ны­ти­ков!.. Ни­ког­да не на­до так вот рвать. По­лу­чи­лось – и по­лу­чи­лось. А этот прям но­ет... Вот ему книж­ку… Вот ещё что-то…». И по­том он его эпи­го­ном счи­тал, со­вер­шен­но не при­зна­вал…

– А к Вла­ди­ми­ру Со­ко­ло­ву, с ко­то­рым у вас Юрий По­ли­кар­по­вич срод­ст­во от­ме­тил, вы не хо­ди­ли в гос­ти?

– В гос­ти нет, но был на се­ми­на­ре. Он то­же вёл. Ещё ког­да я ра­бо­тал в «Со­вре­мен­ни­ке», я ему зво­нил. Книж­ку тог­да со­би­рал: ис­по­ведь, ду­хов­ная по­эзия. Про­сил у не­го сти­хи. А он мне го­во­рит: «Я вот на­пи­сал се­го­дня сти­хо­тво­ре­ние…» – и про­чи­тал. Я по­мню да­же – «Я ус­тал от двад­ца­то­го ве­ка…». Ну, зна­ешь, на­вер­но… А ещё та­кие у не­го строч­ки: «Мне ос­та­лось толь­ко бо­жье вре­мя. / Сво­е­го, на что по­па­ло, боль­ше нет…».

Вот ещё… Ген­на­дий Сту­пин, та­кой по­эт, зна­ешь? Был ве­чер Сту­пи­на, и Куз­не­цов вы­сту­пал на этом ве­че­ре… Я по­мню, он чи­тал его сти­хи, силь­ные сти­хи. Ещё про Сту­пи­на он ска­зал мне од­наж­ды: «Про­пил моз­ги…».

– Сти­хо­тво­ре­ние есть у Юрия По­ли­кар­по­ви­ча та­кое – «За­ну­да Сту­пин…».

– Да. Фро­ло­ву, кста­ти, то­же есть по­свя­ще­ние. Во­об­ще, ма­ло ко­му он по­свя­щал. Это еди­ни­цы. Ко­жи­нов там…

– Ещё сни­мал ино­гда по­свя­ще­ния. Вот, на­при­мер, Пе­ре­дре­е­ву в ру­ко­пи­си бы­ло по­свя­ще­но «Вы­хо­дя на до­ро­гу, ду­ша ог­ля­ну­лась…». И там же, в ру­ко­пи­си, это по­свя­ще­ние пе­ре­чёрк­ну­то.

– Да? Пря­мо в ру­ко­пи­си? Ну, с Пе­ре­дре­е­вым я то­же ра­за два встре­чал­ся. В ЦДЛ-е, в ре­дак­ции «Дня по­эзии», ког­да он со­став­лял. «Три руб­ля, – го­во­рит, – есть?» Я уже не по­мню, что от­ве­тил – бы­ло или нет… Он моё сти­хо­тво­ре­ние про­чи­тал – го­во­рит: «Сны ду­ши»…

– Это он так оха­рак­те­ри­зо­вал сти­хи?

– Ну, да. Про­чи­тал сти­хо­тво­ре­ние, ко­то­рое в «Дне по­эзии»… Я ему го­во­рю: «У ме­ня там сти­хо­тво­ре­ние идёт…» Он его от­крыл, про­чи­тал, го­во­рит – или «Сны ду­ши», или «Сон ду­ши»… Я не стал до­зна­вать­ся, что он имел в ви­ду...

– То­же стро­гий це­ни­тель был…

– Да, стро­гий. Его под­па­и­ва­ли там, что­бы сти­хи свои про­дви­нуть, на вся­кие ухи­щ­ре­ния шли… Это мне рас­ска­зы­ва­ли…

– Юрий По­ли­кар­по­вич ведь был не ме­нее стро­гий…

– По­мню, он го­во­рил про сти­хо­тво­ре­ние своё, где есть сло­ва «И мос­ты меж­ду до­б­ром и злом»…

– «По­ма­ни­ла мо­ло­дость и скры­лась»… Это «Рас­пу­тье», по-мо­е­му.

– Да, да, да. «Рас­пу­тье». И вот эта строч­ка (она дваж­ды по­вто­ря­ет­ся в сти­хо­тво­ре­нии) Куз­не­цо­ву не нра­ви­лась. Это бы­ло ещё в пер­вую на­шу встре­чу. Имен­но эти сло­ва «мос­ты меж­ду до­б­ром и злом». «Не мо­гу, – го­во­рит, – ну, не идёт ни­че­го дру­го­го…». И как бы он спра­ши­вал, впер­вые за всю жизнь так спро­сил: «Вот это ка­жет­ся не за­кон­чен­ным?..». «А впро­чем, – го­во­рит, – лад­но, пусть так…». А я что ему мог ска­зать? Пред­ло­жить я ни­че­го не мог…

