Архив : №29. 16.07.2010
БРЕМЯ СОЛДАТ
 |
Владимир ФЁДОРОВ |
Цветище огня раскрывалось медленно, лепестки расплывались во все концы Вселенной, облагая таинство снежного, резко белого пятна, мутнеющего, чернеющего на глазах, тянущегося ко тьме. Звуки, перерождаясь, становились временем, незаметно пролетающим за отметины жизни, насилу удавалось не то что услышать – ощутить колкий ожог, кривящий губы в лёгкой улыбке. Жар объявился будто случайно, смахнул волосы, брови, ресницы, прошёлся по лицу пригаром, а потом тупо ударил в грудь, туда, где прячется Душа. Внезапно захотелось спать, но не пришлось, потому как всюду был свет, такой приятный на вкус, что и не выпить за вечность, если это только возможно...
...Он попробовал почувствовать себя, и у него получилось! В невесомости он ободрал камуфляж о землю и потерял берцы, хотя привык фиксировать их перед делом толстой рыболовной леской. Разгрузка, броник, каска тоже пропали, скорее всего, он сам их сбросил, когда гасал по высоте под обстрелом, имитируя охрененное присутствие бойцов... Тогда уж не было никого, живых не было, а потом он не помнит, сколько времени плавал в огниве, если расчёты теперь имели хоть какой-то смысл.
Иван неожиданно легко встал на четвереньки и только тут почувствовал, что в правой руке держит огненный ствол «калаша», боль как-то сразу ободрила, он разжал пальцы не без труда и выругался. Собственно, от автомата только он и остался, остальное было срезано словно лазером. От безоружности стало неуютно, он протёр глаза и обнаружил под собой кусок конской головы, а рядом тесак с золочёной рукояткой! Ваня решительно схватил клинок и почувствовал себя значительно лучше. Он мгновенно вспомнил, что в самом начале бойни у большого камня снайпер духов срезал Симку-пулемётчика, а значит, там должен был остаться ПКМ и немало патронов! Он зачем-то подвинул в сторону останки бедной лошади, затем развернулся и пополз к пулемёту. Вообще было неестественно тихо, отчего он вжимался в землю особенно старательно: вдруг выцеливают, гады, – стрелять-то арабы могут, даром что наёмники. В атаку пёрли, как в кино: в полный рост, зомби, обкуренные, обколотые! Хотя выпадет так же вот высоту брать, так и подумаешь, как это делать на трезвую голову... Он точно срезал четверых, в скольких попал, и не помнит, и пацаны рядом старались вовсю: под высотой всё бугрилось от трупов, а они всё пёрли и пёрли, пёрли и пёрли... Странно, но, кажется, у них были погоны и морды совсем не арабские, и орали они не восточно, никаких тебе «Аллах акбар» и прочих радостей... Когда они первый раз откатились, Ваня углубил свою ячейку ещё сантиметров на двадцать, чем, получилось, и спасся. Заплевали их из «санек» почище верблюжьего стада, и не слюной вонючей, а вполне родными минами, мейд ин Раша, – родным по родному! Фигли сюда чужое железо тащить – хлопотно и накладно, дешевле на месте прикупить... Блин, все всё знают, как умные собаки, а как воевали духи нашим железом, так и воюют. Бизнес, однако. Хрен бы с этим, не его вопрос... А вот лошади откуда?.. Пока он был при памяти, лошадей не было точно!
Размышляя обо всём этом, он дополз до валуна и обнаружил пулемёт целёхоньким, патроны, а ещё... обожжённого, излохмаченного, как и он, чудака, копошащегося в свежей воронке! Ваня перехватил на всякий случай тесак поудобней и окликнул бойца:
– Жив, братан?
Обугленное чудо обернулось, засветило белками глаз и попыталось вскочить со словами:
– Так точно, Ваше благородие!
Ваня резко запихнул пацана на самое дно воронки и, чего-то не узнав, спросил:
– Ты откуда? Чей будешь?
– Новобранец Камышинского запасного полка, Ваше благородие!
Ваня осадил его, похлопал по плечу:
– Ладно-ладно, братан... Не кипятись... Свои тут все... свои. Тебя сильно шарахнуло?
– Так точно, Ваше благородие... Никак нет! Немец утрешне лез слабо, мы тихо стреляли, опосля его как прорвало. И лез он, и лез, и лез, и лез, гартилерией жучил, огнём жучил... Ток рота стояла. Господин прапорщик Васютин спластался и враз двоих живых приволок для объяснений штабу! Опосля обеду охотники штабс-капитана Адеева прибыли...
