Архив : №11. 18.03.2011

Русский мир не без добрых нелюдей

 Ког­да ху­до­же­ст­вен­ный текст рас­ска­зы­ва­ет о судь­бе Рос­сии, ин­те­рес чи­та­те­ля уси­ли­ва­ет­ся. В рус­ском кон­тек­с­те фи­ло­со­фия ис­то­рии не при­хо­дит без бо­го­сло­вия. Раз­мы­ш­ле­ние о том, что про­ис­хо­дит во вре­ме­ни, на­чи­на­ет от­зы­вать­ся в веч­но­с­ти. У Еле­ны Ко­ля­ди­ной («Цве­точ­ный крест») рус­ский Бог за­жат низ­ки­ми ин­стинк­та­ми свя­щен­ни­ков и про­сто­лю­ди­нов. У Ильи Сто­го­ва («Рус­ская кни­га») Бог об­ре­та­ет­ся в же­лан­ной пу­с­то­те, ко­то­рая при­хо­дит к че­ло­ве­ку, уз­на­ю­ще­му, что вся рус­ская ис­то­рия – вы­дум­ка, иг­ра фан­та­зи­ру­ю­щих ис­то­ри­ков, ча­с­то не­до­б­ро­со­ве­ст­ных. У Юрия Мам­ле­е­ва в ро­ма­не «Им­пе­рия ду­ха» пу­с­то­та – по­сто­ян­ное ис­ку­ше­ние. Мам­ле­ев уме­ет го­во­рить о пу­с­то­те, вскры­вая её ме­та­фи­зи­че­с­кую суть. Не­бы­тие все­гда ря­дом, оно бли­же, чем ка­жет­ся. Рим­ма, же­на од­но­го из ге­ро­ев «Им­пе­рии ду­ха», боль­ше все­го на све­те лю­би­ла спать. Сон уба­ю­ки­ва­ет пер­спек­ти­вой гря­ду­щей смер­ти, ис­ку­ша­ет бес­кон­ф­ликт­ным не­бы­ти­ем, в ко­то­ром рас­тво­ря­ют­ся все про­бле­мы, уга­са­ют дур­ные зву­ки аг­рес­сив­но­го ми­ра. Ви­ка, су­пру­га дру­го­го пер­со­на­жа, меч­та­ю­щая «по­лу­чить ла­с­ку от твор­ца ми­ров», ре­а­ли­зо­ва­ла же­ла­ние ис­хо­да бо­лее по­сле­до­ва­тель­но: в неё во­шла «не­кая иная лич­ность», «она пе­ре­ста­ла за­ме­чать мир», в гла­зах – «по­до­зри­тель­ная не­зем­ная ти­ши­на, уве­рен­ность в смер­ти и от­да­лён­ность то­с­ки». Это не долж­но удив­лять, раз «весь твар­ный мир – пуль­си­ру­ю­щая аго­ния». Спя­щие по­хо­жи на мёрт­вых. Мёрт­вые сво­им мол­ча­ни­ем че­ст­но го­во­рят о прав­де жиз­ни и смер­ти. Гам­ле­ты, из­му­чен­ные во­про­са­ми о смыс­ле бы­тия, бы­с­т­ро пре­вра­ща­ют­ся в Йо­ри­ков, ко­то­рым уже ни­че­го не на­до. Зом­би­ро­ва­ние не­бы­ти­ем Юрий Мам­ле­ев все­гда изо­б­ра­жа­ет убе­ди­тель­но.