Ещё вот он го­во­рил, что, на­при­мер, в сти­хах сло­во «го­ды» – не­пра­виль­но. «Не «го­ды» долж­но быть, а «ле­та»! «Го­ды» – это не вер­но». Вот у Бо­ра­тын­ско­го: «И, в мо­ло­дые на­ши ле­ты, / Да­ём по­спеш­ные обе­ты, / Смеш­ные, мо­жет быть, все­ви­дя­щей судь­бе...». «Мо­ло­дые на­ши ле­ты», не «го­ды». И вот он го­во­рил, что это по­эти­че­с­кие пра­виль­нее не «го­ды», а «ле­ты»… Ни­ка­ких но­вых сло­ве­чек то­же он тер­петь не мог…

По по­во­ду лек­си­ки ещё, по­мню, го­во­рил, ког­да пи­сал по­эму «Змеи на ма­я­ке», что его му­чи­ло од­но сло­во – «ку­барь». Там есть та­кое. «Я, – го­во­рит, – его у Да­ля на­шёл». Он мне сам го­во­рил.

По­том, ког­да стал я хо­дить в храм, вот эта по­ло­са во­цер­ков­ле­ния – она про­шла без об­ще­ния с Юри­ем По­ли­кар­по­ви­чем. Тог­да я во­об­ще от ли­те­ра­ту­ры ото­шёл. Счи­тал, что «это не важ­но», что «не об этом нуж­но ду­мать». Ото­шёл… И мы с ним прак­ти­че­с­ки тог­да не об­ща­лись. Ког­да я уже стал дья­ко­ном, я тог­да по­явил­ся у не­го в ре­дак­ции… Или до этой встре­чи бы­ла встре­ча на ули­це, на Цвет­ном буль­ва­ре, ле­том. Он мне по­да­рил книж­ку «До сви­да­нья! Встре­тим­ся в тюрь­ме». Вы­та­щил книж­ку и под­пи­сал: «Плачь и мо­лись. Юрий Куз­не­цов» – вот та­кое по­же­ла­ние. А так он над­пи­сы­вал ино­гда: «С при­ве­том! Юрий Куз­не­цов», «На па­мять…» пер­вая над­пись бы­ла…

– В ка­кие го­ды вы об­ща­лись, по­лу­ча­ет­ся?

– Ну, с 78-го… и с 91-го или 92-го, на­вер­но, лет во­семь-де­вять пе­ре­рыв был… Так из­ред­ка встре­чал я его, за­хо­дил… Тог­да он по­зво­нил, ког­да вы­шло Афа­на­сь­е­ва пе­ре­из­да­ние в «Со­вре­мен­ном пи­са­те­ле». И был он на­пря­жён, чув­ст­во­ва­лось… Тог­да це­ны пры­га­ли. И це­лое со­сто­я­ние, я по­мню, про­па­ло… Я ему и Ба­ти­ме го­во­рил, ког­да он вот эти день­ги по­лу­чил пав­лов­ские: «На­до вам что-то по­ку­пать…». Тог­да речь шла о ма­ши­не или да­че. Да­же кто-то из них ез­дил по на­прав­ле­ни­ям ка­ким-то – смо­т­реть да­чи… А ма­ши­на, го­во­рит: «За­чем ма­ши­на? Пер­вый столб – мой! Я не бу­ду учить­ся». И про­па­ли про­сто все сбе­ре­же­ния эти, го­но­ра­ры боль­шие… До­жи­ли до то­го да­же, что он ез­дил за кар­тош­кой… У Оле­га Ко­чет­ко­ва под Ко­лом­ной отец жил в де­рев­не, и он пред­ло­жил съез­дить (он его «Юра» на­зы­вал, они поч­ти ро­вес­ни­ки)… да, и Юрий По­ли­кар­по­вич со­гла­сил­ся… и вот они по­еха­ли и при­вез­ли на сво­их ру­ках. По­ни­ма­ешь, вре­мя ка­кое бы­ло? За кар­тош­кой… Это в 90-е… И вот эта го­ло­ду­ха, ко­неч­но… тог­да, я по­мню, он су­м­рач­ный до­воль­но был, так – пыт­ли­во смо­т­рел на ме­ня: «Как ты?» – го­во­рит. А я тог­да во­цер­ков­лял­ся, и на­ст­ро­е­ние у ме­ня бы­ло не то что­бы бла­го­душ­ное… жи­лось ра­до­ст­но, в цер­ковь при­хо­дил, ве­ра… И он эту раз­ни­цу уви­дел, на­вер­но, всё-та­ки… Не знаю… Но об­ще­ния та­ко­го вот, как рань­ше, уже не бы­ло…

А по­том, по­сле пе­ре­ры­ва-то, ког­да я при­шёл в ре­дак­цию, он го­во­рит: «О! Ба­тюш­ка при­шёл. От­по­ёшь ме­ня?..» Это бы­ло в мо­их вос­по­ми­на­ни­ях... На­счёт от­пе­ва­ния бы­ло ска­за­но им как-то ми­мо­хо­дом, и оно, дей­ст­ви­тель­но, че­рез ка­кое-то вре­мя сбы­лось… Че­рез год при­шлось, дей­ст­ви­тель­но, на клад­би­ще… От­пе­ва­ли-то его в хра­ме Воз­не­се­ния боль­шом… А ли­тию, па­ни­хи­ду – уже на клад­би­ще я слу­жил и зем­лёй по­сы­пал…

