Архив : №30. 29.07.2011

Осмеянный новыми русскими

Владимира Лакшина никогда не любили ни левые, ни правые. Псевдодемократы видели в нём только диссидента. Но они ошибались. Лакшин никогда против советского режима не выступал. Критик писал: «Мы верили в социализм как в благородную идею справедливости». Он и «Новый мир» воспринимал прежде всего как «росток социалистической демократии». Правые же ненавидели Лакшина за пренебрежение к «деревенщикам». Кроме того, его ругали за удалённость от церкви.

В отличие от недругов Лакшин был очень образованным человеком и глубоко знал предмет своих исследований – русскую литературу XIX–XX веков. Он умел осадить невежд. Вот этого завистники ему и не простили. Для них критик остался Тамерланом от литературы.

 

Владимир Яков­ле­вич Лак­шин ро­дил­ся 6 мая 1933 го­да в Моск­ве. Его отец, Яков Ива­но­вич Лак­шин, был ар­ти­с­том Мос­ков­ско­го ху­до­же­ст­вен­но­го те­а­т­ра. Там же, во МХА­Те ра­бо­та­ла во­ка­ли­ст­кой и мать – Ан­то­ни­на Сер­ге­ев­на Чай­ков­ская.

Ог­ля­ды­ва­ясь на про­шлое, Лак­шин в 1961 го­ду при вступ­ле­нии в Со­юз пи­са­те­лей при­знал­ся: «В дет­ст­ве я мно­го бо­лел, с 1940 по 1948 год ле­жал в кли­ни­ке ко­ст­но-су­с­тав­но­го ту­бер­ку­лё­за. По­это­му учил­ся я боль­шей ча­с­тью за­оч­но и де­ся­ти­лет­ку окон­чил с ат­те­с­та­том Мос­ков­ской оч­но-за­оч­ной шко­лы ра­бо­чей мо­ло­дё­жи. Осе­нью 1950 го­да по­сту­пил на от­де­ле­ние рус­ско­го язы­ка и ли­те­ра­ту­ры фи­ло­ло­ги­че­с­ко­го фа­куль­те­та МГУ».

Од­но­курс­ни­цы Лак­ши­на вспо­ми­на­ли: «Он при­шёл в на­шу 4-ю фран­цуз­скую груп­пу рус­ско­го от­де­ле­ния в се­ре­ди­не 1-го кур­са и ока­зал­ся един­ст­вен­ным маль­чи­ком – сре­ди двад­ца­ти дев­чо­нок <…> Во­ло­дя сра­зу вы­де­лил­ся из об­щей мас­сы как че­ло­век не­за­уряд­но ода­рён­ный. Он до­воль­но ско­ро был из­бран Пред­се­да­те­лем НСО. Мы ча­с­тень­ко по­сме­и­ва­лись, на­блю­дая, как при встре­че с на­ши­ми убе­лён­ны­ми се­ди­на­ми про­фес­со­ра­ми, ко­ри­фе­я­ми фа­куль­те­та, Во­ло­дя об­ме­ни­вал­ся с ни­ми це­ре­мон­ным по­кло­ном и ру­ко­по­жа­ти­ем, при этом об­ра­ща­лись они к не­му не ина­че как «Кол­ле­га!» («Фи­ло­ло­ги­че­с­кий фа­куль­тет МГУ. 1950–1955. Жизнь юби­лей­но­го вы­пу­с­ка», М., 2003).

В уни­вер­си­те­те Лак­шин ув­лёк­ся изу­че­ни­ем рус­ской клас­си­ки де­вят­над­ца­то­го ве­ка. Он с азар­том за­ни­мал­ся в тол­сто­вском се­ми­на­рии у Н.К. Гуд­зия. Не слу­чай­но уже в двад­цать один год ему пред­ло­жи­ли стать ав­то­ром са­мо­го ав­то­ри­тет­но­го «тол­сто­го» жур­на­ла – «Но­вый мир».

К сту­ден­че­с­ко­му пор­т­ре­ту Лак­ши­на на­до до­ба­вить ещё то, что, по­чи­тая уни­вер­си­тет­ских мыс­ли­те­лей, он ча­с­то пуб­лич­но с при­су­щим ему ар­ти­с­тиз­мом де­мон­ст­ри­ро­вал своё пре­не­бре­же­ние к де­ма­го­гам и на­чёт­чи­кам. «Не­воз­мож­но за­быть, – рас­ска­зы­ва­ли его од­но­курс­ни­цы, – но­во­год­ний кур­со­вой ка­пу­ст­ник, где Во­ло­дя «ис­пол­нял роль» про­фес­со­ра Г.Н. По­спе­ло­ва, чьи лек­ции по ис­то­рии рус­ской ли­те­ра­ту­ры в тот пе­ри­од, к со­жа­ле­нию, гре­ши­ли вуль­гар­ным со­ци­о­ло­гиз­мом и со­дер­жа­ли умо­по­мра­чи­тель­ные фра­зы и по­ст­ро­е­ния, ко­то­рые мы, ко­неч­но, за­пи­сы­ва­ли на по­лях сво­их кон­спек­тов. В тот ве­чер Во­ло­дя про­из­нёс «с ка­фе­д­ры» це­лую лек­цию, со­став­лен­ную из про­фес­сор­ских «пер­лов». На­кле­ив по­спе­лов­ские уси­ки и ма­с­тер­ски под­ра­жая его ма­не­ре про­из­но­сить сло­ва, Во­ло­дя под ог­лу­ши­тель­ный хо­хот за­ла тор­же­ст­вен­но про­воз­гла­шал: «Нос» Го­го­ля – это не ор­ган обо­ня­ния, а ор­ган со­ци­аль­но­го са­мо­ут­верж­де­ния».

