Архив : №04. 29.01.2010

Оригами

---

  Никита Вельтищев – молодой человек, совсем молодой. В школе доучивается, вроде. Спрашивает у меня: куда ему поступать. Без разницы, куда. Литератор может быть кем угодно (втайне думаю, что всем лирикам по профессии лучше быть физиками).

За Никиту немножко боязно. Такой ранний дар, такая замечательная фантазия, такое необычное зрение! Я и в свои тридцать четыре пугаюсь думать о таких вещах, которые Никита в шестнадцать берётся осмыслить – и ведь у него получается. Не всегда, но получается. Что ж тогда дальше будет?

...Что будет дальше, мы узнаем позже. Доброго пути, Никита! С дебютом тебя.

 

Захар Прилепин

---

Рассказ

 

Я слиш­ком дол­го не до­ве­рял лю­дям. Они из­ме­ни­лись с тех пор, как я дал этот обет. Ведь тре­ть­ей ми­ро­вой так и не слу­чи­лось. Хо­тя ка­кая раз­ни­ца, лю­дей всё рав­но уби­ва­ли всё это вре­мя... Но, воз­мож­но, мой обет лишь спо­соб уй­ти от про­блем и не­об­хо­ди­мо­с­ти их ре­шать? Я и сам не уве­рен в от­ве­те. Но бы­ло бы обид­но, ес­ли все эти го­ды я де­лал всё зря.

Раз­дви­гая две­ри, мою мысль пре­ры­ва­ет тот, ко­го мож­но бы­ло бы счи­тать до­ка­за­тель­ст­вом об­рат­но­го – мой сэн­пай¹ Ка­то. Он па­да­ет на ко­ле­ни, кла­ня­ет­ся и под­ни­ма­ет на ме­ня гла­за. Он весь дро­жит пе­ре­до мной, как ли­с­ток де­ре­ва. Я ни­ког­да не же­лал та­ко­го об­ра­ще­ния и не по­лу­чал от это­го удо­воль­ст­вия. Он смо­т­рит на ме­ня в не­ре­ши­тель­но­с­ти и слов­но пы­та­ет­ся ска­зать хоть что-то, но бо­ит­ся на­ру­шить ви­ся­щую в воз­ду­хе, слов­но бла­го­уха­ние, ти­ши­ну. Кив­ком я даю ему по­нять – ты мо­жешь го­во­рить.

– Сэн­сэй, я при­шёл, по­то­му что дол­жен бу­ду ско­ро по­ки­нуть Йо­ко­га­му. Мне так го­во­рит моё серд­це. Вы ведь са­ми все­гда учи­ли, что нуж­но по­ла­гать­ся на его го­лос.

От­лич­но. Я хоть че­му-то на­учил их.

– Я влю­бил­ся и те­перь же­нюсь. Я дол­жен пе­ре­ехать в На­га­са­ки к мо­ей не­ве­с­те и по­это­му вы­нуж­ден ос­та­вить шко­лу…

На­га­са­ки. При этом сло­ве я вздра­ги­ваю, в мо­ей ду­ше всё пе­ре­во­ра­чи­ва­ет­ся, всплы­ва­ют из её глу­би­ны ста­рые, хо­лод­ные, ос­т­рые вос­по­ми­на­ния, боль­но упи­ра­ясь в моё серд­це.

– И я хо­тел бы спро­сить пе­ред тем, как по­ки­ну на­шу оби­тель… уз­нать ещё од­ну вещь…

Я от­ры­ва­юсь от про­пи­тан­ной сле­за­ми сте­ны па­мя­ти и кив­ком по­ка­зы­ваю ему, что он мо­жет спра­ши­вать.

– За­чем че­ло­век жи­вёт на этой зем­ле? Что есть лю­ди на са­мом де­ле?

