Архив : №40. 07.10.2011

Отчего в Томске писатели выбрасывались с девятого этажа

или Евтушенко украл вошь не у кого-нибудь – у слушавшего Клюева

Про­дол­жая соб­ст­вен­ное пу­те­ше­ст­вие и экс­кур­сию для чи­та­те­лей «ЛР» по ли­те­ра­тур­ным тай­ни­кам (но ско­рее – со­кро­вищ­ни­цам) Си­би­ри, я по­зво­нил пи­са­те­лю Бо­ри­су Кли­мы­че­ву, ру­ко­во­див­ше­му пи­са­тель­ской ор­га­ни­за­ци­ей Том­ска в са­мые тя­жё­лые, «ли­хие» го­ды… Го­лос от­ве­тил спер­ва не­ве­сё­лый, но, да­вая на­ви­га­ции, как при­быть ин­тер­вью­е­ру, про­свет­лел, как пе­ре­мен­чи­вое ба­бье ле­то си­бир­ское. На­ви­га­ция уже бы­ла ли­те­ра­тур­но-ис­то­ри­че­с­кой справ­кой:

– За дет­са­дом уви­ди­те дом, этот дом ког­да се­бе об­ко­мов­цы стро­ить со­бра­лись, им Ли­га­чёв ска­зал – мол, хва­тит от­дель­ни­чать, да­вай­те с на­ро­дом, мно­го­подъ­е­зд­ный, так и по­ст­ро­и­ли все подъ­ез­ды до вось­мо­го на ули­цу вы­хо­дя­щие, но свои два – всё рав­но во двор, ук­ром­но…

Я по­на­ча­лу пред­ста­вил дом ста­лин­ско­го по­ко­ле­ния, ка­ких в Том­ске не­мно­го и они не пре­тен­ду­ют на ука­зан­ный ста­тус – сто­ят се­бе на пе­ре­крё­ст­ках или в глу­би­не не са­мых про­езд­ных улиц, в ос­нов­ном ра­бо­че­го уров­ня до­ма, трёх-пя­ти­этаж­ки. Од­на­ко, прой­дя мод­ное здесь, по-сто­лич­но­му гла­мур­ное ка­фе «Кла­ус», я уви­дел не то, что ожи­дал – обыч­ный па­нель­ный дом. По мос­ков­ским мер­кам – ти­пич­ная ма­ши­на для жи­лья из спаль­но­го рай­о­на. Од­на­ко в этих до­мах, где бы их ни стро­и­ли в се­ми­де­ся­тых и вось­ми­де­ся­тых – ос­тал­ся оп­ти­мизм, во­оду­шев­ле­ние стро­и­те­лей олим­пий­ских по­ко­ле­ний. Рос­ло на­ро­до­на­се­ле­ние, рос­ли и жи­лые квар­та­лы – а что без из­ли­шеств, так не до них бы­ло… Яр­кая ми­к­ро­плит­ка, как бы мо­за­и­ка на па­не­лях, вкрап­ля­е­мая кон­вей­ер­ным ме­то­дом в бе­тон – вот и вся от­дел­ка. И ме­ня­ют­ся в раз­ных ре­ги­о­нах стра­ны – лишь от­тен­ки из­раз­цов. Тут вот жёл­тый, ве­сё­лый.

У од­но­го из подъ­ез­дов – на­ря­жа­ют ма­ши­ну к свадь­бе, по­вя­зы­ва­ют бе­лые бан­ты… Да и рай­он кра­си­во рас­пах­нут: фут­боль­ное по­ле, за ним шко­ла – нет, для элит­но­го до­ма тут всё слиш­ком близ­ко и шум­но, ны­неш­ние элит­ные до­ма в дру­гих рай­о­нах, по дру­гую сто­ро­ну ули­цы Фрун­зе рас­по­ла­га­ют­ся. А здесь – скром­но, при­мер­но как в на­шем Тёп­лом Ста­не.

В семь­де­сят ше­с­том го­ду, ког­да мне был год, Бо­рис Кли­мы­чев го­во­рил ря­дом с Гле­бом Гор­бов­ским на той же по­ло­се «ЛР», где ны­неш­ней вес­ной был опуб­ли­ко­ван мой «Си­бир­ский цикл», при­ят­но по­ис­кать со­зву­чия:

 

Я са­мый се­вер­ный ре­дак­тор В краю, где лю­ди нефть на­шли. Чи­ха­ет у окош­ка трак­тор, Мо­роз. И фа­кел в нём – вда­ли. Сви­щу. Сую в порт­фель бу­маж­ки, Всю ночь не спал, ус­тал как чёрт, Го­тов ма­кет мно­го­ти­раж­ки, По­ра бе­жать в аэ­ро­порт…

 

Эти стро­ки мо­гут по­ка­зать­ся хре­с­то­ма­тий­ны­ми, од­на­ко имен­но у Кли­мы­че­ва ук­рал и пе­ре­ра­бо­тал  Ев­ту­шен­ко в од­ну вот эти стро­ки: «В за­пла­ту за­пла­точ­ка вши­та,// А в швах этих пря­та­лись хи­т­рые вши». Ев­ге­ний же, про­чи­тав, но не опуб­ли­ко­вав по­эму Кли­мы­че­ва «Воз­вра­ще­ние зем­ли», ском­пи­ли­ро­вал: «Вши­тые в швы ру­баш­ки вши». Упёр ал­ли­те­ра­цию. 