Окон­чив в 1955 го­ду с от­ли­чи­ем МГУ, Лак­шин во мно­гом с по­да­чи Гуд­зия ос­тал­ся в ас­пи­ран­ту­ре. Часть дис­сер­та­ции он по­ло­жил в ос­но­ву сво­ей пер­вой кни­ги «Ис­кус­ст­во пси­хо­ло­ги­че­с­кой дра­мы Че­хо­ва и Тол­сто­го», ко­то­рая вы­шла в 1958 го­ду. Но на за­щи­ту ру­ко­вод­ст­во фа­куль­те­та его тог­да так и не вы­пу­с­ти­ло (кан­ди­да­том на­ук Лак­шин стал лишь в 1962 го­ду).

По­сле ас­пи­ран­ту­ры мо­ло­дой ли­те­ра­ту­ро­вед про­дол­жил пре­по­да­вать в аль­ма ма­тер. Но от­но­ше­ния на фил­фа­ке у не­го по­че­му-то не сло­жи­лись. И вско­ре Лак­ши­на из МГУ фак­ти­че­с­ки вы­да­ви­ли. Так что вес­ной 1961 го­да он вы­нуж­ден был пе­рей­ти под на­ча­ло Юрия Бон­да­ре­ва в «Ли­те­ра­тур­ную га­зе­ту».

Спу­с­тя пол­го­да Лак­шин по­дал за­яв­ле­ние о при­ёме в Со­юз пи­са­те­лей. Ре­ко­мен­да­ции ему да­ли «но­во­ми­рец» Алек­сандр Де­мен­ть­ев, не­по­сред­ст­вен­ный на­чаль­ник по ра­бо­те Юрий Бон­да­рев и про­фес­сор Сер­гей Бон­ди, у ко­то­ро­го кри­тик учил­ся ещё в МГУ. Так, Бон­ди в сво­ём по­ру­чи­тель­ст­ве от­ме­тил, что Лак­шин «со­еди­ня­ет в се­бе се­рь­ёз­но­го и до­б­ро­со­ве­ст­но­го учё­но­го, ис­то­ри­ка ли­те­ра­ту­ры и та­лант­ли­во­го, про­ни­ца­тель­но­го кри­ти­ка со­вет­ской ли­те­ра­ту­ры, ак­тив­но­го уча­ст­ни­ка в её стро­е­нии». Дру­гой ре­ко­мен­да­тель – Де­мен­ть­ев под­черк­нул, что «от­ли­чи­тель­ны­ми чер­та­ми его кри­ти­че­с­ких ра­бот яв­ля­ют­ся эс­те­ти­че­с­кая тре­бо­ва­тель­ность и стрем­ле­ние об­на­ру­жить в ху­до­же­ст­вен­ном про­из­ве­де­нии от­ра­же­ние су­ще­ст­вен­ных про­цес­сов жиз­ни».

Под­дер­жа­ла кан­ди­да­ту­ру Лак­ши­на и сек­ция кри­ти­ки и ли­те­ра­ту­ро­ве­де­ния Мос­ков­ской пи­са­тель­ской ор­га­ни­за­ции. Вы­сту­пая 25 сен­тя­б­ря 1961 го­да на бю­ро этой сек­ции, Вла­ди­мир Ог­нев под­черк­нул: «У Лак­ши­на по­ло­жи­тель­но то, что он на прак­ти­ке сов­ме­ща­ет ра­бо­ту ли­те­ра­ту­ро­ве­да и со­вре­мен­но­го бо­е­во­го кри­ти­ка. Это га­ран­ти­ру­ет его от слу­чай­но­с­тей, при­да­ёт его ра­бо­там не­су­ет­ность, се­рь­ёз­ность, хо­тя пи­шет он жи­во, про­сто, без на­пы­щен­но­с­ти».

Тем не ме­нее на при­ём­ную ко­мис­сию де­ло Лак­ши­на по­па­ло толь­ко че­рез год. Кто и по­че­му за­тя­нул этот во­прос, до сих пор не­яс­но.

Лишь в сен­тя­б­ре 1962 го­да ра­бо­ты Лак­ши­на бы­ли пе­ре­да­ны для ре­цен­зи­ро­ва­ния чле­нам при­ём­ной ко­мис­сии В.Жда­но­ву и Ефи­му До­ро­шу. Жда­нов дал сле­ду­ю­щий от­зыв: «Лак­шин за не­сколь­ко лет ли­те­ра­тур­но-кри­ти­че­с­кой де­я­тель­но­с­ти на­пи­сал не­мно­го, но всё на­пи­сан­ное им – хо­ро­шо. Сре­ди мо­ло­дых кри­ти­ков, вы­дви­нув­ших­ся в по­след­ние го­ды, он за­ни­ма­ет од­но из пер­вых мест. Его осо­бен­ность со­сто­ит в том, что он оди­на­ко­во про­фес­си­о­наль­но за­ни­ма­ет­ся ис­то­ри­ей ли­те­ра­ту­ры, на­уч­но-пуб­ли­ка­тор­ской де­я­тель­но­с­тью и со­вре­мен­ной кри­ти­кой. Ему при­над­ле­жит пре­вос­ход­ный фе­ль­е­тон в «Ли­те­ра­тур­ной га­зе­те» – «Зна­комь­тесь, Фи­ло­нов!», в ко­то­ром вы­сме­я­на ма­ло­гра­мот­ная кни­га из­да­тель­ст­ва Ака­де­мии на­ук. Ему же при­над­ле­жат цен­ные пуб­ли­ка­ции ар­хив­ных ма­те­ри­а­лов об Ос­т­ро­вском и До­б­ро­лю­бо­ве (в жур­на­ле «Рус­ская ли­те­ра­ту­ра» и др.). Ос­т­ро­вско­му по­свя­ще­на так­же от­дель­ная ис­сле­до­ва­тель­ская ра­бо­та Лак­ши­на, в ко­то­рой изу­че­ны свя­зи дра­ма­тур­га с не­кра­сов­ски­ми «Оте­че­ст­вен­ны­ми за­пи­с­ка­ми». Но ос­нов­ные ис­то­ри­ко-ли­те­ра­тур­ные ин­те­ре­сы Лак­ши­на по­свя­ще­ны Че­хо­ву и Тол­сто­му. Им на­пи­са­на кни­га «Ис­кус­ст­во пси­хо­ло­ги­че­с­кой дра­мы Че­хо­ва и Тол­сто­го» (1958), ко­то­рая яв­ля­ет­ся пер­вым в на­шей на­уке опы­том срав­ни­тель­но­го ана­ли­за дра­ма­тур­гии двух ги­ган­тов рус­ской ли­те­ра­ту­ры; ав­тор глу­бо­ко и твор­че­с­ки рас­кры­ва­ет ху­до­же­ст­вен­ное но­ва­тор­ст­во Че­хо­ва и Тол­сто­го в жа­н­ре пси­хо­ло­ги­че­с­кой дра­мы, по­ка­зы­ва­ет их сход­ст­во и раз­ли­чие, убе­ди­тель­но до­ка­зы­ва­ет, что мно­гие су­ще­ст­вен­ные прин­ци­пы трак­тов­ки ха­рак­те­ров в дра­ме «Жи­вой труп» яв­ля­ют­ся раз­ви­ти­ем ана­ло­гич­ных прин­ци­пов, раз­ра­бо­тан­ных Че­хо­вым в дра­ме «Дя­дя Ва­ня». Ра­бо­та Лак­ши­на, име­ю­щая сво­ей ос­но­вой, ис­ход­ной точ­кой стрем­ле­ние взгля­нуть на ис­то­рию ли­те­ра­ту­ры как на про­цесс, про­сле­дить глу­бо­кую вну­т­рен­нюю связь меж­ду на пер­вый взгляд раз­роз­нен­ны­ми ли­те­ра­тур­ны­ми фак­та­ми и яв­ле­ни­я­ми, очень пло­до­твор­на и по за­мыс­лу, и по вы­пол­не­нию. На­пи­са­на она от­лич­но – ув­ле­ка­тель­но, вы­ра­зи­тель­но».