От­вет на этот во­прос я знал ещё в 10 лет. Я уже силь­но стар, и ког­да я ум­ру, ока­жет­ся, что жизнь я про­жил, скла­ды­вая бу­ма­гу и пы­та­ясь че­рез эти сги­бы пе­ре­дать уче­ни­кам про­стые ис­ти­ны. Я уже дав­но чув­ст­вую, что я бли­зок к кон­цу мо­е­го пу­ти. Впе­ре­ди у ме­ня уже не ос­та­лось бу­ду­ще­го, толь­ко про­шлое, ко­то­рое я бес­цель­но ко­пил в се­бе три чет­вер­ти ве­ка. По­ра всё это за­кан­чи­вать.

С уда­ром гон­га в мою оби­тель вхо­дят все мои уче­ни­ки. Они рас­са­жи­ва­ют­ся пе­ре­до мной на ко­ле­ни и во­про­си­тель­но смо­т­рят на ме­ня, как ма­лень­кие де­ти, жду­щие, что им сей­час рас­ска­жут но­вую сказ­ку.

Я слиш­ком дол­го ждал и слиш­ком дол­го не го­во­рил с ни­ми. Вот сей­час я ска­жу им:

Че­ло­век – это глу­пое су­ще­ст­во, не спо­соб­ное мыс­лить вы­ше соб­ст­вен­ных воз­зре­ний.

И с этим зна­ни­ем они все смо­гут вый­ти из это­го до­ма, в ко­то­рый при­шли учить­ся мо­ей мни­мой му­д­ро­с­ти. А что я во­об­ще знаю? Я не за­кан­чи­вал ни ин­сти­ту­та, ни шко­лы, кро­ме шко­лы ори­га­ми. Но я всё-та­ки кое-что по­нял, смо­т­ря, как лю­ди об­ра­ща­ют­ся ко мне то как к су­мас­шед­ше­му, то как к гу­ру: Че­ло­век – это глу­пое су­ще­ст­во, не спо­соб­ное мыс­лить вы­ше соб­ст­вен­ных воз­зре­ний. Пер­вый, кто ска­зал лю­дям «Та­кия Ми­ка­ро – ге­ний», горь­ко по­шу­тил на­до мной, про­клял ме­ня, ре­шил, что мо­жет са­мо­сто­я­тель­но под­верг­нуть моё сло­во о веч­ном мол­ча­нии ис­пы­та­нию. Я не мо­гу об­ви­нять его, но всю жизнь я не хо­тел, что­бы во­круг ме­ня бы­ли лю­ди, а осо­бен­но лю­ди, жду­щие от ме­ня жиз­нен­ных от­кро­ве­ний. Вот вам моё от­кро­ве­ние!

– …

Я не мо­гу го­во­рить! Я пы­та­юсь ска­зать, но у ме­ня не по­лу­ча­ет­ся! Ещё по­пыт­ка…

– …

Нет! Я слиш­ком дол­го не го­во­рил. Слиш­ком дол­го от­ве­чал кив­ком го­ло­вы на про­стые во­про­сы… А на слож­ные я де­лал ори­га­ми. Бы­ва­ло, це­лые ком­по­зи­ции я со­зда­вал, по­ра­жая уче­ни­ков, от­ве­чая на их вы­ска­зы­ва­ния. Но те­перь, ког­да я боль­ше не хо­чу это­го, я не мо­гу ни­че­го ска­зать! Я пы­та­юсь про­из­не­с­ти сло­ва, но вме­с­то них по гор­лу под­ни­ма­ет­ся ка­кой-то скре­жет. Как сло­ман­ные ше­с­те­рён­ки, мои связ­ки пы­та­ют­ся вы­да­вить из се­бя хоть сло­во, но они не уме­ют де­лать это­го! Я пы­тал­ся быть не­при­ча­ст­ным к ли­це­ме­ри­ям лю­дей, но в ре­зуль­та­те ра­зу­чил­ся с ни­ми об­щать­ся! Я не мо­гу до­не­с­ти до них свои мыс­ли, хоть как-то про­све­тить их. Я да­же не мо­гу на­пи­сать то, что хо­чу, ведь я не знаю ие­рог­ли­фов этих слов. Ос­та­ёт­ся по­след­нее. При­дер­жи­вать­ся дан­но­го сло­ва до кон­ца…