Об­ста­нов­ка жи­ли­ща Бо­ри­са Ни­ко­ла­е­ви­ча уди­ви­ла близ­ким со­сед­ст­вом ком­пью­те­ра и гар­мо­ни с ги­та­рой – он ведь по­ющий по­эт, по­да­рил диск с пес­ня­ми мне по­ми­мо кни­ги сти­хов и двух но­ме­ров «Си­бир­ских ог­ней», где он в ред­со­ве­те. Во­об­ще друж­ба с тех­ни­кой, ко­то­рая ре­ша­ет всё – при­ят­но уди­ви­ла ме­ня на фо­не Афо­ни­на и Мак­ше­е­ва. Да­же сайт свой есть: carun.ucoz.ru. Как-то по на­ра­с­та­ю­щей в пла­не ин­фор­ма­ци­он­ных но­си­те­лей по­ст­ро­и­лись встре­чи: Мак­ше­ев толь­ко спро­сил «Ни­че­го не ус­пе­ли мо­е­го про­чи­тать?» и ни­че­го не дал (вклю­чая одо­б­ре­ние рас­ши­ф­ров­ки ин­тер­вью), Афо­нин уже по­да­рил трёх­рас­сказ­ник (ре­цен­зию на один из тек­с­тов от­ту­да вы чи­та­ли не­дав­но), а тут – дис­ки, жур­на­лы, яв­но боль­ше, чем на од­но ин­тер­вью. С них, мо­их преж­них со­бе­сед­ни­ков, мы и на­ча­ли раз­го­вор: лич­ный кон­текст – вот что скреп­ля­ло в ли­те­ра­ту­ре все­гда ве­ли­кое и буд­нич­ное, и за­гля­нуть до­мой к дав­но из­ве­ст­но­му лишь тек­с­ту­аль­но ав­то­ру мно­гие хо­те­ли, во все вре­ме­на.

 

– Бо­рис Ни­ко­ла­е­вич, вам до­ста­лось ме­с­то гла­вы Со­ю­за пи­са­те­лей здесь ведь ког­да уже ни­ка­ких благ и льгот член­ст­во в СП не при­но­си­ло, то есть сра­зу по­сле Мак­ше­е­ва, при дру­гом Бо­ри­се Ни­ко­ла­е­ви­че, так ска­зать?

– Ну, вось­ми­де­ся­тые, вре­ме­на Мак­ше­е­ва и на­ши де­вя­но­с­тые срав­ни­вать нель­зя – ему чёр­ная «Вол­га» по­ла­га­лась, а нам уже (и то – лишь на сло­вах) обе­ща­ли ав­то­бу­сы толь­ко. Во­об­ще, не во все со­вет­ские го­ды у на­ше­го СП бы­ло та­кое хо­ро­шее по­ме­ще­ние – и в ста­рых сте­нах юти­лись. Ос­но­вал на­шу ор­га­ни­за­цию се­к­ре­тарь СП СССР Мар­ков все­го из трёх че­ло­век, вклю­чая про­фес­со­ра Ба­буш­ки­на, по­том ос­тяк Иван Еле­ге­чев был, Ко­лы­ха­лов, до Мак­ше­е­ва… Но я не не­по­сред­ст­вен­но у Ва­ди­ма при­нял эту эс­та­фе­ту, до ме­ня был Ка­зан­цев. Па­рень-ртуть: вгры­зал­ся во всё, про­во­дил кон­кур­сы, фе­с­ти­ва­ли, на­хо­дил сред­ст­ва на при­зы, пла­ти­ли хо­ро­шо на­шим от­кры­ти­ям-ге­ни­ям. Увы, у не­го был силь­ный ди­а­бет, и, ра­бо­тая с ним уже тог­да, си­дя на­про­тив за пись­мен­ным сто­лом, я стол­бе­нел, ког­да он пря­мо че­рез одеж­ду вка­лы­вал се­бе в жи­вот ин­су­лин. Мы вы­пу­с­ка­ли жур­нал на­ших пи­са­те­лей «Си­бир­ские Афи­ны», ра­бо­та­ли на со­весть, од­на­ко на на­ши ком­на­ты, ещё Ли­га­чё­вым вы­де­лен­ные, кто-то во­зы­мел ви­ды, и к нам ста­ли за­яв­лять­ся хму­рые лич­но­с­ти с «до­ку­мен­та­ми» на по­ме­ще­ние. Ка­зан­цев не вы­дер­жал этих атак и вы­бро­сил­ся с де­вя­то­го эта­жа. Во­об­ще вре­ме­на бы­ли та­кие: да­же на Дрож­за­во­де в те­че­ние двух ме­ся­цев уби­ли двух ди­рек­то­ров – ка­за­лось бы, что там-то де­лить? А вот за­пал был кро­ва­вый в лю­дях.

– Пер­во­на­чаль­ное на­коп­ле­ние ка­пи­та­ла не толь­ко в Си­би­ри, вез­де сде­ла­ло ак­тив­ную часть об­ще­ст­ва оз­ве­ре­лым, бан­ди­та­ми. При­мер­но тог­да или же рань­ше Ва­си­лий Афо­нин де­мон­ст­ра­тив­но вы­шел из ва­шей ор­га­ни­за­ции?