В «Им­пе­рии ду­ха» – од­но глав­ное со­бы­тие: по­лу­бо­ги, втис­ну­тые в зем­ные те­ла – мяс­ные одеж­ды – то­с­ку­ют по аб­со­лют­но­му, на­чи­на­ют по­ни­мать, что ис­тин­ное ли­цо Аб­со­лю­та – Веч­ная Рос­сия, ко­то­рую на­до уз­нать и под­дер­жать в гра­ни­цах на­шей стра­ны со все­ми её со­вре­мен­ны­ми не­уря­ди­ца­ми. Ро­ман – о кру­ге до­б­рых при­шель­цев, стре­мя­щих­ся быть хо­ро­ши­ми людь­ми: ви­но, ум­ные кни­ги, ме­ди­та­ции, лю­бовь, ин­тел­ли­гент­ская не­при­ка­ян­ность, ду­мы о Рос­сии. Но ав­тор ни на ми­ну­ту не за­бы­ва­ет о том, кто его ге­рои. Са­ша Мер­ку­лов в дет­ст­ве удив­лял­ся не при­ро­де, а соб­ст­вен­но­му су­ще­ст­во­ва­нию: «иг­рая в пе­с­ке, за­ми­рал, слов­но ля­гуш­ка, вы­бро­шен­ная не ту­да». Де­нис Гра­нов «ок­ру­жа­ю­щий мир оки­ды­вал взгля­дом че­ло­ве­ка, упав­ше­го не с лу­ны, а от­ку­да-то даль­ше». Ми­ша Су­г­ро­бов «про­ни­зы­вал ок­ру­жа­ю­щих взгля­дом сво­их го­лу­бых глаз». Ев­ге­ний Со­лин – «че­ло­век аб­со­лют­но оше­лом­лён­ный». «Из­ве­с­тие о сво­ём про­ис­хож­де­нии от бо­гов ввер­г­ло Де­ни­са в кон­це кон­цов в ка­кой-то сту­пор», – стан­дарт­ная фра­за «Им­пе­рии ду­ха».

Тот, кто яв­ля­ет­ся сверх­че­ло­ве­ком и по­лон бы­тий­но­го хо­ло­да, при­ни­ма­ет мир в ли­це Рос­сии и на­чи­на­ет ему слу­жить. Это хо­ро­шо. Но луч­ше Мам­ле­е­ву уда­ёт­ся со­об­щать о гно­с­ти­че­с­кой ин­ту­и­ции ми­ро­от­ри­ца­ния, о «ми­ро­фо­бии»: «Моя ре­аль­ная лич­ность, не­унич­то­жи­мое, выс­шее Я ни­ког­да не рож­да­лось, оно веч­но. По­это­му я ни­ког­да не от­ме­чаю свой мни­мый день рож­де­ния. Одеть­ся в не­ле­пую плоть, да ещё пра­зд­но­вать это со­бы­тие, это уж, из­ви­ни­те, слиш­ком», – раз­мы­ш­ля­ет пе­ред чи­та­те­лем Мер­ку­лов. «Толь­ко за ог­ром­ные гре­хи в про­шлом бы­тии мож­но по­лу­чить та­кое на­ка­за­ние, как по­па­да­ние в этот мир, рож­де­ние в нём», – со­гла­ша­ет­ся Гра­нов. Уз­нав, что яв­ля­ет­ся пав­шим на зем­лю бо­гом, Гра­нов ухо­дит в тя­жё­лый за­пой. Маль­чик Алё­ша вро­де бы не име­ет чёт­ко­го ка­са­ния иных ми­ров, он – здеш­ний, но и в нём есть яв­ный при­знак ино­бы­тий­ных сфер: «был тих и мерт­вен­но-ую­тен».

Вой и хо­хот – нор­маль­ные ре­ак­ции на ми­ро­зда­ние и своё ме­с­то в нём. Ког­да Са­ша Мер­ку­лов, бу­ду­чи мла­ден­цем, по­нял, что стал че­ло­ве­ком, он за­выл. «Мол­ни­е­нос­но за­кон­чив пе­ние, Де­нис за­хо­хо­тал. Хо­хот его был ка­кой-то не­о­пи­су­е­мый. Так же стре­ми­тель­но кон­чив хо­хо­тать, он со­ско­чил со сту­ла и стал бе­гать во­круг», – ска­за­но о Гра­но­ве. Есть смысл вспом­нить о ге­ро­ях «Три­ло­гии» Вла­ди­ми­ра Со­ро­ки­на, в ко­то­рой мо­гу­ще­ст­вен­ные не­лю­ди хо­тят унич­то­жить мир. Здесь не­лю­ди скло­ня­ют­ся к до­б­ру. Со­ро­кин спра­вед­ли­во не на­зы­ва­ет свой ме­тод ре­а­лиз­мом.