По­мнишь в «Юно­с­ти Хри­с­та» тот мо­мент, ког­да Хри­с­тос ли­цо своё про­мо­ка­ет в по­лот­но? Этот ку­сок ме­ня, ко­неч­но, по­ра­зил! Он мне чи­тал его в ре­дак­ции, я был про­сто оше­лом­лён. «– Вы­ше дер­жи! – че­ло­ве­ку про­мол­вил Хри­с­тос. / И че­ло­век над со­бою кар­ти­ну воз­нёс. / И про­ни­за­ли её не­бе­са го­лу­бые, / И ощу­тил он сво­и­ми ру­ка­ми впер­вые / Тре­пет кар­ти­ны. И ста­ла кар­ти­на пол­ней – / За­го­лу­бе­ли пу­с­тые глаз­ни­цы на ней, / И по­смо­т­ре­ла кар­ти­на жи­вы­ми гла­за­ми. / Толь­ко на миг про­си­я­ла она не­бе­са­ми. / Толь­ко на миг че­ло­ве­ку явил­ся Хри­с­тос. / Вихрь на­ле­тел и в пу­с­ты­ню кар­ти­ну унёс…» Я го­во­рю: «Юрий По­ли­кар­по­вич, это ге­ни­аль­но!» А он: «На уров­не». Так вот – «на уров­не»… А я был про­сто оше­лом­лён. Я, ког­да он про­чи­тал, про­сто уви­дел это сам!

И очень пе­ре­жи­вал он, ког­да уз­на­вал, что свя­щен­ни­ки не по­ни­ма­ют… он го­во­рил: «Не по­ни­ма­ют...». Был та­кой отец Дми­т­рий Дуд­ко, вот он как раз го­во­рил, что раз­ные пу­ти у каж­до­го есть к Спа­си­те­лю, и од­но­му это от­кры­ва­ет­ся че­рез по­сред­ст­во кра­сок, дру­го­му – сло­ва… А Куз­не­цов же ни­где не ис­ка­жа­ет дог­ма­тов, не от­хо­дит… Он да­же го­во­рил мне сам (я его да­же не спра­ши­вал): «Ну вот как я пред­став­ляю се­бе бо­же­ст­вен­ность Спа­си­те­ля?.. В нём бы­ло со­еди­не­но – не слить, не ра­зо­рвать – бо­же­ст­вен­ное и че­ло­ве­че­с­кое на­ча­ло. И всё это – как ка­ча­ю­щий­ся ма­ят­ник. То бо­же­ст­вен­ное уси­ли­ва­лось – то ума­ля­лось…» Да­же как-то же­с­том ру­ки он по­ка­зал этот ма­ят­ник, что это всё – не ра­зо­рвать, не слить… И это дей­ст­ви­тель­но так. То есть он это знал. Чи­тал или не чи­тал, – но он ни ра­зу ни­где не ска­зал ка­кую-то ере­ти­че­с­кую вещь, в хри­с­ти­ан­ском смыс­ле. Всё со­гла­со­ва­но. И ког­да он пи­шет, что при­сут­ст­ву­ет в Ка­не Га­ли­лей­ской на бра­ке, ну это со­вер­шен­но, как по­эт… Ко­неч­но, по­эт мо­жет во­об­ра­же­ни­ем пе­ре­ме­с­тить­ся. По­это­му уп­рё­ки все эти, ко­то­рым он под­верг­ся. И про по­щё­чи­ну Ма­рии то­же… Это не прин­ци­пи­аль­но всё, не ка­са­ет­ся глав­но­го. Важ­но в глав­ном иметь еди­но­мыс­лие, а во вто­ро­сте­пен­ном мож­но спо­рить… Апо­с­тол Па­вел го­во­рил: чтоб в глав­ном не бы­ло рас­хож­де­ний … Ну, мо­жет быть, там в «Дет­ст­ве» бы­ло – топ­нул но­гой… по­щё­чи­на эта… но это до­пу­с­ти­мо, ни­че­го страш­но­го нет. Это как уче­ни­ки Спа­си­те­лю го­во­ри­ли: «Как нам от­но­сить­ся к че­ло­ве­ку, ко­то­рый хо­дит и, Тво­им име­нем при­кры­ва­ясь, дей­ст­ву­ет?..» А Спа­си­тель им от­ве­ча­ет: «Ну, он же не про­тив нас идёт…». На­до это ме­с­то в Еван­ге­лии най­ти… То есть – это до­пу­с­ти­мо. Спа­си­тель го­раз­до ши­ре, он каж­до­го че­ло­ве­ка при­ни­ма­ет, кто Его ис­по­ве­ду­ет… Как ис­по­ве­ду­ет? Это мо­жет быть раз­ный путь. Лишь бы от чи­с­то­го серд­ца. По­то­му что Гос­подь го­во­рит: «Сы­не, дай мне твоё серд­це». Зна­чит, важ­но не то, что ты ему бу­дешь го­во­рить. Ес­ли серд­цем да­ле­ко, а ус­та­ми близ­ко… это же не зна­чит, что ты к Бо­гу близ­ко на­хо­дишь­ся… Глав­ное-то ис­по­ве­до­вать Хри­с­та всей сво­ей жиз­нью, за­по­ве­ди его ис­пол­нять. И вот, ка­кую за­по­ведь ни возь­ми, всё Юрий По­ли­кар­по­вич ста­рал­ся в жиз­ни пре­тво­рять…