От­дель­но от­ме­тил Жда­нов ра­бо­ты Лак­ши­на о со­вре­мен­ной ли­те­ра­ту­ре. Вы­де­лив ста­тьи о про­зе Да­ни­и­ла Гра­ни­на, Фё­до­ра Аб­ра­мо­ва, Вик­то­ра Ко­нец­ко­го и ре­цен­зию, по­свя­щён­ную сказ­ке «Ма­лень­кий принц» Сент-Эк­зю­пе­ри, из­ве­ст­ный учё­ный под­черк­нул: «На­зван­ные со­чи­не­ния – не про­сто ре­цен­зии, по дав­но ус­та­но­вив­шей­ся схе­ме оце­ни­ва­ю­щие ту или иную кни­гу. Это ли­те­ра­тур­ные этю­ды, за­кон­чен­ные по фор­ме, об­ла­да­ю­щие си­лой и свой­ст­ва­ми са­мо­сто­я­тель­но­го из­лу­че­ния, ин­те­рес­ные и для чи­та­те­лей, не­зна­ко­мых с раз­би­ра­е­мы­ми про­из­ве­де­ни­я­ми. Они чи­та­ют­ся лег­ко, они ин­те­рес­ны са­ми по се­бе, не­за­ви­си­мо от тех книг, ко­то­рым по­свя­ще­ны, ибо ав­тор вла­де­ет пе­ром и ши­ро­ко су­дит о ли­те­ра­ту­ре. Мно­гие его ре­цен­зии я, не ко­леб­лясь, от­нёс бы к чис­лу луч­ших об­раз­цов со­вре­мен­ной кри­ти­ки».

В та­ком клю­че вы­дер­жал свой от­зыв и До­рош. Ему бо­лее все­го по­нра­ви­лась у Лак­ши­на кни­га о Тол­стом и Че­хо­ве. «В не­боль­шой этой кни­ге, – пи­сал До­рош, – мно­же­ст­во ин­те­рес­ных мыс­лей, тон­ких на­блю­де­ний, – на­при­мер, об об­ще­ст­вен­ной пси­хо­ло­гии; о бы­то­вых по­дроб­но­с­тях в пье­сах Че­хо­ва и Шпа­жин­ско­го; о ве­ли­ком со­блаз­не уп­ро­с­тить че­хов­ские об­ра­зы-ха­рак­те­ры, сде­лать их пси­хо­ло­ги­че­с­ки бо­лее оп­ре­де­лён­ны­ми и яс­ны­ми; о том, что сбли­же­ние ме­то­дов изо­б­ра­же­ния вну­т­рен­не про­ти­во­ре­чи­вых ха­рак­те­ров у Тол­сто­го и Че­хо­ва объ­яс­ня­ет­ся по пре­иму­ще­ст­ву не вли­я­ни­ем дра­ма­тур­гии Че­хо­ва на Тол­сто­го, а об­щим жиз­нен­ным ма­те­ри­а­лом».

Тем не ме­нее на при­ём­ную ко­мис­сию де­ло Лак­ши­на бы­ло вы­не­се­но лишь че­рез год. Че­го ли­те­ра­тур­ный ге­не­ра­ли­тет тя­нул, до сих пор не­яс­но. Во­прос ре­шил­ся толь­ко 17 сен­тя­б­ря 1962 го­да. Кста­ти, ров­но че­рез один­над­цать дней по­сле это­го, 28 сен­тя­б­ря в га­зе­те «Ли­те­ра­ту­ра и жизнь» мо­ло­до­го кри­ти­ка го­ря­чо на­пут­ст­во­вал Бон­да­рев. «Зна­ме­на­тель­но то, – под­черк­нул Бон­да­рев, – что В.Лак­шин вме­с­те с ли­те­ра­ту­ро­вед­че­с­ким ис­сле­до­ва­ни­ем на­шей клас­си­ки всё вре­мя об­ра­ща­ет­ся к во­про­сам со­вре­мен­ной ли­те­ра­ту­ры, и здесь сле­ду­ет от­ме­тить чёт­кую идей­ную по­зи­цию стро­го­го и ода­рён­но­го кри­ти­ка, не­тер­пи­мость к фаль­ши, по­вы­шен­ный кри­те­рий к ма­с­тер­ст­ву, тре­бо­ва­ние все­гда боль­шой мыс­ли от по­эта и про­за­и­ка, яс­ный и ори­ги­наль­ный раз­бор ху­до­же­ст­вен­ных ком­по­нен­тов про­из­ве­де­ния <…> В ста­ть­ях Лак­ши­на я ви­жу не толь­ко де­таль­ней­ший ос­т­ро­ум­ный раз­бор, но и пер­спек­тив­ные пу­ти раз­ви­тия со­вет­ско­го ро­ма­на».