Иван прикрыл рот солдату.
– Братуха... Я сейчас с ума сойду... Ты не гони... Ну какие, на хрен, немцы? Откуда они?
Солдатик завращал глазами и проговорил из-под Ваниной ладони:
– Вот и я говорю, Ваше благородие!.. Нам только обмундирование выдали, только господин полковник Звахивецкий благословил, а тут немец и полез...
Ваня вздохнул: кажется, у пацана крышу вынесло напрочь... молодой совсем. Он подумал тут же: а сам-то старый? Двадцать три года, два ранения, две медали, орден и больше ни хрена... Он внимательно осмотрел пулемёт, убедился в исправности и обрадовался тому. Сверху их было не достать – мешал валун, а всё, что ниже, годилось на окрошку. Он уже с жалостью посмотрел на солдатика и поинтересовался:
– Как звать тебя, помнишь?
– Одинцов Никифор сын Петров, Ваше благородие!
– Редкое имя...
– А у нас в селе все, почитай, Одинцовы, Волобужские мы Заозерские... Никифором мне прадед приходится. В его честь.
– Тоже хорошо,– согласился Иван и, внимательно осматривая кровавый пейзаж, всё больше понимал, что что-то здесь не так: среди человеческих останков виднелись разодранные туши лошадей и ещё несколько тел в совершенно непонятной форме. Неужели арабы отважились на конную атаку? Бред какой-то! Однако пока что кроме них в осязаемом пространстве никто живой не проявился. Он покрутил головой и сказал сам себе:
– Нет... Не было лошадей! Не было!
– Как не было?!– оживился в ответ Одинцов. – Говорю же, Ваше благородие, охотники штабс-капитана Адеева прибыли, он, приметив, что вас немец жмёт лихо, сказал: «Выручай православных!» И с охотниками навалился на немца... Отогнали супостата, ток вона все там и лежат.
– А ты?
– Меня господин унтер-офицер Божен послал, навроде пластуна – глянуть что и как, да германец гартилерией жаркнул... Как живой – не пойму. Мундира нового нету, сапог, винтовка, как кисель, чёй-то по камню растеклась... Сижу тут овощем, германцу на обед.
Ваня внимательно огляделся.
– А тут братишки мёртвого не было?
– Не-а... Никак нет, Ваше благородие! Разве вот нога была левая, кажись, я её за камни кинул от смущений.
Иван вздохнул и тут припомнил, что в третьем взводе, кажется, есть прапорщик Божен... Точно! Видно, третий взвод к ним пробивался.
– А где он, твой унтер-офицер?
– На небе, Ваше благородие! Добрый был человек, Царствие ему небесное. Я сюда как приполз, немец гартилерией тот лесок, где мы прятались, на кусточки пустил... Там теперича пашня одна, даже болотца нет.
Судьба третьего взвода была печальна... Ваня снова всё внимательно рассмотрел, и ему стало что-то нехорошо: судя по всему, действительно всадники атаковали арабов!.. Бред. Дикий бред... Десяток отморозков в сабельной атаке в горах сверху вниз на «калаши» наёмников?.. Так не бывает! Хотя Никифор сын Петров спокойно сошёл с ума, гундит всё ровно и без затей, вполне боеспособен... А чем он хуже?
Внизу заклубился серый туман, Ивану это очень не понравилось, он протянул Одинцову тесак:
– На хоть это... Больше нет ничего.
Никифор с каким-то благоговением принял клинок, отёр рукоятку от грязи, и на ней проявился золотой крестик, покрытый эмалью, и надпись, которую солдатик прочитал по складам: «За хра-б-ро-сть». Крестик был такой же формы, что и орден «За личное мужество», которым Ивана наградили ещё зимой за одно мероприятие, после которого он случайно остался жив. Он подумал: а если тут недельку горы «саушками» покрошить, может, клад какой вытрясется? Кроме смеха! Откуда здесь такой раритет?
Туман внизу раскудлачивался, растекался; ему показалось, что в нём появилась какая-то тень. Ваня мгновенно дал короткую очередь.
Пулемётный рокот произвёл неизгладимое впечатление на Никифора:
– От рязь, душилово немчурное! Жарит пельмёт! Даром немец нас с такими пельмётами теснил! Было б у нас такое, мы б его окопы пожупали!
Ваня не стал разубеждать Одинцова: пусть воюет с немцами, а он займётся арабами, зачистить надо и тех и других, их сюда не звали, мёдом не мазали, пусть имеют, что хотели.