Од­наж­ды он мне стал рас­ска­зы­вать: «Вот, – го­во­рит, – Три­фо­нов­ская ули­ца. Храм, по­свя­щён­ный му­че­ни­ку Три­фо­ну…» – что ког­да-то со­коль­ни­чий Ио­ан­на Гроз­но­го по­те­рял со­ко­ла (это в жи­ти­ях свя­тых есть), и он му­че­ни­ку явил­ся… Он рас­ска­зал эту прит­чу из жи­тий свя­тых, и я по­чув­ст­во­вал у не­го та­кое – ува­же­ние к ве­ре… Это бы­ли го­ды-то ещё ком­му­ни­с­ти­че­с­кие… И он со­жа­лел: «Вот, – го­во­рит, – жал­ко, ког­да раз­ре­ши­ли в церк­ви хо­дить, во­цер­ков­лять­ся лю­ди мно­гие ста­ли… Жал­ко, что это про­шло ми­мо ме­ня. По­то­му что вос­пи­та­ние… дру­гое. Чув­ст­вую этот не­до­ста­ток...». И он так вот сжа­то стал на­вёр­сты­вать. Свя­тых от­цов очень мно­го чи­тал в по­след­ние го­ды. Од­на из по­след­них книг его бы­ла, ко­то­рую он чи­тал, – пре­по­доб­ный Ам­вро­сий Оп­тин­ский (со­бра­ние пи­сем).

Он пре­тер­пел, ко­неч­но, мно­го на­па­док по по­во­ду сво­е­го твор­че­ст­ва, свя­зан­но­го со Спа­си­те­лем… Это бы­ли та­кие при­дир­ки со­вер­шен­но – фа­ри­сей­ские. «Как это он по­смел?!», «Как он мог!», «Да, это не тот Хри­с­тос». Как буд­то… Это всё – за­кон­ни­ки... По­ни­ма­ешь? Как вот сам Спа­си­тель го­во­рил: «Бой­тесь за­ква­с­ки фа­ри­сей­ской!» По­то­му что от них он все­гда тер­пел: вот, мол, в суб­бо­ту нель­зя…. Он ис­це­ля­ет, а его фа­ри­сеи об­ли­ча­ют, за­кон­ни­ки, книж­ни­ки, что «ты не име­ешь пра­ва, по за­ко­ну Мо­и­сея, ра­бо­тать». По­лу­ча­ет­ся, нель­зя ни ис­це­лить, ни по­мочь че­ло­ве­ку, по­пав­ше­му в бе­ду. «А раз­ве вы не вы­та­с­ки­ва­е­те из ко­лод­ца ов­цу, ес­ли она по­па­ла ту­да в суб­бо­ту? Или ко­ня не от­вя­зы­ва­е­те, что­бы на­по­ить его? Не че­ло­век для суб­бо­ты, а суб­бо­та для че­ло­ве­ка». Вот. И по­сто­ян­но он с ни­ми бо­рол­ся. То есть они ему до­ку­ча­ли про­сто… И Куз­не­цов это по­ни­мал. Он не­сколь­ко раз го­во­рил мне в ре­дак­ции: «Как же Ему при­хо­ди­лось!»

Ког­да пи­сал по­эму, он го­во­рил: «Хо­тя бы внеш­не по­смо­т­реть, кто как при­бли­зил­ся…». И про­сма­т­ри­вал ил­лю­с­т­ра­ции – ита­ль­ян­ских ху­дож­ни­ков эпо­хи Воз­рож­де­ния – Джот­то там и дру­гих. И как-то так ин­ту­и­тив­но раз­ли­чал: «Этот при­бли­зил­ся», «А вот этот – нет»... Мно­го про­смо­т­рел ра­бот, жи­во­пи­си очень мно­го. Я ему го­во­рю: «Есть и в му­зы­ке. «Стра­с­ти по Мат­фею» Ба­ха…». И вот он со­гла­сил­ся по­слу­шать…

Ещё был слу­чай та­кой, он воз­му­щал­ся… Кон­церт ду­хов­ной му­зы­ки в кон­сер­ва­то­рии. Вы­шел хор и стал петь ака­фист. «Это про­фа­на­ция! Это всё... Цер­ков­ные ве­щи по­ют в кон­церт­ном за­ле…». То есть он очень вос­при­нял это ос­т­ро… На­столь­ко у не­го кри­те­рий был вы­со­кий! Иной да­же и во­цер­ков­лён­ный че­ло­век ска­жет: «Ну и что? Там зву­чит – пу­с­кай и со сце­ны зву­чит!..» А у не­го ви­дишь как… не долж­но быть свя­то­тат­ст­ва! Вот этот страх Бо­жий – в нём был, я со­вер­шен­но точ­но знаю.