– Де­мон­ст­ра­тив­ным я бы это со­бы­тие не на­звал. Афо­нин во­об­ще – эта­кий наш Чайльд Га­рольд, ни­кем не по­ня­тый, вы­со­ко­мер­ный, пи­сал всем пре­зи­ден­там, что не при­знан, не по­нят... Но ино­гда ему са­мо­му по­зво­нишь, го­во­ришь важ­ное, а он толь­ко ды­шит в труб­ку в от­вет. Жа­ло­вал­ся, что ему ор­га­ни­за­ция пи­са­тель­ская фи­нан­со­во не по­мо­га­ет, ког­да она ни­ко­му во­об­ще не по­мо­га­ла (да и где сей­час та­кое ви­да­но?), по­том ко мне при­шёл, ска­зал: «Хо­чу вый­ти из Со­ю­за, что для это­го на­до?» Го­во­рю, что со­бра­ние на­до про­ве­с­ти, а по­том за­би­рай лич­ное де­ло и – ку­да хо­чешь. Он в от­вет: «Ни­ко­го не хо­чу ви­деть». Так его лич­ное де­ло и ле­жит, где преж­де, за­хо­дить за ним не стал. От се­мьи то­же ушёл, стро­ил дом се­бе от­дель­ный, но ког­да ему от­ка­за­лись его оформ­лять как ча­ст­ную соб­ст­вен­ность – въез­жать не стал. По­нят­но: про­дать-то нель­зя. Сей­час на «Поч­то­вой» осел, у да­мы.

– То есть в Се­вер­ске, из-за ко­то­ро­го Томск зва­ли во вто­рой по­ло­ви­не двад­ца­то­го ве­ка – Атомск?

– Со­вер­шен­но вер­но. Кста­ти, я и оп­ре­де­лил Афо­ни­на ту­да, во­лей слу­чая. От­ды­ха­ли мы с ним на Си­нем Утё­се – са­на­то­рий атом­щи­ков это, в кра­си­вей­шем ме­с­те. За Сан­дай­кой утёс сто­ит, на Томь смо­т­рит – там ка­за­чьи вы­шки рань­ше рас­по­ла­га­лись смо­т­ро­вые-ох­ран­ные. Про­за у ме­ня есть об этом ме­с­те. Так вот, жа­ло­вал­ся мне Афо­нин: «Ме­ня же­на не по­ни­ма­ет, ни сын, ни дочь не по­ни­ма­ют». Ми­мо жен­щи­на про­хо­ди­ла, я и го­во­рю – а вот, вдруг твоя судь­ба идёт? По­шёл за ней, по­зна­ко­мил­ся. Так с мо­ей лёг­кой ру­ки у неё и за­но­че­вал, и из Си­не­го Утё­са к ней пе­ре­ехал…

– Вы, го­во­рят, у не­го ли­те­ра­тур­ный кру­жок от­ня­ли?

– На­обо­рот, от­да­ва­ли! Сна­ча­ла ве­ли круж­ки я и Ка­зан­цев в от­де­ле куль­ту­ры. За­шёл Афо­нин, по­смо­т­рел на мо­ло­дёжь, спро­сил, как обыч­но, го­ло­сом с но­со­вым про­нон­сом: «Кто у вас са­мый та­лант­ли­вый?» Сму­ти­лись спер­ва, но вы­де­ли­ли тро­их. Он их увёл, па­ру за­ня­тий про­вёл, по­том они к нам вер­ну­лись: не в со­сто­я­нии слу­шать эту за­умь про воз­дух в про­зе, го­во­рят. А во­об­ще Ва­си­лий цеп­кий му­жик, как и Мак­ше­ев, сво­е­го не упу­с­тит – фин­скую сан­тех­ни­ку вы­би­вал се­бе, ког­да в СП со­сто­ял…

– Си­бир­ских пи­са­те­лей, ча­с­то от­но­си­мых к де­ре­вен­щи­кам, род­нит тя­жё­лое по­сле­во­ен­ное дет­ст­во. Ког­да вы упо­мя­ну­ли чёр­ную «Вол­гу» Мак­ше­е­ва, я уди­вил­ся, ведь в бе­се­де со мной он толь­ко вспо­ми­нал про «бе­лые» кор­ни да про­кли­нал боль­ше­ви­ков как власть не­ви­дан­но без­жа­ло­ст­ную, все­го всех ли­шав­шую. Афо­нин, сам быв­ший па­с­ту­хом и рос­ший в де­рев­не, в свою оче­редь, ска­зал, что ему до­рог тот Мак­ше­ев, ко­то­рый жа­рил и ел ко­шек с го­ло­ду, а не по­шед­ший к «пар­тий­ным да­мам» на по­клон…