Я бе­ру в ру­ки шер­ша­вый лист. И де­лаю то, ра­ди че­го серд­ца мо­их сен­па­ев за­ми­ра­ли все эти го­ды. Я скла­ды­ваю, сги­баю…. Мои паль­цы дви­жут­ся бы­с­т­ро, уве­рен­но. Дви­же­ния ча­с­ты и чёт­ки. Слы­шен, как му­зы­ка, лишь ше­лест, раз­ре­за­ю­щий ут­рен­нюю ти­ши­ну. И вот, на­ко­нец, я став­лю на свою ла­донь жу­рав­ля.

– Ми­ка­ро-сен­сей сде­лал нам жу­рав­ля!

Да, жу­рав­ля… Я под­ни­маю ори­га­ми над их го­ло­ва­ми за кры­лья, как ес­ли бы он ле­тел, и… рез­ко от­ры­ваю их! Жу­равль па­да­ет. Ну же, пой­ми­те, что я имел в ви­ду! Че­ло­век – это глу­пое су­ще­ст­во, не спо­соб­ное мыс­лить вы­ше соб­ст­вен­ных воз­зре­ний!

– Ми­ка­ро-сен­сей хо­чет ска­зать, что че­ло­век – это же­с­то­кий убий­ца жи­во­го!

Нет! Я хо­чу ска­зать, что че­ло­век – это глу­пое су­ще­ст­во, не­ спо­соб­ное мыс­лить вы­ше соб­ст­вен­ных воз­зре­ний!

– Нет, сен­сей хо­чет ска­зать, что че­ло­век не пред­наз­на­чен для ду­хов­ных по­лё­тов!

Че­ло­век – это глу­пое су­ще­ст­во, не спо­соб­ное мыс­лить вы­ше соб­ст­вен­ных воз­зре­ний!

– Че­ло­век мо­жет сам ре­шать, ле­теть ему или не ле­теть! Сен­сей го­во­рит о сво­бод­ном вы­бо­ре че­ло­ве­ка!

Нет! Че­ло­век – это глу­пое су­ще­ст­во, не­ спо­соб­ное мыс­лить вы­ше соб­ст­вен­ных воз­зре­ний!

Им ме­ня не по­нять… Я слы­шу ещё сот­ню вер­сий, но ни од­ной пра­виль­ной. Им ме­ня не по­нять.

***

Мо­им от­цом был лёт­чик ис­тре­би­те­ля Са­то Ми­ка­ро, а ма­те­рью до­б­рая жен­щи­на Ин­чи Ха­я­мо. Они лю­би­ли друг дру­га, это зна­ли все – это бы­ло вид­но. Я рос в этой лю­бя­щей се­мье, в го­ро­де На­га­са­ки, и всё бы­ло за­ме­ча­тель­но, как бы ба­наль­но это ни зву­ча­ло. Од­наж­ды мой отец ска­зал, что им да­ли за­да­ние, ко­то­рое из­ме­нит ис­то­рию Япо­нии и все­го ми­ра. Он ска­зал ей тог­да, что они долж­ны на­пасть на боль­шую за­пад­ную стра­ну, раз­гро­мить все её ко­раб­ли. По край­ней ме­ре, так мне это за­пом­ни­лось. Мать от­ре­а­ги­ро­ва­ла очень пло­хо. Она ска­за­ла, что нель­зя со­вер­шать та­кие звер­ст­ва, что мы от­ве­тим за это пе­ред Бо­гом. Но отец был не­пре­кло­нен. Они силь­но тог­да по­ссо­ри­лись, и мать не ста­ла про­щать­ся с ним… Но над за­пад­ной стра­ной его са­мо­лёт был сбит, и тог­да она горь­ко по­жа­ле­ла, что не смог­ла его по­нять и про­стить. Мать пла­ка­ла у се­бя в ком­на­те ров­но ме­сяц, а че­рез ме­сяц атом­ная бом­ба стёр­ла с ли­ца Япо­нии Хи­ро­си­му, где жи­ли её ро­ди­те­ли. А че­рез три дня и её вме­с­те с На­га­са­ки.