Нет ни раз­ви­тия ха­рак­те­ров, ни пси­хо­ло­ги­че­с­ко­го дви­же­ния или по­зна­ния. Есть пе­ре­клю­че­ние, ко­то­рое де­ла­ет не сов­сем лю­дей ду­хов­ны­ми за­щит­ни­ка­ми Рос­сии. Они по­лу­ча­ют от ав­то­ра мно­го ком­пли­мен­тов. Со­ня, се­с­т­ра Мер­ку­ло­ва, «с та­кой лёг­ко­с­тью и глу­бин­ным ин­те­ре­сом ов­ла­де­ва­ла ме­та­фи­зи­че­с­ки­ми на­ука­ми, что са­ми ин­ду­сы раз­ве­ли бы ру­ка­ми». Дей­ст­вия прак­ти­че­с­ки нет. Зна­че­ние име­ет речь, в ко­то­рой со­еди­ня­ют­ся ис­то­ри­о­со­фия и бо­го­сло­вие, пуб­ли­ци­с­ти­ка и ди­дак­ти­ка. Ре­че­вых цен­т­ров в «Им­пе­рии ду­ха» два – двад­ца­ти­с­т­ра­нич­ная «Часть II» (что есть мир?) и «Эпи­лог» (что де­лать в нём?). Об ус­т­рой­ст­ве ми­ра мы уз­на­ём от Мер­ку­ло­ва, се­ту­ю­ще­го на «не­ле­пую плоть» и вспо­ми­на­ю­ще­го о пу­те­ше­ст­ви­ях по без­гра­нич­ным про­ст­ран­ст­вам раз­ных все­лен­ных. Бо­гов мно­го, но они – «тва­ри», за­жа­тые соб­ст­вен­ным сча­с­ть­ем. Бо­ги слиш­ком са­мо­до­ста­точ­ны, зву­чит мысль о том, что сча­с­тье мо­жет быть боль­шим вра­гом, чем стра­да­ние. Мон­ст­ры на­се­ля­ют все­лен­ные, кру­гом те­ни и са­мо взбе­сив­ше­е­ся бы­тие. Ха­ос при­ни­ма­ет при­чуд­ли­вые фор­мы. Ми­ры от­вра­ти­тель­ны, их есть за что пре­зи­рать. Ни­ку­да не деть­ся в этом бес­ко­неч­ном те­а­т­ре от мыс­ли об ошиб­ке де­ми­ур­гов. Че­го толь­ко не по­рож­да­ет «за­хлё­бы­ва­ю­ще­е­ся от бе­зум­ной жаж­ды быть Бы­тие». Но бо­го­бор­цем быть не сто­ит. По­то­му что бо­ги ис­чез­нут, ве­чен толь­ко Бог, ухо­дя­щий от кон­крет­ных оп­ре­де­ле­ний. Дав­но бы во­шёл тот, ко­го зо­вут Мер­ку­ло­вым, в Оке­ан Аб­со­лю­та, «ос­во­бо­дил­ся от «чёр­но­го ми­ра­жа все­лен­ных и ми­ров», но ос­та­нав­ли­ва­ет мысль о рус­ском. При­зна­ки рус­ской ду­ши – бунт про­тив вся­кой за­вер­шён­но­с­ти и стрем­ле­ние к то­му, что не да­но. Ге­рой уве­рен, что из­на­чаль­но его ду­ша бы­ла рус­ской. Рос­сия Веч­ная – по­сред­ник меж­ду Аб­со­лю­том и Без­дной ан­ти­ре­аль­но­с­ти. Не рас­тво­рить­ся в свер­ка­ю­щей пу­с­то­те, а вой­ти в Веч­ную Рос­сию, – вот цель. Но по­ка ещё ра­но. И по­нят­но, что у Аб­со­лю­та рус­ские чер­ты.