– Афо­нин во­об­ще си­лён по ча­с­ти об­раз­ной не­на­ви­с­ти к пар­тий­ным да­мам: есть у не­го в про­зе эпи­зод та­кой, ког­да пар­тий­ная да­ма в ту­а­ле­те рвёт свой парт­би­лет и од­но­вре­мен­но ис­праж­ня­ет­ся, и да­же мен­ст­ру­а­ция у неё на­чи­на­ет­ся. Всё это вме­с­те – кровь, крас­ная ко­роч­ка, ка­каш­ки. Что по­де­ла­ешь – че­ло­век силь­но­го во­об­ра­же­ния. У ме­ня в ро­ма­не «По­це­луй Да­з­д­ра­пер­мы» он про­хо­дит то­же яр­ко, как про­филь, по­хо­жий то ли на жи­те­ля Урар­ту, то ли на древ­не­го ев­рея… Ка­са­е­мо же «бе­лых» кор­ней Мак­ше­е­ва и го­лод­но­го дет­ст­ва, так у ко­го оно из нас луч­ше-то бы­ло? В де­рев­не хо­тя бы мож­но бы­ло про­кор­мить­ся – в во­ен­ные го­ды мы ез­ди­ли ту­да с уве­рен­но­с­тью, что бу­дем сы­ты мо­ло­ком да кар­тош­кой. А вот в са­мом Том­ске ме­ня и би­ли, и по са­ра­ям жил. И мой дед по ма­те­ри, кста­ти, был дон­ским ка­за­ком, и то­же за бе­лых во­е­вал, пят­над­цать лет за это на Бе­ло­мор­ка­на­ле от­ра­бо­тал и по­гиб на об­рат­ном пу­ти, на стан­ции Тай­га по­пал под по­езд, как нам со­об­щи­ли. Ба­буш­ка по­еха­ла ту­да – но мо­ги­лы нет, кон­цы в во­ду, ре­ши­ли мы, что ему по­мог­ли так уме­реть. Но вот не роп­та­ли – Мак­ше­е­ву же на со­вет­скую власть грех жа­ло­вать­ся. Он от неё по­лу­чил три квар­ти­ры и две «Вол­ги», по­ми­мо слу­жеб­ной чёр­ной. Вто­рую – бла­го­да­ря мне. Я то­же в оче­ре­ди сто­ял, он мне и го­во­рит: «Ста­рик, за­чем те­бе «Вол­га»? Вон, у ме­ня бед­ный зять всё под ма­ши­ной ле­жит, ре­мон­ти­ру­ет, по­мо­ги, по­де­лись». И две квар­ти­ры на до­че­рей ку­пил да за­пи­сал, за­та­ри­вал­ся в об­ко­мов­ском рас­пре­де­ли­те­ле – всё брал от жиз­ни то, что она ему за­дол­жа­ла, как он счи­тал. Ор­де­на вы­би­вал, да­же пре­мии, зво­нил в вы­со­кие ка­би­не­ты. При­суж­да­ли мне од­наж­ды уже пре­мию име­ни Ма­ку­ши­на «Мой край род­ной», Сиб­ка­бель спон­си­ро­вал кон­курс – но по­зво­ни­ли вско­ре, спро­си­ли ме­ня, не оби­жусь ли, ес­ли Мак­ше­е­ву от­да­дут. И Ка­зан­це­ва всё до­ни­мал – то у не­го бар­сет­ку в ав­то­бу­се, то же­лез­ную печ­ку на да­че ук­ра­ли…

– От спец­пе­ре­се­лен­ца до чёр­ной «Вол­ги» – не­пло­хой путь му­че­ни­ка со­вет­ской вла­с­ти. Мак­ше­ев встре­тил по­сле­во­ен­ные го­ды си­ро­той… вы ска­за­ли, что то­же бы­ло не­лег­ко вам?

– Отец по­гиб на фрон­те, но до это­го в 1937-м взя­ли его, так что он рад был уй­ти на фронт, хо­тя по воз­ра­с­ту уже мог не бес­по­ко­ить­ся. Но ушёл до­б­ро­воль­цем. А до аре­с­та вы­шла та­кая ис­то­рия, ко­то­рую я, тог­да ше­с­ти­лет­ний, по­мню не­пло­хо. В 1936-м вер­нул­ся из ла­ге­рей в Томск князь Ши­рин­ский-Ших­ма­тов, быв­ший бе­ло­гвар­де­ец. Стал мо­на­хом здесь и на­сто­я­те­лем Тро­иц­кой церк­ви, ря­дом с ко­то­рой мы жи­ли, в Пе­т­ров­ской сло­бо­де. Имя своё Ни­ки­та сме­нил на мо­на­ше­с­кое Ни­ко­лай. Ре­ка Ушай­ка тог­да бы­ла ши­ро­ка и пол­на оку­ней – отец ры­ба­чил, на обыч­ную удоч­ку их пол­ве­д­ра за ве­чер мог на­ло­вить. Там, на мос­тках Ушай­ки, отец мой Ни­ко­лай и но­во­бла­го­сло­вен­ный Ни­ко­лай по­зна­ко­ми­лись. В гос­ти стал за­ха­жи­вать к нам Ши­рин­ский-Ших­ма­тов, как-то раз при­гла­сил на Вой­лоч­ную за­им­ку, где жил Ни­ко­лай Клю­ев. По­эт всё про­сил­ся, да­же Горь­ко­му пи­сал – чтоб пе­ре­се­ли­ли от­ту­да, это бы­ло во­ров­ское гнез­до. Кста­ти, ма­не­ра жен­щин но­сить плат­ки по-пи­рат­ски, опу­щен­ные до са­мых глаз, до сих пор на Вой­лоч­ной за­им­ке со­хра­ни­лась – с тех пор, как там жи­ли жё­ны во­ров, пра­ба­буш­ки ны­неш­них то­ми­чек. И не­ко­то­рое по­до­бие во­ров­ско­го «кру­га» там есть до сих пор – по­ля­на та­кая вы­топ­тан­ная. К се­бе и от­ца, и Клю­е­ва тре­тий Ни­ко­лай то­же при­гла­шал – его род­ст­вен­ни­ца, быв­шая ба­ро­нес­са пре­крас­но иг­ра­ла им на фор­те­пи­а­но, кста­ти, её тёт­ка пе­ре­пи­сы­ва­лась с Пе­т­ром Иль­и­чём Чай­ков­ским. И к нам они при­хо­ди­ли па­ру раз. Пе­ву­чий го­лос Клю­е­ва ин­те­рес­но бы­ло слу­шать. Как-то раз Ши­рин­ский ска­зал от­цу: «Сы­на-то кре­с­ти!» Сам и кре­с­тил: по­мню его во­ло­сы длин­ные, сам ве­ли­кан, зи­мой бы­ло де­ло, ве­лел он по­до­греть во­ду. Го­во­рю: «Ош­па­рить мо­жешь!» Он спро­сил, по­че­му так ду­маю. От­ве­тил я: «Во­ло­сы длин­ные, на жен­щи­ну по­хож, об­ма­нуть мо­жешь». Но он не оби­дел­ся, кре­с­тил, кре­с­тик дал, но но­сить тог­да не мог я его, ко­неч­но. Ших­ма­тов взял шеф­ст­во и над Клю­е­вым – по­эт хо­дил про­сить ми­ло­с­ты­ню к Тро­иц­кой церк­ви, там был еди­но­вер­че­с­кий при­дел, и Ших­ма­тов ве­лел ба­буш­кам-по­би­руш­кам с ним де­лить­ся. Клю­ев всё про­сил но­вое жи­льё, и его, на­ко­нец, да­ли – на Ачин­ской ули­це, где пе­ре­улок Крас­но­го по­жар­ни­ка. Там ме­мо­ри­аль­ная до­с­ка бы­ла, но в ну­ле­вых её ста­щи­ли и по­том дом сло­ма­ли, не­смо­т­ря на де­мон­ст­ра­ции, про­те­с­ты в прес­се, в 2004–2005… Во­об­ще по ку­пе­че­с­кой, де­ре­вян­ной ар­хи­тек­ту­ре Том­ска буд­то ура­ган про­шёл­ся за де­вя­но­с­тые и ну­ле­вые – за­ст­рой­щи­ки бом­жам да­ва­ли вод­ки и бен­зи­на, те жгли, за­каз­чи­ки ло­ма­ли, и ра­ди че­го? Ра­ди кир­пич­ных без­ли­ких шка­фов элит­ных да по­про­ще…