И я ещё уди­вил­ся: этот сю­жет, ко­то­рый он ис­поль­зо­вал в сти­хо­тво­ре­нии «Мо­лит­ва», он ведь хо­дя­чий в пра­во­слав­ной ли­те­ра­ту­ре. У Тол­сто­го есть в на­род­ных его рас­ска­зах. Та­кой – рас­хо­жий… А Куз­не­цо­ва по­тряс­ло. Это го­во­рит о чём? О том, что он по­вер­нул­ся к ве­ре, и его тут по­ра­зи­ло: «Как? Ведь мо­лить­ся мож­но же и так!..» – он же стал это по­ни­мать, и в ду­ше ра­бо­та ста­ла про­ис­хо­дить ак­тив­но в пра­во­слав­ном ду­хе, на­прав­лен­ная на та­кое во­цер­ков­ле­ние, что он стал в та­ких ве­щах раз­би­рать­ся… И его так это по­тряс­ло, что он сти­хо­тво­ре­ние на­пи­сал. При­чём сти­хо­тво­ре­ние очень про­ник­но­вен­ное. И, дей­ст­ви­тель­но, на­пи­сал мо­лит­ву: «Ты в не­бе­сех – мир во гре­сех – по­ми­луй всех». Дей­ст­ви­тель­но, на­род­ны­ми сло­ва­ми пе­ре­ска­зан­ная мо­лит­ва. Да­же не пе­ре­ска­за­на: она са­ма – мо­лит­ва.

– А как вам сти­хо­тво­ре­ние «Пор­т­рет учи­те­ля» о Хри­с­те? Оно ведь ещё в 87-м го­ду на­пи­са­но…

– Ну, очень сме­лое та­кое!

– Для ме­ня за­гад­ка, по­че­му он его в «Кре­ст­ный путь» не вклю­чил. Вро­де бы оно со­вер­шен­но ту­да впи­сы­ва­ет­ся, к по­эмам…

– Да, оно во­об­ще под­хо­дит. «Пор­т­рет» про­сто – как бы часть этих по­эм… Не знаю…

Ещё вот в этом сбор­ни­ке («Кре­ст­ный путь». – Е.Б.) есть сти­хо­тво­ре­ние «Стук над об­ры­вом». Это 79-й ещё год! Ког­да у нас бы­ла од­на из по­след­них встреч или да­же са­мая по­след­няя… По­зд­но уже, на­до бы­ло ухо­дить, стем­не­ло. Он плащ оде­ва­ет и го­во­рит: «Сей­час чув­ст­вую в се­бе та­кую си­лу: мо­гу о чём угод­но на­пи­сать, ни­ка­ких пре­пят­ст­вий не чув­ст­вую. Вот слу­шай. «Стук над об­ры­вом»…» И чи­та­ет мне сти­хо­тво­ре­ние. Я го­во­рю: «По­мню». А он: «А вот даль­ше…». И чи­та­ет: «Го­ло­вою о две­ри он бил­ся…» – а он уже на­по­ло­ви­ну оде­тый сто­ит, ру­ки в плащ про­со­вы­ва­ет… и за­мер в этот мо­мент: «И от­кры­лись они пе­ред ним. / И его, чтоб сов­сем не раз­бил­ся, / Под­хва­тил на ле­ту се­ра­фим…» И го­во­рит: «О! Ви­дишь?» Я: «Ну, Юрий По­ли­кар­по­вич, сов­сем по-дру­го­му сти­хо­тво­ре­ние вос­при­ни­ма­ет­ся. Под­ни­ма­ет его. Тя­га ка­кая-то воз­ни­ка­ет!..» Вот он на­шёл это (про­дол­же­ние на­пи­сал).

По­том, как раз в то вре­мя он пи­сал по­эму «Со­ше­ст­вие в ад»... там же они, ког­да с Хри­с­том схо­дят во ад, встре­ча­ют­ся и со свя­ты­ми… А я го­во­рю: «А где же у вас Ио­анн Пред­те­ча?» (А ког­да он чи­тал мне ку­с­ки, его ещё не бы­ло.) То­же уже мы со­би­ра­лись до­мой (я ча­с­то за­хо­дил к не­му), и он так в не­до­уме­нии ос­та­но­вил­ся… «Да­аа… не­ту...». И по­том уже этот ку­сок по­явил­ся, ког­да я в сле­ду­ю­щий раз при­ехал, по-мо­е­му, че­рез не­де­лю. А ещё один ку­сок по­явил­ся по­сле то­го, как я ему рас­ска­зал слу­чай: ве­ли­ко­му­че­ник Мер­ку­рий прон­за­ет ко­пь­ём им­пе­ра­то­ра Юли­а­на и по­том воз­вра­ща­ет­ся на ико­ну уже с ок­ро­вав­лен­ным ко­пь­ём.