Из кудлатого, уж побагровевшего тумана как-то совершенно неестественно красиво и злобно показались две серые бочки с оконцами, из которых торчали пулемётные стволы. Иван просто опешил, отклонился от прицела и воскликнул: «Это ж броневик! Блин, из гражданской войны! Не-ее, блин, лошади, броневики... писец!» Он всё больше и больше верил в то, что всё это уж происходит не на привычном свете, а на каком-то другом, но длинная пулемётная очередь из крайней башни устаканила его сознание, он прицелился и тут заметил, что одно из тел, присыпанное землёй, зашевелилось и скоро преобразилось в солдата, бросившего связку гранат под броневик! Раздался добрый взрыв, и стальная машина запылала, чуть завалившись набок. Боец вылёживаться не стал, а быстренько пополз в сторону их укрытия. Иван, понятно, в него не целился.
Дородный, можно сказать, пожилой, дядька закатился к ним в воронку, и стало даже немного тесно.
– Воюем, хлопчики?
– Вроде того, – пролепетал Ваня, – каждой с кем хочет.
– Добре... Я трошки пожевать принёс, трофейного. Щас хмырнём, немец отдохнёт, и глянем, каких кровей ему пустить!
Ивану стало смешно: похоже, из всех троих он один принимал участие в контртеррористической операции, а все остальные бились с немцами вообще не понять где. Хотя он, помнится, что-то слышал про массовый психоз. И вообще – внизу реально горел броневик, валялись лошади и чуваки в папахах, причём совсем не арабы, не чечены, не ингуши... Дядька приполз с автоматом ППШ и неестественно чистенькой котомкой... Ваня решил сходить с ума в коллективе.
– Ты откуда, отец?
– С интендантского взводу... При штабе двадцать первой дивизии был. Утром нас разбомбили, танки потом, мы три штуки зажгли, да егеря навалились. А что им наш взвод – два отделенья? Всих поубивало, меня ток землицей присыпало, а очнуша, слышу, вы воюете, да броневик ползёт.
– Это не немцы, – решительно сообщил Ваня, – это арабы-наёмники Махмада.
Дядька не сильно удивился.
– А шо им в Арабии своей не жилось?
– Места мало.
– Добре! Найдём мы им тут место: и немцу, и арабам, усих зароем. Гляжу, пулемёт трофейный, боезапасу богато, подержимси, гранаток бы где раздобыть. Не видел?
Ваня отчаянно потряс головой, но мужики не исчезали, значит, всё продолжалось. Он решительно объявил:
– Ладно, шизофреники! Считайте духов кем хотите, но патроны беречь! Отсюда уходить некуда, нам это последняя земля.
Дядька оживился:
– От – командир! Воевать уже душевней! Ты не с пограничников?
– Да нет, из... спецов... Разведка.
Дядька буквально засветился от радости.
– Были ваши хлопчики! Два танка они сожгли, гарны такие хлопчики... Пока немец до них добрался, они в лесочке чуть не взвод егерей повыбили!
Ваня поразмыслил: это бред, ерунда! Видно, к ним пробивался третий взвод и, наверное, разведка десантуры; дядька, скорее всего, офицер, но крышу у него снесло ещё круче, чем у Никифора.
– Звать-то тебя как, отец?
– Самейко я, Остап Поликарпыч... С Днипропетровску. Двадцатого к сыну приехал проведать, танкистом он у меня... был. Двадцать второго сгорели хлопчики у своём танки, – дядька прослезился, но продолжал спокойно. – Я до дому не поихав, прибился к штабу, лета у меня, но по хозяйству я могу! В гражданскую отмеченный был, раненый... Закрутилося всё... За Олеженьку немец мне должный, за Родину нашу советскую...
Неожиданно Никифор перебил дядьку:
– За Веру, Царя и Отечество!
Поликарпыч хмыкнул в раздумье и согласился:
– Ну, если вторым не усугублять, то правильно будет.
Откуда-то из расползающегося тумана послышались обрывки переговоров, и Ваня натурально похолодел: он совершенно отчётливо различил немецкую речь!.. А как всё хорошо начиналось!.. Арабы Махмада – дети Бен Ладена, – всё такое родное, близкое и понятное. Он припал к пулемёту, и как только из тумана появились первые фигуры, дал ровную смачную очередь. Атакующие кувыркнулись обратно в туман, но несколько фигур в бурых маскхалатах остались лежать на мясе лошадей.
Самейко наклонился к Ивану.
– Сынку... Дай трошки стрельнуть? Я в двадцатом с «максимом» управлялся. Дай егерей почесать.