В «Эпи­ло­ге» в бес­кон­ф­ликт­ной бе­се­де ос­нов­ных пер­со­на­жей окон­ча­тель­но про­яс­ня­ет­ся, что Без­дну по­беж­да­ет Рос­сия, на­пол­ня­ет сво­им при­сут­ст­ви­ем Аб­со­лют, да­ёт ему те­ло и ду­шу. Сей­час Рос­сии тя­же­ло. Но нель­зя до­пу­с­тить ре­во­лю­ции: раз­ру­ше­ние го­су­дар­ст­ва при­ве­дёт к ка­та­ст­ро­фи­че­с­ко­му рас­па­ду. На­до со­зда­вать мно­го­дет­ные се­мьи, на­ра­щи­вать на­род­ное те­ло. Сле­ду­ет про­ти­во­сто­ять унич­то­же­нию гу­ма­ни­тар­но­го об­ра­зо­ва­ния. Не за­бы­вать о рус­ской клас­си­че­с­кой ли­те­ра­ту­ре, о её па­т­ри­о­тиз­ме и че­ло­ве­ко­ве­де­нии. Не быть ро­бо­та­ми. Быть сво­бод­ны­ми от со­ве­тиз­ма и ан­ти­со­ве­тиз­ма, по­мнить, что Рос­сия – аб­со­лют­но са­мо­быт­ная ци­ви­ли­за­ция. Со­дей­ст­во­вать бе­зус­лов­но­му су­ве­ре­ни­те­ту, тех­но­ло­ги­че­с­кой и эко­но­ми­че­с­кой мо­щи. Долж­но стро­ить со­ци­аль­но ори­ен­ти­ро­ван­ное об­ще­ст­во без омер­зи­тель­но­го раз­ры­ва меж­ду бо­га­ты­ми и бед­ны­ми. На­до про­те­с­то­вать, но в рам­ках здра­во­го смыс­ла, без ди­кой пу­га­чёв­щи­ны. Бо­ги го­во­рят пра­виль­но, бо­ги го­во­рят скуч­но. Вто­рой те­зис силь­нее пер­во­го.

«Не бу­дем вда­вать­ся в ис­то­рию, но ис­то­ри­че­с­кая ре­аль­ность Свя­той Ру­си оче­вид­на», – ве­ща­ет Мер­ку­лов. Уто­пия пе­ре­но­сит­ся в про­шлое. В де­рев­нях две­ри не за­кры­ва­лись. Убий­ст­во бы­ло ред­чай­шим яв­ле­ни­ем. Рус­ский кре­с­ть­я­нин был по­гру­жён в смысл бо­го­слу­же­ния. Бли­зость сан­скри­та и рус­ско­го язы­ка не под­ле­жит со­мне­нию. Про­то­сан­скрит – фак­ти­че­с­ки рус­ский язык. Ос­но­ва­те­ли Ин­дии жи­ли на Се­ве­ре Рос­сии и в За­пад­ной Си­би­ри. Веч­ная Рос­сия не­унич­то­жи­ма.

Сто­гов со­об­ща­ет, что хри­с­ти­ан­ской Рос­сии нет и ни­ког­да не бы­ло, – лишь мон­го­лы, та­та­ры, языч­ни­ки и со­вет­ские лю­ди. Мам­ле­ев ут­верж­да­ет, что толь­ко ду­хов­ная Рос­сия и су­ще­ст­ву­ет по-на­сто­я­ще­му. Что­бы че­ло­ве­ка не унич­то­жи­ла без­дна ха­о­са, пу­с­то­та и ко­с­ми­че­с­кий хо­лод, мрак по­всед­нев­но­с­ти, не­об­хо­ди­ма Веч­ная Рос­сия. Ма­ят­ник кач­нул­ся: хо­лод Ин­дии ду­ха, ко­то­рый Мам­ле­ев чув­ст­ву­ет как род­ное. Ма­ят­ник кач­нул­ся сно­ва, воз­ник иной кадр: спа­си­тель­ная су­е­та Веч­ной Рос­сии, спа­са­ю­щая от су­е­ты бы­та и пу­с­то­ты веч­но­го хо­ло­да. Ре­а­лизм – то, что меж­ду эти­ми по­лю­са­ми. Но про­ст­ран­ст­ва меж­ду у Мам­ле­е­ва нет. Иде­ал обо­зна­ча­ет­ся, есть лишь зна­ки и ри­то­ри­ка, но не жи­вое при­сут­ст­вие. Ра­бо­та­ет ма­ги­че­с­кая про­грам­ма – на­зо­ви и бу­дет, обо­значь – и слу­чит­ся; нет ха­рак­те­ров и нет ста­нов­ле­ния; вме­с­то ди­а­ло­гиз­ма – па­фос яв­ле­ния пра­виль­ных мыс­лей.