Это слу­чи­лось, ког­да я был в за­го­род­ной шко­ле ори­га­ми, ко­то­рая на­хо­ди­лась на са­мом по­бе­ре­жье Кю­сю². Ут­ром про­зве­не­ла си­ре­на воз­душ­ной тре­во­ги, и учи­тель увёл нас в под­зем­ное убе­жи­ще. Но че­рез 20 ми­нут си­ре­на пре­кра­ти­лась, и мы вы­шли на­ру­жу. Ещё че­рез пол­ча­са На­га­са­ки ис­чез­ла. Вме­с­те с мо­ей ма­мой. Ког­да взрыв­ная вол­на вы­би­ла ок­на в за­ле, я от ис­пу­га вы­бе­жал вон, по за­сы­па­е­мо­му стек­лом, слов­но дож­дём, по­лу.

Я не по­ни­маю, что кон­крет­но слу­чи­лось, но знаю – это боль­шая за­пад­ная стра­на от­ве­ча­ет на то, что сде­лал мой отец. А по­ка бе­гу прочь от шко­лы. Я ни­че­го не слы­шу – взрыв за­ло­жил мне уши. Я по­ни­маю – мать умер­ла от это­го взры­ва и мне не на ко­го боль­ше опе­реть­ся. И она умер­ла, по­то­му что отец был слиш­ком же­с­ток и глуп. Как и все лю­ди. Ес­ли бы он её лю­бил и по­нял, ни­че­го бы это­го не слу­чи­лось.

Я до­бе­гаю до мо­ря. Со­лё­ные брыз­ги при­во­дят ме­ня в се­бя. Я не хо­чу быть ча­с­тью это­го ужас­но­го, лжи­во­го, не­на­ви­дя­ще­го ми­ра. Мне про­тив­но по­ни­мать, что ког­да я вы­ра­с­ту, этот мир сло­ма­ет ме­ня и на­учит вос­лед за ним на­чать лгать и не­на­ви­деть. Я не бу­ду под­чи­нять­ся. Я не бу­ду боль­ше го­во­рить. Ведь лю­ди ни­ког­да не го­во­рят то, что ду­ма­ют, то, что хо­тят ска­зать. Но я не вы­жи­ву один. Я дол­жен вер­нуть­ся. Я вер­нусь в шко­лу.

Я при­хо­жу на за­сы­пан­ное стек­лом крыль­цо. Ме­ня из­да­ле­ка за­ме­ча­ет ста­рый сен­сей. Он бе­жит ко мне и кри­чит, что рад, что я вы­жил. Он спра­ши­ва­ет, где я был, но я мол­чу. Он спра­ши­ва­ет, по­че­му я не от­ве­чаю ему. В от­вет я бе­ру из его ру­ки шер­ша­вый ли­с­ток. Я скла­ды­ваю, сги­баю…. Мои паль­цы дей­ст­ву­ют бы­с­т­ро, уве­рен­но. Дви­же­ния ча­с­ты и чёт­ки. Слы­шен, как му­зы­ка, лишь ше­лест, раз­ре­за­ю­щий ве­чер­нюю ти­ши­ну…. Они смо­гут ме­ня по­нять. 

 

Никита ВЕЛЬТИЩЕВ,

г. НИЖНИЙ НОВГОРОД

---

¹ сен­пай (яп.) – при­бли­жён­ный уче­ник.

² Кю­сю – пре­фек­ту­ра На­га­са­ки на­хо­дит­ся на ос­т­ро­ве Кю­сю.