– А за что был аре­с­то­ван ваш отец?

– В ию­ле 1937-го всех трёх Ни­ко­ла­ев за­бра­ли по од­но­му де­лу, от­ца мо­е­го об­ви­ня­ли как каз­на­чея мо­нар­хи­че­с­кой ор­га­ни­за­ции. Клас­со­во он под­хо­дил: сын ме­ща­ни­на Пе­т­ров­ской сло­бо­ды, бе­ло­ка­за­ка. До это­го ро­ди­те­ли за­ме­ти­ли в го­ро­де пла­кат при­мер­но та­ко­го со­дер­жа­ния: «то­ва­ри­щи жиль­цы, по­весь­те хо­ро­шие лам­поч­ки и чёт­ко на­пи­ши­те на таб­лич­ках ва­ши фа­ми­лии, их не­чи­та­бель­ность ме­ша­ет ра­бо­те вра­чей и поч­та­ль­о­нов». Отец ска­зал: «Для НКВД ста­ра­ют­ся». И вот при­шли за ним но­чью, в фор­ме, фу­раж­ках – я как раз чи­тал до это­го кни­гу, как бе­ло­гвар­дей­цы обы­с­ки­ва­ли кро­вать сы­на ра­бо­че­го в по­ис­ках боль­ше­вист­ских ли­с­то­вок. А тут – на­обо­рот. Я спро­сил: «Ма­ма, это по­гра­нич­ни­ки?» Из-за фор­мы так ре­шил. А она: «Нет, по­гра­нич­ни­ки на гра­ни­це, а эти по но­чам толь­ко хо­дят, де­тей си­ро­та­ми де­ла­ют». Отец от­сут­ст­во­вал до пер­вых за­мо­роз­ков, его и дру­гих за­дер­жан­ных по со­рок че­ло­век на ночь в тес­ную ком­на­ту за­го­ня­ли и бро­са­ли в неё вши­вую ба­ра­нью шку­ру. Это быв­шие скла­ды – за ны­неш­ним су­дом, где «жен­щи­на с ве­са­ми». Вра­гов на­ро­да, да­же по­до­зре­ва­е­мых – не ща­ди­ли и со­се­ди. На­шу ме­бель на сле­ду­ю­щий же день в ок­но из квар­ти­ры вы­бро­си­ли – вы­се­ли­ли как се­мью вра­га на­ро­да, – в две­ри не про­ле­за­ли де­дов­ские мас­сив­ные шка­фы, вы­не­с­ти не мог­ли. Ага­фья Ду­би­ни­на, ко­то­рая у нас по­лы мы­ла и мы ей пла­ти­ли, взя­ла нас к се­бе в са­рай – мол, мне те­рять не­че­го, кро­ме оков, а по­лы всё рав­но где мыть. Так и ска­за­ла ма­те­ри мо­ей, Ма­т­рё­не Ива­нов­не: «По­ш­ли, Моть­ка, в мою са­ра­юш­ку». Че­рез два при­мер­но ме­ся­ца слы­шим, отец воз­вра­ща­ет­ся и по­ёт не­кра­сов­ские стро­ки: «Меж ле­сов и по­лей за­те­ря­лось се­ло…». Это он вы­пил уже по до­ро­ге, кто-то уго­с­тил, уз­нав, от­ку­да воз­вра­ща­ет­ся – хо­тя с не­го взя­ли под­пи­с­ку, что он ни­че­го не ви­дел, не слы­шал. А по­мог слу­чай: его друг ин­спек­ти­ро­вал след­ст­вен­ную тюрь­му, уви­дел от­ца, про­смо­т­рел его де­ло, и мгно­вен­но вы­пу­с­ти­ли од­но­го из Ни­ко­ла­ев-«мо­нар­хи­с­тов». Но вер­нул­ся он дру­гим, я спра­ши­вал, от­че­го отец та­кой. Он от­ве­чал хму­ро: «Ты б там по­бы­вал, та­ким бы стал то­же». Вер­нул­ся весь во вшах, мы вы­та­щи­ли ван­ну на ули­цу, чтоб по­мыл­ся там, одеж­ду со­жг­ли. Ага­фья муж­нюю да­ла ему ру­ба­ху, шта­ны – Ва­си­лий по шо­фёр­ским во­ен­ным де­лам уже от­был на­дол­го. Че­рез три го­да и отец ушёл на вой­ну.