К то­му вре­ме­ни Лак­шин уже пе­ре­шёл из «Лит­га­зе­ты» в жур­нал «Но­вый мир» и вско­ре стал од­ним из бли­жай­ших спо­движ­ни­ков Твар­дов­ско­го. В жур­на­ле он при­ло­жил мак­си­мум уси­лий для за­щи­ты и про­дви­же­ния Со­лже­ни­цы­на. Од­на его ста­тья «Иван Де­ни­со­вич, его дру­зья и не­дру­ги», на­пе­ча­тан­ная в 1964 го­ду, че­го сто­и­ла.

Кста­ти, Со­лже­ни­цын в ту по­ру не раз пуб­лич­но объ­яв­лял Лак­ши­на «кри­ти­ком пер­во­го ран­га». Он счи­тал, что Лак­шин со­здал свой от­мен­ный кри­ти­че­с­кий стиль. Со­лже­ни­цын от­ме­чал: «Чер­ты это­го сти­ля та­кие: – в век ко­с­ми­че­с­ких ско­ро­стей и нерв­ных пе­ре­ско­ков – уве­рен­ная в се­бе не­то­роп­ли­вость (впол­не за­хва­ты­ва­ю­щая и чи­та­те­ля!). Не­то­роп­ли­вость, ос­но­ван­ная на убеж­де­нии, что под­лин­ные ис­ти­ны на­ско­ка­ми не по­зна­ют­ся;

– на­про­тив, в ду­хе ве­ка – стро­гость оп­ре­де­ле­ний, точ­ность обо­зна­че­ний (кри­тик по­сто­ян­но по­мнит, что мы все об­став­ле­ны точ­ны­ми на­ука­ми). До­тош­ный по­иск ис­ти­ны до по­след­не­го ко­выр­ка – и чи­та­тель вме­с­те с кри­ти­ком ра­до­ст­но про­де­лы­ва­ет этот путь;

– вне­зап­ные про­ры­вы чи­с­той ху­до­же­ст­вен­но­с­ти, ко­то­рые ос­ве­ща­ют и сплав­ля­ют весь ло­ги­че­с­кий ма­те­ри­ал;

– про­зрач­ный рус­ский язык, ни­чем не срод­нён­ный с гос­под­ст­ву­ю­щим за­штам­по­ван­ным кри­ти­че­с­ким жар­го­ном;

– юмор – очень рус­ский, без раз­ных там са­ти­ри­че­с­ких жал, без вос­кли­ца­ний, а – ус­ме­шеч­кой му­жиц­кой, и от­то­го не­о­про­вер­жи­мый (из пись­ма Со­лже­ни­цы­на Лак­ши­ну от 5 ок­тя­б­ря 1966 го­да).

На­до ска­зать, что кол­лек­тив «Но­во­го ми­ра» Лак­ши­на не­до­люб­ли­вал. Кри­тик это чув­ст­во­вал. Поз­же, уже 4 ап­ре­ля 1970 го­да он за­пи­сал в сво­ём днев­ни­ке: «Я все­гда им был чу­жой, и да­же ког­да они ме­ня ла­с­ка­ли и хва­ли­ли, зна­ли в тай­не ду­ши, что я пре­зи­раю их мос­ков­ский ли­бе­раль­ный кру­жок, всех этих бла­го­душ­ных Це­за­рей Мар­ко­ви­чей <…> и что мы из раз­но­го леп­ле­ны те­с­та».

Ок­ру­же­ние Твар­дов­ско­го пы­та­лось вну­шить глав­но­му ре­дак­то­ру «Но­во­го ми­ра» мысль о том, буд­то Лак­шин ни­ког­да и ни­сколь­ко не до­ро­жил судь­бой жур­на­ла и стре­мил­ся пе­ча­тать лишь свои ста­тьи. Но Твар­дов­ский этим на­ве­там не ве­рил. Бо­лее то­го, ког­да в кон­це 1966 го­да пар­тий­ное на­чаль­ст­во всё-та­ки вы­да­ви­ло из «Но­во­го ми­ра» Алек­сан­д­ра Де­мен­ть­е­ва и Бо­ри­са За­кса, он пред­ло­жил ру­ко­вод­ст­ву Со­ю­за пи­са­те­лей СССР но­вым сво­им за­ме­с­ти­те­лем ут­вер­дить имен­но Лак­ши­на.