– А из ка­ко­го ис­точ­ни­ка вы это взя­ли?

– Из жи­тий свя­тых. В жи­тии Ва­си­лия Ве­ли­ко­го в при­ме­ча­нии это есть. У ме­ня бы­ли с со­бой жи­тия свя­тых. Я Юрию По­ли­кар­по­ви­чу по­ка­зал, го­во­рю: «От­даю вам, по­то­му что я не на­пи­шу, это ва­ше, – сам этот ход по­эти­че­с­кий...». И это его так по­ра­зи­ло, что он тут же взял, поч­ти бе­гом по­бе­жал по ле­ст­ни­це, снял ксе­рокс и от­дал мне кни­гу. И вот че­рез не­де­лю при­мер­но я ему зво­ню, а он го­во­рит, что на­пи­сал про Ио­ан­на Кре­с­ти­те­ля встав­ку и про ве­ли­ко­му­че­ни­ка Мер­ку­рия. Обя­за­тель­но най­ди этот от­ры­вок. Ты уви­дишь – там на­пи­са­но один в один. Это жи­тия свя­тых, со­став­лен­ные Дми­т­ри­ем Рос­тов­ским, в 12-ти то­мах. И там боль­шая сно­с­ка, где ска­за­но, что Ва­си­лий Ве­ли­кий мо­лил­ся пе­ред ико­ной Бо­жь­ей Ма­те­ри, а к ико­не бы­ла при­став­ле­на по­мень­ше ико­на ве­ли­ко­му­че­ни­ка Мер­ку­рия, рим­ско­го во­и­на. И вот – что про­изо­ш­ло…

– А ви­де­ли вы в во­ро­неж­ском жур­на­ле «Подъ­ём» пуб­ли­ка­цию пись­ма, где Юрий По­ли­кар­по­вич по­ле­ми­зи­ру­ет со свя­ти­те­лем Иг­на­ти­ем Брян­ча­ни­но­вым?

– Ви­дел, ко­неч­но, чи­тал вни­ма­тель­но.

– Как вам?

– Очень силь­но. Я счи­таю, что тут он прав, Юрий По­ли­кар­по­вич. Он мне ещё при жиз­ни го­во­рил… Он да­же про­зрел, – вот что зна­чит по­эт ве­ли­кий! – что «при­ча­с­тие как же? – го­во­рит, – чув­ст­вен­ным об­ра­зом!» Дей­ст­ви­тель­но, мы же по­треб­ля­ем Плоть и Кровь Хри­с­то­вы – че­рез обо­ня­ние, ося­за­ние, че­рез вкус. Мы же с этим стал­ки­ва­ем­ся, это же не про­сто так аб­ст­ракт­но. Гос­подь ска­зал: «Кто не ест мо­ей Пло­ти и не пьёт мо­ей Кро­ви, тот не на­сле­ду­ет жиз­ни веч­ной»…

И вот по­след­ние его сти­хи «По­эт и мо­нах» и «Мо­лит­ва». Он чи­тал их, ког­да я к не­му при­шёл в по­след­нюю на­шу встре­чу…

– «По­эт и мо­нах» – как раз ведь яв­но по мо­ти­вам его спо­ра с Брян­ча­ни­но­вым…