– Как же вы с ма­те­рью в ты­лу, в Том­ске вдво­ём об­хо­ди­лись?

– Се­с­т­ра ма­те­ри тог­да вы­шла за­муж за из­ве­ст­но­го хи­рур­га, он скаль­пе­лем тво­рил чу­де­са на фрон­те, де­лал слож­ней­шие опе­ра­ции, «Крас­ная звез­да» о нём пи­са­ла, но то­же по­гиб, так ос­та­лись мы со­вер­шен­но од­ни. Квар­ти­ру вы­нуж­де­ны бы­ли сдать, тог­да я по са­ра­ям и мы­кал­ся, мать по­зна­ко­ми­лась с но­вым муж­чи­ной и уе­ха­ла с ним в Ка­ра­ган­ду, где он вско­ре от за­поя умер. Я пе­ре­ехал ту­да же, за­кон­чил че­ты­рёх­ме­сяч­ные кур­сы ге­о­ло­го­раз­вед­ки и был рас­пре­де­лён в Кар­лаг на бу­ро­вые. Пер­спек­ти­вы ри­со­ва­ли пре­крас­ные: де­сять лет про­ра­бо­та­ешь, по­лу­чишь ор­ден «Знак по­чё­та». Од­на­ко на ме­с­те при­шлось жить в зем­лян­ках, где но­чью к сте­не во­ло­сы при­мер­за­ли. Все бу­ро­вые ма­с­те­ра бы­ли от­си­дев­шие, и ус­т­ро­и­ли свои по­ряд­ки – мол, ка­кой ты ма­с­тер? Да­вай-ка на под­хва­те ра­бо­тай! На­ши, мо­ло­дых спе­ци­а­ли­с­тов, зар­пла­ты от­би­ра­ли тот­час, на них по­ку­па­ли кру­пу и вод­ку. Мыть­ся мы ез­ди­ли раз в три ме­ся­ца в зо­ну для «двад­ца­ти­пя­ти­лет­ни­ков» – тог­да смерт­ную казнь от­ме­ни­ли, – в ба­не нас жда­ли за­го­тов­лен­ные зэ­ка­ми ку­соч­ки мы­ла раз­ме­ром со спи­чеч­ный ко­ро­бок, во­ды по­ла­га­лось не боль­ше трёх та­зи­ков, на­пря­жён­ка бы­ла с во­дой. Как этим смо­ешь с се­бя нефть да со­ли­дол, ко­то­ры­ми мы про­пи­ты­ва­лись на бу­ро­вых? В об­щем, сбе­жал я от­ту­да на­зад в Ка­ра­ган­ду, так и ос­та­вив свой па­с­порт по ме­с­ту ра­бо­ты. Мать пря­та­ла ме­ня то в под­по­лье, то на чер­да­ке – а мне уже шёл во­сем­над­ца­тый год. Ну, ре­шил я сам в во­ен­ко­мат и пой­ти. Че­ст­но всё рас­ска­зал: «Па­с­пор­та у ме­ня нет, там, мо­жет, то­же не бу­дет, но я че­ст­ный со­вет­ский че­ло­век, и на­де­юсь, что в ар­мии хо­тя бы мои сол­дат­ские три руб­ля от­би­рать не бу­дут». И по­ехал слу­жить на Даль­ний Вос­ток.

– Вам, уже зна­ко­мо­му с по­вад­ка­ми блат­ных, ка­кой по­ка­за­лась Со­вет­ская ар­мия на пер­вый взгляд?

– Ни­ка­кой де­дов­щи­ны там в по­ми­не не бы­ло – это во-пер­вых. Да, го­ня­ли офи­це­ры, сер­жан­ты, но ни­ка­ких из­де­ва­тельств ста­ро­слу­жа­щих, толь­ко стро­е­вая! Бы­ли на­ря­ды вне оче­ре­ди, «гу­ба», но ни од­но­го слу­чая де­дов­щи­ны – это во­об­ще не в ду­хе рус­ско­го на­ро­да. Во-вто­рых, все сер­жан­ты толь­ко что с фрон­та, а ту­да во­об­ще из де­ре­вень по­па­да­ли – гор­ди­лись, что слу­жат в ар­мии. В-тре­ть­их, бы­ло ува­же­ние ко мне как об­ра­зо­ван­но­му – сра­зу по­пал в са­мо­де­я­тель­ность, пел, тан­це­вал. Из со­сед­не­го учи­ли­ща ме­ня сер­жант звал: год служ­бы там и по­лу­чу лыч­ки. Но я уже был хо­ро­шим свя­зи­с­том, ме­ня ус­т­ра­и­ва­ла на­ша не­боль­шая ком­на­та, а в учи­ли­ще ка­зар­мы длин­ные, как па­ро­хо­ды. В-чет­вёр­тых, ок­ру­гом и ар­ми­ей, в ко­то­рую вхо­ди­ла на­ша часть в Ле­со­за­вод­ске на стан­ции Ру­жи­но, ко­ман­до­ва­ли пре­крас­ные лю­ди – гро­мад­ный, на­ли­той бо­га­тырь Ро­ди­он Яков­ле­вич Ма­ли­нов­ский и ге­не­рал Кра­сов­ский.