Ре­а­лизм не­об­хо­дим – и для то­го, что­бы ли­те­ра­ту­ра су­ме­ла са­ма от­ве­тить тем, кто пла­но­мер­но пы­та­ет­ся унич­то­жать её в шко­лах и уни­вер­си­те­тах, при­кры­ва­ясь за­пад­ны­ми нор­ма­ти­ва­ми и со­сто­я­ни­ем ума со­вре­мен­ных мо­ло­дых лю­дей, за­дав­лен­ных тех­но­ло­ги­я­ми. Мер­ку­лов и Су­г­ро­бов, Гра­нов и Со­лин – пра­виль­ные ге­рои, но нет в них жиз­ни, ды­ха­ния, сво­бод­но­го па­де­ния, за ко­то­рым ча­с­то сле­ду­ет чи­та­тель­ская лю­бовь. Та­ким не по­бе­дить.

Что­бы ре­а­лизм был и дей­ст­во­вал, на­до уб­рать ло­зунг, за­быть про­грам­му и вер­нуть че­ло­ве­ка, ко­то­рый здесь ро­дил­ся и в Рос­сии ум­рёт, сой­дёт в зем­лю, так и не уз­нав всей прав­ды, лишь по­чув­ст­во­вав при­сут­ст­вие ми­ров, ко­то­рые воз­мож­ны, но сов­сем не обя­за­тель­ны. Ког­да ге­рой всё зна­ет, по­ни­ма­ет, име­ет чёт­кую цель и ды­шит оп­ти­миз­мом, ког­да он в кур­се ус­т­рой­ст­ва мно­го­чис­лен­ных все­лен­ных и го­тов втис­нуть ме­та­фи­зи­ку в учеб­ник, а учеб­ник пе­ре­ска­зать на двух стра­ни­цах, – нет ре­а­лиз­ма. Ре­а­лизм – ра­бо­та с ду­шой, а не ду­хом, ко­то­рый стис­нут зна­ком.

До­сто­ев­ский упо­ми­на­ет­ся в «Им­пе­рии ду­ха» ча­с­то, но это не зна­чит, что Мам­ле­ев сле­ду­ет ме­то­ду До­сто­ев­ско­го. До­сто­ев­ский пи­шет для рав­ных, для со­мне­ва­ю­щих­ся, для тех, кто не ста­нет слу­шать го­то­вые со­ве­ты. Мам­ле­ев пи­шет для «де­тей» и «уче­ни­ков». «Как сти­хи – это не все­гда ше­де­в­ры, от­нюдь, но как по­сла­ния… Та­ко­го ещё не бы­ло в ли­те­ра­ту­ре…», – ска­за­но в ро­ма­не о ли­те­ра­тур­ных опы­тах од­но­го из ге­ро­ев. Воз­мож­но, Мам­ле­ев го­тов от­не­с­ти эту мысль и к соб­ст­вен­но­му ро­ма­ну. Не Мер­ку­ло­вы и Су­г­ро­бо­вы со­зда­ют Веч­ную Рос­сию, а бра­тья Ка­ра­ма­зо­вы – все Ка­ра­ма­зо­вы. Иван со сво­им Ин­кви­зи­то­ром дол­жен схва­тить рас­пол­за­ю­ще­е­ся те­ло стра­ны и за­ста­вить его су­ще­ст­во­вать в жё­ст­ких гра­ни­цах, где нет ни­ка­ко­го сен­ти­мен­та­лиз­ма. Ну­жен Алё­ша, ко­то­рый ос­ве­тит это мрач­ное те­ло лю­бо­вью, су­ме­ет про­стить и по­ка­зать свя­тость не в фор­му­лах прав­ды, а в про­стых дви­же­ни­ях серд­ца, бла­го­слов­ля­ю­щих при­ро­ду да­же тог­да, ког­да она уби­ва­ет. Най­дёт­ся ме­с­то для Дми­т­рия, ко­то­рый сво­им при­ме­ром, вни­ма­ни­ем к стра­с­ти по­ка­жет, что Бог и его про­тив­ник – не един­ст­вен­ные фи­гу­ры ис­то­рии. При­го­дит­ся да­же их отец, ведь свой стар­ший Ка­ра­ма­зов есть на каж­дой сель­ской ули­це, в лю­бом го­род­ском мно­го­квар­тир­ном до­ме. Все они – жи­вые, зна­ю­щие, что лёг­кие раз­го­во­ры о Ве­ли­кой Рос­сии в от­сут­ст­вии вра­гов, раз­го­во­ры бо­гов, ко­то­рым есть ку­да уй­ти, не ре­шат про­блем. Ре­а­лизм не нуж­да­ет­ся в ло­зун­гах; то, что Рос­сия – Ве­ли­кая, в нём не ут­верж­да­ет­ся, не про­го­ва­ри­ва­ет­ся, а вос­соз­да­ёт­ся. В ре­а­ли­с­ти­че­с­ком ис­кус­ст­ве жи­вое с жи­вым стал­ки­ва­ет­ся, здесь ме­та­фи­зи­ка – ес­те­ст­вен­ность, ор­га­нич­ность по­всед­нев­ной ра­бо­ты ду­ши. Не ан­ге­лы с де­мо­на­ми бо­рют­ся, а два че­ло­ве­ка, одер­жи­мые от­крыв­шей­ся им прав­дой, схо­дят­ся в по­един­ке, ко­то­рый про­ис­хо­дит не в спе­ци­аль­но со­здан­ном гер­ме­тич­ном про­ст­ран­ст­ве, а там, где за­ста­ла не­об­хо­ди­мость го­во­рить.