В пар­тий­ном ап­па­ра­те по­на­ча­лу рас­те­ря­лись. Там ни­кто не знал, мож­но ли бу­дет на Лак­ши­на опе­реть­ся и удаст­ся ли ему смяг­чить курс «Но­во­го ми­ра», сде­лать Твар­дов­ско­го по­сго­вор­чи­вей. От­дел куль­ту­ры ЦК ре­шил ус­т­ро­ить воз­мож­но­му кан­ди­да­ту про­вер­ку на ло­яль­ность. Что из это­го вы­шло, Лак­шин рас­ска­зал в сво­ём днев­ни­ке. 17 ян­ва­ря 1967 го­да он за­пи­сал: «С ут­ра вы­звал Га­ла­нов [ин­ст­рук­тор ЦК КПСС. – В.О.], но ког­да я при­шёл, ока­за­лось, что за­бы­ли вы­пи­сать мне про­пуск. Я по­шёл гу­лять. Во дво­ре толь­ко что от­ст­ро­ен­ной гос­ти­ни­цы «Рос­сия» – ко­с­тёр. Жгут ящи­ки, стро­и­тель­ный му­сор. Воз­вра­тил­ся – про­пу­с­ка нет. По­зво­нил Чер­но­уца­ну [кон­суль­тан­ту ЦК КПСС. – В.О.]. «Ког­да зо­вут гос­тей, хо­зя­е­ва не ухо­дят». Он из­ви­нил­ся, и тут же я был при­нят трио: Бе­ля­ев, Га­ла­нов, Чер­но­уцан. Я на­чал с раз­го­во­ра о Де­мен­ть­е­ве [ко­то­ро­го в де­ка­б­ре 1966 го­да по на­сто­я­нию вла­с­тей вы­ве­ли из ред­кол­ле­гии «Но­во­го ми­ра». – В.О.], по­том на во­прос, как мы бу­дем жить, от­ве­тил – «го­то­вы к смер­ти и к бес­смерт­ной сла­ве». Они очень бес­по­ко­и­лись о на­ст­ро­е­нии Алек­сан­д­ра Три­фо­но­ви­ча. О Со­лже­ни­цы­не мно­го го­во­ри­ли, что буд­то он пи­са­тель с ан­ти­со­ци­аль­ны­ми тен­ден­ци­я­ми, и это в по­след­них ро­ма­нах про­яви­лось, а я его за­чем-то «яро­ст­но за­щи­щаю». Я от­ве­чал, что ес­ли они хо­тят по­гу­бить Со­лже­ни­цы­на, то луч­ше пу­ти нет, чем та ат­мо­сфе­ра трав­ли, в ко­то­рой он жи­вёт, да­же сбор­ник рас­ска­зов не из­дан. Вспо­ми­нал Тол­сто­го, До­сто­ев­ско­го и от­но­ше­ние к ним Ле­ни­на».

По­сле этой бе­се­ды парт­чи­нов­ни­кам ста­ло яс­но, что ка­ши с Лак­ши­ным не сва­рить. И они друж­но его кан­ди­да­ту­ру за­ру­би­ли. Мак­си­мум, что уда­лось Твар­дов­ско­му, сде­лать кри­ти­ка ис­пол­ня­ю­щим обя­зан­но­с­ти за­ме­с­ти­те­ля глав­но­го ре­дак­то­ра.

Впос­лед­ст­вии имя Лак­ши­на вы­зы­ва­ло в ЦК уже толь­ко од­но раз­дра­же­ние. Все­го его ста­тьи чи­та­лись в пар­тап­па­ра­те чуть ли не под лу­пой. Осо­бен­но ко­мис­са­рам не по­нра­ви­лась «но­во­мир­ская» пуб­ли­ка­ция кри­ти­ка о Ми­ха­и­ле Бул­га­ко­ве. В под­го­тов­лен­ной в мар­те 1969 го­да по ука­за­нию ЦК пе­ре­до­ви­це для «Лит­га­зе­ты» ано­ним­ные обо­зре­ва­те­ли до­но­си­ли: «В опуб­ли­ко­ван­ной жур­на­лом «Но­вый мир» ста­тье В.Лак­ши­на о ро­ма­не Ми­ха­и­ла Бул­га­ко­ва «Ма­с­тер и Мар­га­ри­та», про­из­ве­де­нии, как из­ве­ст­но, ху­до­же­ст­вен­но слож­ном, не­су­щем на се­бе оче­вид­ный от­пе­ча­ток ог­ра­ни­чен­но­с­ти ми­ро­воз­зре­ния его ав­то­ра, В.Лак­шин от­ме­ча­ет эту ог­ра­ни­чен­ность, при­зна­ёт тот факт, что Бул­га­ков тя­го­тел к аб­ст­ракт­но­му по­ни­ма­нию гу­ма­низ­ма. Од­на­ко по все­му хо­ду рас­суж­де­ний кри­ти­ка по­лу­ча­ет­ся, что сле­до­ва­ние не­ко­е­му «об­ще­че­ло­ве­че­с­ко­му гу­ма­низ­му» во­все не ме­ша­ет ху­дож­ни­ку до­би­вать­ся круп­ных ус­пе­хов в по­зна­нии дей­ст­ви­тель­но­с­ти и да­же, на­обо­рот, по­мо­га­ет та­ко­му по­зна­нию. Из­ве­ст­но, что в кон­цеп­ции бул­га­ков­ско­го ро­ма­на нет со­ци­аль­ной оп­ре­де­лён­но­с­ти, пи­са­тель вы­во­дит еди­ный «ми­ро­вой за­кон», со­глас­но ко­то­ро­му от­но­ше­ния меж­ду ис­кус­ст­вом и го­су­дар­ст­вом, об­ще­ст­вом яко­бы все­гда чре­ва­ты кон­флик­том. Вме­с­то рас­кры­тия аб­ст­ракт­ной, вне­вре­мен­ной по­зи­ции ху­дож­ни­ка Лак­шин так пи­шет о зна­че­нии ро­ма­на «Ма­с­тер и Мар­га­ри­та»: «Уп­ря­мая си­ла ис­кус­ст­ва… не­из­беж­но про­кла­ды­ва­ет се­бе до­ро­гу и тор­же­ст­ву­ет, ка­кие бы пре­гра­ды, боль­шие и ма­лые, ни ле­жа­ли на его пу­ти…». Кри­тик го­во­рит о воз­ни­ка­ю­щей в ро­ма­не Бул­га­ко­ва «про­бле­ме ду­хов­но­го мо­гу­ще­ст­ва в срав­не­нии с ав­то­ри­те­том пред­рас­суд­ка, мо­гу­ще­ст­вом си­лы…». Та­ким об­ра­зом, вы­хо­дит, что ог­ра­ни­чен­ность ми­ро­воз­зре­ния, аб­ст­ракт­но-гу­ма­ни­с­ти­че­с­кие иде­а­лы «не­из­беж­но про­кла­ды­ва­ют се­бе до­ро­гу», оп­ре­де­ля­ют суть и си­лу ху­до­же­ст­вен­но­го твор­че­ст­ва». Но та­кой под­ход Лак­ши­на яв­но не впи­сы­вал­ся в пар­тий­ные кри­те­рии.