– Ко­неч­но, ко­неч­но! Как по­лу­чи­лось-то… Ког­да я при­шёл, он «По­эт и мо­нах» сам про­чи­тал, а «Мо­лит­ву» го­во­рит мне: «Чи­тай». Я стал гла­за­ми чи­тать. «Да нет, – го­во­рит, – ты вслух чи­тай». Я стал вслух чи­тать, и он го­во­рит: «Вот, пра­виль­но ты чи­та­ешь!» То есть для не­го важ­но ещё, как он уга­дал ритм, раз­мер. «На го­лом ос­т­ро­ве рас­тёт чер­то­по­лох…» – так вот оно, по-ес­те­ст­вен­но­му, и долж­но зву­чать. И по­том: «Ты в не­бе­сех – мы во гре­сех – по­ми­луй всех…» – и он го­во­рит: «Это же мо­лит­ва!». Я го­во­рю: «Да, Юрий По­ли­кар­по­вич, это мо­лит­ва…» Он: «Нет, это мо­лит­ва». То есть он очень до­ро­жил этим сти­хо­тво­ре­ни­ем, и тем, что оно вот так по­лу­чи­лось. То есть он был уже пол­но­стью по­вёр­нут в сто­ро­ну Бо­га, хо­тя в храм, на­вер­ное, не хо­дил… Я ему го­во­рил: «Юрий По­ли­кар­по­вич, мо­жет, вам на­до ис­по­ве­до­вать­ся?..» (Как бы свя­щен­ник спа­са­ет за­блуд­шую ов­цу.) А он: «Лад­но, лад­но…» (как бы от­ма­хи­ва­ясь). Я по­ни­маю сей­час, по­че­му он так от­ве­тил. Я над этим дол­го раз­мы­ш­лял… Бог ему дал Сло­во – то есть всё у не­го уже есть, он при­ча­щал­ся этим Бо­жь­им сло­вом, и Гос­подь ук­реп­лял его, си­лы ему да­вал. Он сам чер­пал свои си­лы из то­го да­ра, ко­то­рый Бог ему дал. Он как бы нёс не­подъ­ём­ный груз, но в то же вре­мя Бог ему дал та­кой дар, из ко­то­ро­го он чер­пал си­лы. По­то­му что ведь то, что у не­го воз­ни­ка­ло на бу­ма­ге, об­раз­ный ряд, це­лая та­кая струк­ту­ра сти­ха не­о­быч­ная, – это че­ло­век при­ду­мать не мо­жет, он уже за­пи­сы­вал то, что Бог да­вал. Ведь чем боль­ше да­ёшь, тем боль­ше по­лу­ча­ешь. Это хри­с­ти­ан­ский за­кон. Ес­ли ты ко­му-то бу­дешь по­мо­гать вот так, бес­ко­ры­ст­но, то Бог те­бе по­ш­лёт го­раз­до боль­ше. Он тра­тил се­бя, но тра­тил то, что ему Бог дал. Ес­ли бы он это ос­та­вил, то Гос­подь ещё мог его уко­рить или уба­вить его си­лы, как в прит­че о пя­ти та­лан­тах. По­мнишь, ког­да од­но­му хо­зя­ин дал пять та­лан­тов, че­ло­век по­лу­чил их, а че­рез ка­кое-то вре­мя де­сять вер­нул? Дру­го­му дал – два, по­лу­чил че­ты­ре. А тре­ть­е­му дал один, и тот его за­ко­пал, ре­шил его не при­ум­но­жить, а со­хра­нить. По­ни­ма­ешь, это всё рав­но, что ты ры­бу, ко­то­рая у те­бя есть, спря­тал, и она ис­пор­ти­лась. Вме­с­то то­го, что­бы съесть, под­кре­пить­ся и с но­вы­ми си­ла­ми по­тру­дить­ся, что-то со­здать. По­это­му на­до бы­ло тра­тить – для то­го, что­бы уве­ли­чить. А тот, кто ре­шил один та­лант со­хра­нить, кон­чи­лось для не­го тем, что у не­го от­ня­ли и этот один и от­да­ли то­му, кто при­нёс де­сять. По­то­му что не оп­рав­дал на­дежд. А здесь Гос­подь дал Куз­не­цо­ву та­кой дар, ко­то­рый, сколь­ко ты его ни трать, он всё боль­ше и боль­ше ста­но­вит­ся. Я ду­маю, что он под этой тя­же­с­тью и хо­дил, по­то­му что та­кой дар по­лу­чить, ко­неч­но… И по­это­му он ста­рал­ся бы­с­т­рее-бы­с­т­рее ус­петь, не опоз­дать. И вот этот за­мы­сел – на­пи­сать «Страш­ный Суд» – это да­же ме­ня как-то оше­ло­ми­ло. А это же, ви­ди­мо, да­ви­ло на не­го, это тре­бо­ва­ло всё боль­ше­го и боль­ше­го, но­вых за­мыс­лов. По­то­му что «Страш­ный Суд» – это план­ка-то та­кая уже – за­пре­дель­ная… не­че­ло­ве­че­с­кая… Ну, и про Рай он у ме­ня спра­ши­вал. Ли­те­ра­ту­ры, го­во­рит, нет. И я ему при­но­сил ка­кие-то кни­ги, свя­тых от­цов… Он го­во­рит: «Нет, это всё я чи­тал...». Про Рай, го­во­рит, ко­неч­но, ма­ло что есть… (Да, вос­хи­щен был апо­с­тол Па­вел на тре­тье не­бо, – так что он не знал, где он, на не­бе или на зем­ле… Но боль­ше нам ни­че­го не по­ве­дал.)

Вот то­же, ког­да он мне от­ры­вок этот чи­тал из «Рая», по­ра­зи­ло ме­ня… Зо­ло­ти­с­тая пше­ни­ца, апо­с­то­лы по по­лю… Я сра­зу кар­ти­ну уви­дел, зри­мо… уви­дел Рай. Та­кое же поч­ти впе­чат­ле­ние воз­ни­ка­ло при чте­нии «Крас­но­го са­да». А это в серд­це у не­го бы­ло уже, он жил уже ощу­ще­ни­я­ми гор­не­го, выс­ше­го. Ведь не слу­чай­но, Ба­ти­ма рас­ска­зы­ва­ла, что ког­да он ухо­дил, уми­рал, она спро­си­ла: «Юра, что с то­бой?» А он го­во­рит: «До­мой. Мне на­до до­мой» (ско­рее!). Всё-та­ки – это по­ра­зи­тель­но, стал со­би­рать­ся на ра­бо­ту, а про­го­во­рил: «до­мой»… То есть он бы­л уже го­тов уй­ти…