– У вас на­ря­ду с ис­то­ри­че­с­ки­ми ро­ма­на­ми, та­ки­ми как «Про­щаль» и «Мра­мор­ная жен­щи­на», есть ведь и ав­то­био­гра­фи­че­с­кая про­за – на­при­мер, «Том­ские тай­ны» име­ют ли се­мей­ные кор­ни?

– Ко­неч­но, име­ют, и по­то­му име­ют про­дол­же­ние. Сей­час в «Ве­че» го­то­вят­ся к вы­пу­с­ку два мо­их ро­ма­на, они то­же свя­за­ны с Том­ском. По от­цу-то я твёр­дый то­мич, а вот мой дон­ской дед – что ж, со­вер­шил ошиб­ку, ког­да вер­нул­ся и сел в сед­ло, в Граж­дан­скую. Здесь-то он сам рас­ка­за­чил­ся, тор­го­вал ло­шадь­ми, был стар­шим при­каз­чи­ком у Фто­ро­ва. Но при­еха­ли зем­ля­ки, ска­за­ли: «Сов­сем крас­ные на­до­ели, бро­сай сво­их ло­ша­дей, воз­вра­щай­ся на Дон». Сду­ру по­ехал. Ког­да он по­гиб по­сле Бе­ло­мор­ка­на­ла, ба­буш­ка хо­те­ла в НКВД ид­ти раз­би­рать­ся, но отец с ма­те­рью её за­ру­га­ли, не по­ш­ла. Жи­ли в де­ре­вян­ном до­ме, на вто­ром эта­же – как с До­на при­бы­ли, баб­ка да­же сви­ней при­вез­ла, от­го­ро­ди­ли их в кух­не, со­се­дям обе­ща­ли сви­нин­ки… А по­том по дон­ским ре­цеп­там баб­ка та­кие око­ро­ка за­пе­ка­ла в рус­ской печ­ке с чес­ноч­ком, что все со­се­ди в вос­торг при­шли, те­перь так не уме­ют го­то­вить.

– Всё это как про­дол­же­ние «Тре­у­голь­но­го пись­ма», се­мей­но­го ро­ма­на ва­ше­го слу­ша­ет­ся. Хо­тел спро­сить про жур­на­лист­ский путь.

– По­сле ар­мии сель­ским жур­на­ли­с­том на­чи­нал – на мо­то­цик­ле пы­лил. Хру­щёв тог­да глу­пость вы­ду­мал не­су­свет­ную – раз­де­ле­ние на про­мы­ш­лен­ные и сель­ско­хо­зяй­ст­вен­ные об­ко­мы. Вот при сель­хо­зоб­ко­ме в Аш­ха­ба­де пи­сал за­мет­ки, сти­хи. Но бы­ло очень жар­ко – врач ме­ст­ная по­ин­те­ре­со­ва­лась, от­ку­да я. Ска­зал, что си­би­ряк – она и по­со­ве­то­ва­ла уез­жать, так как бу­дет мне все­гда тут жар­ко. По­сле это­го я и на се­ве­ре по­ра­бо­тал в «Прав­де Иль­и­ча», и в «Ши­гар­ской га­зе­те». По­мню, за­хо­жу пер­вый раз на пла­нёр­ку, са­жусь на ди­ван – на ме­ня все ши­ка­ют, мол, тут толь­ко за­вот­де­лом си­деть име­ет пра­во, ос­таль­ные на сту­ль­ях. Се­к­ре­тарь рай­ко­ма Вол­ков там на чёр­ной «Вол­ге» про­ез­жал от до­ма на­про­тив до рай­ко­ма ни­чтож­ное рас­сто­я­ние. Я по­шу­тил, что тра­та вре­ме­ни и бен­зи­на это глу­пая, от­че­го б не прой­тись, но ме­ня не по­ня­ли: се­к­ре­тарь же!

– У вас вы­шло один­над­цать книг, уже для со­бра­ния со­чи­не­ний – вну­ши­тель­но. Над чем ра­бо­та­е­те сей­час, ка­ких книг ждать ва­шим чи­та­те­лям на прой­ден­ной ва­ми про­фес­си­о­наль­но и фи­зи­че­с­ки тер­ри­то­рии от Даль­не­го Вос­то­ка до Моск­вы?

– Ну, тут ты пре­уве­ли­чи­ва­ешь, Дми­т­рий. Увы, до Моск­вы фи­зи­че­с­ки до­брать­ся, на­дол­го чтоб (а мо­жет, и на­всег­да) – не по­лу­чи­лось. Это гру­ст­ная и за­бав­ная ис­то­рия. Где-то го­ду в шесть­де­сят вто­ром я сел в Ту-104, а со­сед мой го­во­рит ра­до­ст­но: «Ну, че­рез два ча­са в Моск­ве бу­дем». Я уди­вил­ся: как это, в Но­во­си­бирск че­рез Моск­ву ле­тим? Спро­сил у борт­про­вод­ни­цы, а она на ме­ня в крик: са­мо­лёт пе­ре­пу­тал, пьянь та­кая… Ну, дей­ст­ви­тель­но, пе­ред по­лё­том пи­ва мно­го вы­пил, бо­ял­ся ле­теть-то. Кто зна­ет, мо­жет, и не на­до бы­ло вы­са­жи­вать­ся из то­го Ту, жил бы сей­час в Моск­ве – в Си­би­ри на тот мо­мент моя ра­бо­та за­кон­чи­лась, на ра­бо­те той до­че­рью об­за­вёл­ся… Сей­час она ра­бо­та­ет в Ки­тае, и я пи­шу ро­ман-би­о­гра­фию про Мао как раз – до­ве­лось ра­бо­тать с пле­мян­ни­ком Мао Цзэ­ду­на – «До­ли­на кри­ча­ще­го ти­г­ра» бу­дет на­зы­вать­ся. Увы, до сих пор о нём пи­са­ли толь­ко аме­ри­кан­цы. Мои же ма­те­ри­а­лы дочь с ки­та­и­с­та­ми про­ве­рит. Есть ещё два не­о­пуб­ли­ко­ван­ных ро­ма­на…