Оче­ред­ной бой Твар­дов­ско­го за Лак­ши­на со­сто­ял­ся 6 ав­гу­с­та 1969 го­да. Но за­ме­с­ти­тель за­ве­ду­ю­ще­го от­де­лом куль­ту­ры ЦК пар­тии Юрий Ме­лен­ть­ев про­явил ка­те­го­рич­ность: мол, сколь­ко мож­но но­сить­ся с этим кри­ти­ком, «не­од­но­крат­но вы­сту­пав­шим в жур­на­ле с оши­боч­ных иде­о­ло­ги­че­с­ких по­зи­ций».

Раз­вяз­ка на­су­пи­ла в на­ча­ле 1970 го­да. Ко­мис­сия Со­ю­за пи­са­те­лей СССР, как до­ло­жил 10 фе­в­ра­ля за­вот­де­лом куль­ту­ры ЦК В.Ша­у­ро, при­шла к мне­нию, что Лак­ши­на сле­до­ва­ло сов­сем уб­рать из жур­на­ла. Но что­бы смяг­чить скан­дал, ему пред­ло­жи­ли ни­че­го не зна­чив­шую долж­ность кон­суль­тан­та жур­на­ла «Ино­ст­ран­ная ли­те­ра­ту­ра», прав­да, с со­хра­не­ни­ем преж­ней вы­со­кой зар­пла­ты. А сле­дом свер­ши­лась от­став­ка и са­мо­го Твар­дов­ско­го.

Твар­дов­ский и Лак­шин бы­ли уве­ре­ны в том, что по­сле все­го слу­чив­ше­го­ся их со­рат­ни­ки объ­я­вят но­во­му ру­ко­вод­ст­ву «Но­во­го ми­ра» бой­кот. Но боль­шая часть кол­лек­ти­ва и мно­гие ав­то­ры по­ш­ли на ком­про­мис­сы. Для Лак­ши­на это ста­ло ещё од­ним уда­ром. До не­го вдруг до­шло, что жур­нал к раз­гро­му под­ве­ли не столь­ко вла­с­ти, сколь­ко уль­т­ра­ли­бе­ра­лы.

5 де­ка­б­ря 1971 го­да Лак­шин за­пи­сал в сво­ём днев­ни­ке, что «Но­вый мир» при­га­си­ли во­вре­мя. «Ли­бе­раль­ная ин­тел­ли­ген­ция, на­пу­ган­ная в 68 г., уже от­шат­ну­лась от не­го, с раз­дра­же­ни­ем смо­т­ре­ла, как мы всё ещё плы­вём, буд­то в укор ей. Со­вер­шил­ся об­ще­ст­вен­ный от­кат, «Но­вый мир» стал лиш­ним не толь­ко для на­чаль­ст­ва, он и ин­тел­ли­ген­ции ко­лол гла­за и не да­вал за­нять­ся сво­и­ми ти­хи­ми ге­шеф­та­ми – «рас­пи­воч­но и на­вы­нос».

Про­изо­шед­шая с «Но­вым ми­ром» тра­ге­дия на­пом­ни­ла Лак­ши­ну дру­гую дра­му, ко­то­рую он ещё маль­чиш­кой ис­пы­тал в вой­ну, ког­да тя­жё­лая бо­лезнь ко­ст­но­го ту­бер­ку­лё­за на не­сколь­ко лет при­ко­ва­ла его к по­сте­ли. Вос­по­ми­на­ния о про­шлом под­ска­за­ли ему за­мы­сел по­ве­с­ти «За­кон па­ла­ты». Как счи­тал Ана­то­лий Ко­ро­лёв, «За­кон па­ла­ты» стал от­ве­том Лак­ши­на на го­не­ния «но­во­мир­цев», «а ещё –  зна­ком пе­ре­жи­тых мук, ко­то­рые по сум­ме бо­ли и не­сча­с­тий ста­ви­ли то­го маль­чи­ка [ге­роя по­ве­с­ти. – В.О.] в один ряд стра­с­тей рус­ской ли­те­ра­ту­ры, где тяж­кой це­пью до­ку­мен­таль­ных тер­за­ний сто­ят и «За­пи­с­ки из мёрт­во­го до­ма» До­сто­ев­ско­го, и «На­скаль­ная жи­во­пись» Керс­нов­ской, и «По­гру­же­ние во тьму» Вол­ко­ва, и «Ко­лым­ские рас­ска­зы» Ша­ла­мо­ва, и «Один день Ива­на Де­ни­со­ви­ча» Со­лже­ни­цы­на. По су­ти, Лак­шин на­пи­сал вслед за Че­хо­вым свой «Са­ха­лин». О, это очень страш­ная кни­га, о му­ках из­му­чен­но­го ре­бён­ка. И глав­ный пред­мет не фи­зи­че­с­кие му­ки, они толь­ко фон, а му­ки ду­хов­ные – не про­бле­мы боль­ной но­ги, а про­бле­ма­ти­ка боль­но­го со­зна­ния. И не боль маль­чи­ка, а бо­лезнь кол­лек­тив­но­го бес­соз­на­тель­но­го. Но опять же не о бо­ли речь, нет! Кни­га ис­сле­ду­ет фе­но­мен сча­с­тья. Сю­жет по­ве­с­ти прост: в раз­гар вой­ны боль­ных ре­бя­ти­шек из дет­ской ко­ст­но-ту­бер­ку­лёз­ной кли­ни­ки в Со­коль­ни­ках эва­ку­и­ру­ют из Моск­вы на да­лё­кий Ал­тай. Шесть не­по­движ­ных маль­чи­шек – в ко­рыт­цах из гип­са – в седь­мой па­ла­те, сре­ди ко­то­рых и сам ав­тор под име­нем Се­вы Ган­ши­на. Но это не взгляд ре­бён­ка! Уви­ден­ная зор­кой го­ре­чью му­д­рой па­мя­ти, эта седь­мая па­ла­та ста­но­вит­ся ко­пи­ей страш­но­го взрос­ло­го ми­ра» («НГ–Ex libris», 2008, 24 ию­ля). Од­на­ко из­да­те­ли к этой по­ве­с­ти ока­за­лись рав­но­душ­ны. Впер­вые она бы­ла на­пе­ча­та­на лишь в 1986 го­ду в жур­на­ле «Друж­ба на­ро­дов».