И вот, ког­да Куз­не­цов про­чи­тал «По­эт и мо­нах», где Иг­на­тий Брян­ча­ни­нов про­зву­чал со всей его не­тер­пи­мо­с­тью (он же ведь и Го­го­ля уп­ре­кал в своё вре­мя, его «Вы­бран­ные ме­с­та из пе­ре­пи­с­ки с дру­зь­я­ми», за то, что там мно­го че­ло­ве­че­с­ко­го при­ме­ша­но, что пи­са­тель, пы­та­ясь до­не­с­ти ка­кие-то бо­же­ст­вен­ные ис­ти­ны, мно­го че­ло­ве­че­с­ко­го при­ме­ши­ва­ет, мно­го кро­ви…). И вот Куз­не­цов это тон­ко под­ме­тил у свя­ти­те­ля Иг­на­тия. И про­чи­тав всё это, он ска­зал: «Пой­дём». И по­ш­ли к Ку­ня­е­ву. Ку­ня­ев по­на­ча­лу не хо­тел пе­ча­тать. А я был в под­ряс­ни­ке, с кре­с­том. Мы под­ня­лись на вто­рой этаж, и Юрий По­ли­кар­по­вич го­во­рит Ку­ня­е­ву: «Вот, по­слу­шай че­ло­ве­ка цер­ков­но­го, что он те­бе ска­жет». А смысл пре­тен­зии Ку­ня­е­ва за­клю­чал­ся в том, что мо­нах, яко­бы сим­во­ли­зи­руя мо­на­ше­ст­во в це­лом, изо­б­ра­жён ка­ким-то бес­но­ва­тым и… он го­во­рит: «Ведь бы­ло же рус­ское мо­на­ше­ст­во. На что ты по­ся­га­ешь?!» Та­кая бы­ла крат­кая бе­се­да, по­сле ко­то­рой всё бла­го­по­луч­но раз­ре­ши­лось. Не то что­бы это име­ло ка­кое-то ре­ша­ю­щее зна­че­ние, но как-то так он в ито­ге… по­слу­шал. И вот, зна­чит, Ку­ня­ев со­про­тив­лял­ся, а Куз­не­цов ему го­во­рил: «Ну, что ты бо­ишь­ся?! Я же на­пе­ча­таю в дру­гом ме­с­те! Будь храбр, как лев!» Он был тог­да в при­под­ня­том на­ст­ро­е­нии, не про­сил, а как бы вдох­нов­лял, с ка­кой-то вну­т­рен­ней ве­сё­ло­с­тью под­ба­д­ри­вал Ку­ня­е­ва: «Будь храбр, как лев!»

И по­след­ний раз, ког­да я встре­тил­ся с ним… Я пе­ред этим за­шёл в «Лит.Рос­сию», а там в од­ном из по­след­них но­ме­ров бы­ло на пе­ре­до­вой по­ло­се: «На­граж­да­ет­ся за луч­шую кни­гу сти­хов Юрий Куз­не­цов – за по­след­ний пе­ри­од твор­че­ст­ва». Я бе­ру, по­ку­паю га­зе­ту, три-че­ты­ре шту­ки, и ему при­но­шу в ре­дак­цию: «Юрий По­ли­кар­по­вич, ви­де­ли?» Он го­во­рит: «Нет…». И он был край­не изум­лён. А там в га­зе­те – «на­граж­да­ет­ся ав­то­мо­би­лем» (на пер­вой по­ло­се пря­мо)! И он зво­нит Ба­ти­ме… мы да­же раз­ве­се­ли­лись и чуть-чуть от­ме­ти­ли это де­ло. При этом он го­во­рит: «Да­вай не бу­дем… толь­ко сов­сем слег­ка…». Чет­вер­тин­ку ку­пи­ли. По­том вы­шли на ули­цу, был уже тём­ный осен­ний ве­чер, и тут-то он мне и ска­зал: «Зна­ешь, – го­во­рит, – даль­ше что бу­дет? Страш­ный Суд!» И по­шёл – в трол­лей­бус сел, и боль­ше я его не ви­дел. Вот эти сло­ва бы­ли по­след­ние, ко­то­рые он про­из­нёс… на Цвет­ном буль­ва­ре… И мы по­том уже не со­зва­ни­ва­лись… Он умер 17 но­я­б­ря, а я где-то 5-го или 7-го но­я­б­ря его ви­дел… То есть про­шла не­де­ля по­сле это­го, а по­том – страш­ный зво­нок… Для ме­ня это бы­ло так не­ве­ро­ят­но и не­прав­до­по­доб­но, что… Куз­не­цов! Как это? Уж он-то бу­дет и бу­дет!.. Да он и ос­тал­ся на­ве­ки…

Ещё, по­мню, при­зна­вал­ся он где-то в 90-м го­ду – па­мят­ный мо­мент… Он го­во­рит: «Мать сы­ра зем­ля тя­нет…». Чув­ст­во­вал, как она зо­вёт… Ещё тог­да го­во­рил: «Чув­ст­вую, чув­ст­вую… Тя­нет к се­бе…».

Цар­ст­вие не­бес­ное и веч­ный по­кой те­бе, мой до­ро­гой Юрий По­ли­кар­по­вич!

Беседу вёл Евгений БОГАЧКОВ