У Мам­ле­е­ва – не ре­а­лизм, а ма­гизм: уве­рен­ность в том, что по­зи­тив тек­с­та, его по­ло­жи­тель­ная энер­гия долж­на со­зда­вать в ре­аль­но­с­ти при­мер­но то, что про­ис­хо­дит в са­мом ро­ма­не. Ре­а­лизм ме­та­фи­зи­чен, ког­да он и не зна­ет о сво­их сверх­воз­мож­но­с­тях, ког­да са­мо ху­до­же­ст­вен­ное тво­ре­ние жиз­ни, ли­шён­ное па­фо­са, го­во­рит чи­та­те­лю о том, что Бог есть, а Рос­сия – в его ру­ках. В ре­а­лиз­ме при­сут­ст­ву­ю­щее в ми­ре зло до кон­ца во­пло­ща­ет­ся в че­ло­ве­че­с­кой ду­ше, и при этом не по­яв­ля­ет­ся мысль о по­ра­бо­ще­нии, о зом­би­ро­ва­нии ка­ким-то внеш­ним зна­ком. Иван Ка­ра­ма­зов, Рас­коль­ни­ков в ста­дии го­тов­но­с­ти к убий­ст­ву, Ста­в­ро­гин и да­же Пётр Вер­хо­вен­ский – лю­ди, име­ю­щие зем­ную судь­бу. Их ме­та­фи­зич­ность – не в свя­зи с адом, а в том, что путь свой они про­шли до кон­ца, ис­пи­ли до дна горь­кую ча­шу ре­аль­но­с­ти. Изо­б­ра­же­ние жиз­ни в её пси­хо­ло­ги­че­с­кой тя­же­с­ти и есть ме­та­фи­зи­че­с­кий (а не фан­та­с­ти­че­с­кий, не пуб­ли­ци­с­ти­че­с­кий) ре­а­лизм.