Ког­да боль по­сле раз­гро­ма «Но­во­го ми­ра» чуть по­утих­ла, пе­ред Лак­ши­ным воз­ник­ла про­бле­ма: чем за­нять­ся даль­ше. Он по­ни­мал, что как про­за­ик пол­но­стью вы­ло­жил­ся в «За­ко­не па­ла­ты» и что-ли­бо бо­лее зна­чи­мое уже вряд ли со­здаст. Но и в кри­ти­ке осо­бых пер­спек­тив у не­го, по­хо­же, не бы­ло. И не толь­ко по при­чи­не воз­мож­но­го про­ти­во­дей­ст­вия вла­с­тей и из­да­те­лей. Лак­шин как кри­тик при­вык поль­зо­вать­ся ин­ст­ру­мен­та­ри­ем, ко­то­рым опе­ри­ро­ва­ли ещё Чер­ны­шев­ский и До­б­ро­лю­бов. Для со­ци­аль­но­го ана­ли­за это­го, на­вер­ное, бы­ло до­ста­точ­но. А для фи­ло­соф­ско­го ос­мыс­ле­ния лит­про­цес­са ме­тод До­б­ро­лю­бо­ва уже не го­дил­ся. Тре­бо­вал­ся дру­гой язык.

Од­на­ко Лак­шин лю­бые но­ва­ции вос­при­ни­мал в шты­ки. Он так и не при­нял, к при­ме­ру, Ми­ха­и­ла Бах­ти­на и Сер­гея Аве­рин­це­ва. То, что пред­ла­га­ли эти учё­ные, кри­тик счи­тал на­укоб­лу­ди­ем. 31 ок­тя­б­ря 1971 го­да Лак­шин за­пи­сал в сво­ём днев­ни­ке: «Бах­тин для них бог, по­то­му что идея «по­ли­фо­нии», мно­го­го­ло­сия До­сто­ев­ско­го ве­дёт к той же не­о­пре­де­лён­но­с­ти. До­б­ро и зло – рав­но­знач­ны <…>, це­ли и смыс­ла нет. И пусть До­сто­ев­ский бьёт­ся го­ло­вой о сте­ну и сго­ра­ет от вну­т­рен­не­го ужа­са и то­с­ки – они ви­дят лишь мно­го­го­ло­сие».

В ито­ге Лак­шин вы­нуж­ден был эми­г­ри­ро­вать в тра­ди­ци­он­ное ли­те­ра­ту­ро­ве­де­ние и вер­нуть­ся к ку­ми­ру сво­ей юно­с­ти Ос­т­ро­вско­му, пер­вую ста­тью о ко­то­ром – «О не­ко­то­рых ошиб­ках в изу­че­нии А.Н. Ос­т­ро­вско­го» он опуб­ли­ко­вал в «Во­про­сах ли­те­ра­ту­ры» ещё в 1958 го­ду. Быв­ший ли­дер но­во­мир­ской кри­ти­ки с удо­воль­ст­ви­ем по­гру­зил­ся в об­ще­ст­вен­но-по­ли­ти­че­с­кий кон­текст се­ре­ди­ны де­вят­над­ца­то­го ве­ка и за­нял­ся вы­ст­ра­и­ва­ни­ем раз­ных со­ци­о­ло­ги­че­с­ких схем. Он всё под­чи­нил од­ной це­ли – со­здать пор­т­рет ге­роя сво­е­го вре­ме­ни. И ему это уда­лось. В 1976 го­ду Лак­шин вы­пу­с­тил об Ос­т­ро­вском по-сво­е­му за­ни­ма­тель­ную кни­гу, ко­то­рая по­том ста­ла ос­но­вой его док­тор­ской дис­сер­та­ции (её он за­щи­тил уже в 1982 го­ду).

Лак­шин рас­счи­ты­вал, что Ос­т­ро­вский хоть как-то от­вле­чёт его от пе­чаль­ных вос­по­ми­на­ний о «Но­вом ми­ре». Но это­го не слу­чи­лось. В 1975 го­ду Стру­ве из­дал в Па­ри­же ав­то­био­гра­фи­че­с­кую кни­гу Со­лже­ни­цы­на «Бо­дал­ся те­лё­нок с ду­бом». Лак­шин вос­при­нял её как кле­ве­ту на Твар­дов­ско­го и на жур­нал и на­пи­сал свой жё­ст­кий от­вет, ко­то­рый с его ве­до­ма вско­ре по­пал на За­пад. Но в мос­ков­ских ли­бе­раль­ных кру­гах эту от­по­ведь кри­ти­ка мно­гие вос­при­ня­ли как вы­пол­не­ние не­ко­е­го со­ци­аль­но­го за­ка­за. По­ш­ли слу­хи о том, что в ро­ли за­каз­чи­ка яко­бы вы­сту­пил КГБ. А что бы­ло в ре­аль­но­с­ти?

Су­дя по все­му, Лак­шин пи­сал не под чьим-то дав­ле­ни­ем, а, что на­зы­ва­ет­ся, по ве­ле­нию серд­ца, со­об­ра­зу­ясь со сво­и­ми пред­став­ле­ни­я­ми о че­с­ти и дол­ге. Дру­гое де­ло, что его от­по­ведь впол­не от­ве­ча­ла ин­те­ре­сам КГБ. Не слу­чай­но к не­му не бы­ло при­ме­не­но ни­ка­ких санк­ций (хо­тя в дру­гих слу­ча­ях ав­то­ров лю­бых по­па­дав­ших на За­пад са­миз­да­тов­ских ма­те­ри­а­лов вла­с­ти обя­за­тель­но стро­го на­ка­зы­ва­ли и вся­че­с­ки пре­сле­до­ва­ли). Лю­бо­пыт­но дру­гое. От­вет Лак­ши­на Со­лже­ни­цы­ну у нас про­дол­жа­ли за­мал­чи­вать да­же по­сле кру­ше­ния Со­вет­ско­го Со­ю­за. В ли­бе­раль­ной рос­сий­ской прес­се кри­ти­ка за от­по­ведь Со­лже­ни­цы­ну лишь ру­га­ли. На­пе­ча­та­ли пись­мо Лак­ши­на толь­ко по­сле его смер­ти в за­ги­ба­ю­щем­ся жур­на­ле «Ли­те­ра­тур­ное обо­зре­ние». Это то­же о чём-то да го­во­рит.