Ваня хотел было послать дядьку подальше, но, вспомнив про сгоревших «хлопчиков», быстро показал, как пользоваться «инструментом». Внизу снова зашевелились тени, и в них стали вполне бодро стрелять, его лишь смутил звук выстрелов: какой-то не «калашный», более хлипкий, хотя некоторые арабы приезжали сюда со своими «самоварами», ППШ опять же этот не с луны упал, хотя в здешних краях такие раритеты оживали, что в любом музее обалдеют.
Со второй очереди Поликарпыч стал пользоваться ПКМом как Бог! Научиться такому было нельзя, с этим можно было только родиться. Дядька «отстригал» атакующих короткими очередями, не давая им не то что подняться в полный рост, а вообще полностью отделиться от туманной серости.
Справа послышался скрип, Иван увидел бородатую морду с автоматом, но и подумать ничего не успел, как Никифор махнул рукой... Тесак с золотой рукоятью с хрустом вошёл в горло боевика!.. А это был он!.. Не егерь, не немец, самый настоящий бородач-наёмник со всеми причиндалами.
– Молодец!
Никифор, и сам ещё не всё поняв, промямлил:
– Сам не знаю, как получилось, Ваше благородие... Я – как с битой в городки играли... всегда фигуру выносил... Получилось.
Самейко мельком оглянулся.
– Ить как земли нашей хотят гитлеряне, даже побриться неколи.
Иван подумал: а патрон-то минут на пятнадцать... Потом закат солнца вручную... Он машинально поднял мешок, принесённый дядькой.
– Это что?
– Харчи, наверно. Там я внизу подобрал, как полз.
Ваня размотал верёвки, аккуратно вытряхнул содержимое на землю... Натовская помощь его не удивила, но сердце ёкнуло гулко, и сразу последней из мешка выскользнула рация! Он быстро включил её, пощупал эфир и понял, что теперь они со связью, а это в корне меняло дело!
Он ничего не стал пояснять сумасшедшим, а открытым текстом вышел на командира группы, доложил обстановку, и в ответ услышал приговор... уже вторые сутки к ним пробивались все, кто мог, но наёмников оказалось неожиданно много, они занимали господствующе высоты и пресекали все попытки помочь их давно погибшему взводу.
Иван посмотрел на мужиков и сказал просто:
– Шансов нет... Патрон нет... Можно только с собой побольше забрать.
Никифор совершенно без страха спросил:
– А как сделать-то, Ваше благородие?
– Вызову огонь на себя. Духи полезут – вручную сойдёмся, и тут всё накроют «саушками» или ещё чем... Будет весело.
Дядька Остап снова засветился добрым солнышком.
– Давай, сынку! Зови на нас!.. Пущай пушкари погреють!
Неожиданно он замолк и перекрестился. Никифор тоже перекрестился, но троекратно... Ваня перекрестился вслед за ними, не менее искренно, но, может, не так привычно, не часто он это делал, а сожалеть времени уже не было.
Он вызвал огонь на себя.
Из обжавшего солдат серого тумана к окопу засеменили бурые фигурки, но мужики уже не стреляли, сидели, поглядывая друг на друга, а ещё в ту сторону, где по всем расчётам должно было быть небо... И улыбались, улыбались...
Ваня самую малость волновался, но не из-за того, что придётся умереть, а из-за того, что приходится умирать сумасшедшим. Но это продолжалось недолго: очень скоро он увидал бородатые морды наёмников, услышал до боли знакомые вопли и тут почувствовал, что совершенно счастлив! Он захохотал! А после первых взрывов, поняв, что по высоте работают «Ураганы», захохотал ещё сильнее, и товарищи поддержали его.
Жизнерадостный смех обратился временем быстрее прочих звуков, последняя радость солдата выше любой самой праведной молитвы, если он «не щадит живота своего» за Родину свою, за тех, кого любил и не успел полюбить, за тех, кто жил с ним, кто будет жить после него.
Цветище огня густо облепило высоту, издалека было не видно, что скрывается под лепестками, какая тьма обернулась белым светом, и получилось ли наоборот...
...а далеко оттуда совершенно выцветший на войнах полковник смотрел не мигая в точку на карте, теребя обледеневшими пальцами неприкуренную сигарету. Он был солдатом, он исполнял приказы, он отдавал их. Три дня назад он послал на ту высоту взвод совсем ещё пацанов, одним из которых был его сын – Иван.
Владимир ФЁДОРОВ,
г. БАЛАХНА,
Нижегородская обл.