 

Бе­се­ду вёл Дми­т­рий ЧЁР­НЫЙ

 

P.S. Бе­се­до­вать с та­ким кла­де­зем вех ве­ка и ли­те­ра­тур­ных ди­ко­вин я бы мог с удо­воль­ст­ви­ем и день на­про­лёт. Но где-то нуж­но ста­вить точ­ку, га­зет­ная по­ло­са не бес­ко­неч­на. Бо­рис Ни­ко­ла­е­вич, на мой взгляд, не яр­кий, ни­сколь­ко се­бя не вы­пя­чи­ва­ю­щий на фо­не уже по­се­щён­ных мною, но при­мер до­б­рот­но, пло­до­твор­но прой­ден­но­го по не­ров­ной до­ро­ге Эпо­хи пу­ти пи­са­те­ля. Да, во вре­ме­на, ког­да на­ша сы­рь­е­вая им­пе­рия при­ра­с­та­ет лишь си­бир­ской неф­тью – есть тут куль­тур­ные бо­гат­ст­ва го­раз­до цен­нее. И в каж­дом пи­са­те­ле-си­би­ря­ке, при всех за­ме­ча­е­мых ими друг у дру­га ми­ну­сах (что до­ка­зы­ва­ет их ре­аль­ность и ин­ди­ви­ду­аль­ность) – от­пе­ча­тал­ся со­вет­ский двад­ца­тый век. Под­нял из де­ре­вен­ских и го­род­ских обо­рван­цев на пье­де­с­тал гор­до­го зва­ния «пи­са­тель». Кто се­го­дня по­хва­с­та­ет­ся хо­тя бы со­той до­лей по­доб­ной би­о­гра­фии (об этом Сен­чин не­дав­но пи­сал, я свой го­лос при­вёр­сты­ваю)? Всё про­ще, про­ще жи­вёт­ся на по­ст­ро­ен­ном та­ки­ми на­ши­ми от­ца­ми, как Кли­мы­чев, фун­да­мен­те, а от­то­го и борь­бы в ли­те­ра­ту­ре нет на­сто­я­щей. Па­ра­зи­тар­ная эко­но­ми­ка по­рож­да­ет па­ра­зи­тар­ное со­зна­ние и за­про­сы. Раз­ве что но­вые ре­а­ли­с­ты про­тив… Ко­го? Ну, это не се­к­рет – про­тив вби­то­го меж ре­а­лиз­ма­ми про­шло­го и ны­неш­не­го ве­ков кли­на без­вре­ме­нья, пост­мо­дер­на. Бу­ду­чи в гос­тях у ра­бот­ни­ка «Транс­неф­ти», уви­дел книж­ную пол­ку – пе­дан­тич­ная, скуч­ная под­бор­ка Пе­ле­ви­на. Как ДВД-бокс пря­мо, кни­ги не за­чи­та­ны, глян­це­ви­ты. А ря­дом, за­гля­ни лишь – та­кие соб­ст­вен­ные ар­хи­вы! От Кли­мы­че­ва до Клю­е­ва. Ко­му мос­ков­ские мон­та­жи нар­ко­ман­ских фан­таз­мов нуж­ны, ког­да ре­аль­ность от­цов (на­зо­вём её так, па­фос­но) ещё тол­ком не изу­че­на? Нет, вот ре­шу оч­но по­след­ние во­про­сы из­да­ния сво­ей кни­ги в Моск­ве, и на­зад – в Си­бирь. Пусть при­ра­с­та­ет наш ме­га­текст со­вре­мен­но­с­ти бо­гат­ст­ва­ми по­чи­ще сто­лич­ных.

И в за­клю­че­ние, из кни­ги сти­хов «Есть ли в Том­ске мед­ве­ди?»:

 

ДЕ­ВОЧ­КА С КНИ­ГОЙ   Я по­мню, как за­ви­до­вал я пти­цам, Пор­хав­шим воз­ле хлеб­но­го ларь­ка, Ведь пти­ца мо­жет кро­хой про­кор­мить­ся, Ле­тя­щей кап­лей дож­де­вой на­пить­ся, Оче­ре­дей не зная и пай­ка. А мы под се­рым зим­ним не­бом Там хле­ба жда­ли и вой­ну кля­ли, И об­ла­ка, как ка­ра­ваи хле­ба, Ды­ми­лись над Сте­па­нов­кой вда­ли. И бы­ло стран­но в оче­ре­ди хму­рой Дев­чон­ку ви­деть с кни­гою в ру­ках. Сто­ит и улы­ба­ет­ся, как ду­ра, В ка­ких она ви­та­ет об­ла­ках? Что мо­жет быть сей­час важ­нее пи­щи? А та дев­чон­ка ста­ла в ти­ши­не Чи­тать нам вслух. Тор­же­ст­вен­ней и чи­ще Сти­хов не при­хо­ди­лось слы­шать мне. Всё так же бы­ло гряз­но-се­рым не­бо, Дра­лось за крош­ку хле­ба во­ро­бьё. Я не за­был, что я стою за хле­бом, За­был оже­с­то­че­ние своё.

 

ТОМСК – МОСК­ВА