Глав­ное до­сти­же­ние «Им­пе­рии ду­ха» – в стрем­ле­нии столк­нуть пу­с­то­ту и Рос­сию, ска­зать о том, что в аб­со­лют­ном есть мрак, хо­хот аб­сур­да, чу­до­вищ­ные со­зда­ния, не ве­да­ю­щие смыс­ла. Пу­с­то­та аг­рес­сив­на, хо­лод­на, нет смыс­ла ша­гать в бес­ко­неч­ную де­прес­сию: там фальшь по­сто­ян­ных транс­фор­ма­ций, там пре­ступ­ник тут же пре­вра­ща­ет­ся в жерт­ву, а твой друг пред­ста­ёт смер­тель­ным вра­гом, да и са­ма смерть – на­смеш­ка над тем, что хо­чет уй­ти так, что­бы раз­ные все­лен­ные пре­кра­ти­ли пре­тен­до­вать на те­бя. Пу­с­то­та мо­жет быть мо­дой. У Ин­дии есть свои ве­с­кие ар­гу­мен­ты, нир­ва­на мо­жет так со­при­кос­нуть­ся с за­по­ем, нар­ко­ти­ка­ми, не­на­ви­с­тью к ми­ру, что че­ло­век не ус­пе­ет по­нять, про­ва­лил­ся он в ги­бель­ный кош­мар или на­ко­нец-то про­зрел, от­бро­сив свою че­ло­веч­ность, по­те­ряв­шую оча­ро­ва­ние. Юрий Куз­не­цов, ещё один рус­ский ге­ний, зна­ю­щий о си­ле пу­с­то­ты и не­бы­тий­ных ве­т­ров, в кон­це жиз­ни стал пи­сать так, что не мог­ла не по­явить­ся мысль об ухо­де пи­са­те­ля из ли­те­ра­ту­ры в один из ва­ри­ан­тов «ма­ги­че­с­ко­го ре­а­лиз­ма». Он со­здал своё жиз­не­опи­са­ние Ии­су­са («Путь Хри­с­та»), су­мел со­тво­рить ад для тех, кто пре­вра­тил жизнь в по­ли­гон ин­фер­наль­ных идей («Со­ше­ст­вие в ад»). Но те, кто хо­ро­шо зна­ет и лю­бит Куз­не­цо­ва, всё-та­ки вы­би­ра­ют его сти­хи. Они ре­а­ли­с­тич­нее пред­смерт­ных апо­кри­фов, где ме­та­фи­зи­ка спле­та­ет­ся с на­ро­чи­то­с­тью внеш­не­го зна­ка.

В «Им­пе­рии ду­ха» не­сколь­ко раз ска­за­но о Хри­с­те, ска­за­но так, буд­то на­до от­ра­бо­тать и этот ду­хов­ный об­раз: «При­ход в мир Хри­с­та, из­на­чаль­но Бо­го­че­ло­ве­ка, вос­ста­но­вил ис­ти­ну о выс­ших воз­мож­но­с­тях че­ло­ве­че­ст­ва». Хри­с­та и еван­гель­ско­го пси­хо­ло­гиз­ма в ро­ма­не Юрия Мам­ле­е­ва нет. Нет той люб­ви, ко­то­рая от­кры­ва­ет чу­до не­по­вто­ри­мой еди­нич­но­с­ти каж­до­го су­ще­ст­во­ва­ния. Ге­рои изо­б­ра­жа­ют­ся «ме­та­фи­зи­че­с­ки­ми мо­на­да­ми», ав­тор­ское Я – «не­кий ана­лог Бо­же­ст­вен­но­го Ни­что, не­кий веч­ный хо­лод, транс­цен­дент­ный по от­но­ше­нию ко вся­кой дви­жу­щей­ся ре­аль­но­с­ти» («Ме­та­фи­зи­ка и ис­кус­ст­во», те­о­ре­ти­че­с­кая ра­бо­та Мам­ле­е­ва). Ме­та­фи­зи­че­с­ко­го ре­а­лиз­ма, ес­ли вспом­нить о До­сто­ев­ском, нет без об­ра­за че­ло­ве­ка, жи­ву­ще­го в ми­ре, где не мо­жет быть яс­но­го зна­ния о веч­ном и сверхъ­е­с­те­ст­вен­ном. Ес­ли это зна­ние всё же по­яв­ля­ет­ся, че­ло­век ре­а­лиз­ма ис­че­за­ет, ус­ту­пая ме­с­то иде­о­ло­гу-пуб­ли­ци­с­ту. Тог­да по­гру­же­ние во вну­т­рен­ний мир че­ло­ве­ка, изо­б­ра­же­ние ду­ши как лич­но­с­ти мо­жет быть за­ме­не­но ри­то­ри­кой, па­фос­но со­об­ща­ю­щей о том, как хо­ро­ши и пер­спек­тив­ны эти по­гру­же­ния. Спа­сут ли рус­ский мир по­зи­тив­но на­ст­ро­ен­ные не­лю­ди?

Алексей ТАТАРИНОВ,
г. КРАСНОДАР