Ког­да на­ча­лась гор­ба­чёв­ская пе­ре­ст­рой­ка, Гри­го­рий Бак­ла­нов, сам толь­ко что на­зна­чен­ный глав­ным ре­дак­то­ром жур­на­ла «Зна­мя», тут же поз­вал Лак­ши­на к се­бе пер­вым за­ме­с­ти­те­лем. Но вре­мя быв­ших со­рат­ни­ков силь­но из­ме­ни­ло. Дол­го вме­с­те ос­та­вать­ся два ли­де­ра уже не смог­ли. Лак­ши­ну про­тив­на ста­ла аг­рес­сив­ность «зна­ме­нос­цев».

В 1991 го­ду кри­тик воз­гла­вил жур­нал «Ино­ст­ран­ная ли­те­ра­ту­ра». Но тут рух­ну­ла стра­на. И жур­нал ока­зал­ся на гра­ни ис­чез­но­ве­ния.

В по­след­ние го­ды жиз­ни Лак­шин мно­го раз­мы­ш­лял о судь­бе Рос­сии и о рус­ском ха­рак­те­ре. Он пы­тал­ся за­щи­тить по­ня­тие «рус­ские». От­ста­и­вая на­ци­о­наль­ные цен­но­с­ти, кри­тик пи­сал: «Ан­нин­ский под­та­с­ки­ва­ет суб­стан­цию на­ци­о­наль­но­го ха­рак­те­ра пря­мо к во­ро­там ГУ­ЛА­Га. Од­на­ко что ка­са­ет­ся ме­ня, то я боль­ше ве­рю та­ко­му зна­то­ку рус­ско­го мен­та­ли­те­та, как дра­ма­тург Ос­т­ро­вский, ска­зав­ший ус­та­ми прой­до­хи-при­каз­чи­ка в «Го­ря­чем серд­це»: «Вы из чу­жих зе­мель, вы на­ше­го на­ро­ду не зна­е­те. Наш на­род про­стой, смир­ный, тер­пе­ли­вый на­род, я те­бе ска­жу, его мож­но гра­бить». И гра­би­ли. И вы­ры­ва­ли из рук зем­лю и ору­дия тру­да, оту­чая ра­бо­тать». За эту мысль ра­ди­каль­ные ли­бе­ра­лы бы­ли го­то­вы втоп­тать кри­ти­ка бук­валь­но в грязь.

Уже в 1992 го­ду Лак­шин, вспо­ми­ная свою судь­бу, при­знал­ся: «Мне все­гда скуч­но бы­ло за­ни­мать­ся чем-то од­ним, и я охот­но ме­нял за­ня­тия. Есть ог­ром­ная си­ла, но и... как вам ска­зать – ущерб, что ли, ког­да че­ло­век всю жизнь за­ни­ма­ет­ся ле­вой лап­кой ка­ко­го-ни­будь зе­лё­но-зо­ло­ти­с­то­го жу­ка. Я ува­жаю та­кое зна­ние. Но по мне – это скуч­но... Вот по­че­му, сер­дясь на свой ди­ле­тан­тизм, я за­ни­мал­ся то жур­на­ли­с­ти­кой, то ли­те­ра­ту­рой, ли­те­ра­тур­ной кри­ти­кой, по­том ув­лёк­ся те­ле­ви­де­ни­ем, не­мно­го пе­да­го­ги­кой, на­пи­сал по­весть, те­перь ре­дак­ти­рую жур­нал... Я рус­ский ли­те­ра­тор, со все­ми вы­го­да­ми и не­вы­го­да­ми это­го зва­ния. Охо­та к пе­ре­ме­не в за­ня­ти­ях бы­ла вре­ме­на­ми и вы­нуж­ден­но, но ведь де­ло не в за­пре­тах, де­ло в кон­це кон­цов во мне са­мом» («Не­за­ви­си­мая га­зе­та», 1992, 18 фе­в­ра­ля).

Умер Лак­шин 26 ию­ля 1993 го­да в Моск­ве. Уже по­сле его смер­ти ки­но­ре­жис­сёр Ни­ки­та Ми­хал­ков на­пи­сал: «Без­вре­мен­но ушёл из жиз­ни Вла­ди­мир Яков­ле­вич Лак­шин. Те, кто знал его – че­ло­ве­ка вы­со­кой рус­ской куль­ту­ры, зна­то­ка А.Н. Ос­т­ро­вско­го, Л.Н. Тол­сто­го, А.П. Че­хо­ва, че­ло­ве­ка из зна­ме­ни­то­го «Но­во­го ми­ра» Алек­сан­д­ра Твар­дов­ско­го, все они, бе­зус­лов­но, лю­би­ли Вла­ди­ми­ра Яков­ле­ви­ча, и, вспо­ми­ная его, очень ча­с­то скор­бят о се­бе. Ухо­дят «ше­с­ти­де­сят­ни­ки», ос­ме­ян­ные «но­вы­ми рус­ски­ми». Ухо­дят и ос­тав­ля­ют по­сле се­бя по­след­нее ды­ха­ние той са­мой Рос­сии Тол­сто­го и Че­хо­ва, ко­то­рая вскор­ми­ла Вла­ди­ми­ра Лак­ши­на, да­ва­ла ему уте­ше­ние в без­вре­ме­нье. И в этом, как го­ва­ри­ва­ли на Ру­си, был весь Вла­ди­мир Яков­ле­вич».

В.ОГРЫЗКО