Архив : №08. 24.02.2012

Дазраперестройка? Нет, скорее, Позорконтра

Книг о пе­ре­ст­рой­ке на­пи­са­но не­ма­ло, не­ма­ло сня­то филь­мов до­ку­мен­таль­ных и ху­до­же­ст­вен­ных, це­лых цик­лов да­же… Од­на­ко пе­ре­ст­рой­ка как про­цесс об­ще­ст­вен­ных и лич­но­ст­ных из­ме­не­ний по­ка­за­на и объ­яс­не­на край­не убо­го – и в филь­мах, и в кни­гах. Пи­са­те­ли-поч­вен­ни­ки, ста­ро­жи­лы – всё сво­дят к «ты­ся­че­лет­ней Ру­си», ко­то­рую об­ру­ши­ли жи­до­ма­со­ны и США и ко­то­рую про­да­ли за ше­ке­ли про­кля­тые ком­му­ня­ки. Ли­бе­ра­лы (зло­по­луч­ный и мной уже упо­ми­нав­ший­ся в «ЛР» Ми­нут­ко, Бо­рис Ми­на­ев), на­обо­рот, по­ют осан­ну Гор­ба­чё­ву, Яков­ле­ву и Ель­ци­ну, ос­во­бо­ди­те­лям от се­ми­де­ся­ти­лет­не­го гнё­та бю­ро­кра­тии и гэб­ни – в об­щем, как ни кру­ти, а те­ма эта по­ли­ти­че­с­кая, и по­то­му, как ку­бик Ру­би­ка, вер­тит­ся в ру­ках, не да­вая яс­ной кар­ти­ны. Тут, ско­рее, бы­ли ус­пе­хи у пуб­ли­ци­с­тов – а вот имен­но как по­движ­ную плоть бы­тия, ху­до­же­ст­вен­но, ха­рак­тер­но вы­ра­зить пе­ре­ст­ро­еч­ное по­ка ни­ко­му не уда­ва­лось.

Ска­жем, есть цикл книг Мак­си­ма Кан­то­ра, мо­е­го, так ска­зать, со­се­да по пол­кам в книж­ных ма­га­зи­нах – он ви­дит этот гу­би­тель­ный для СССР (и об­ще­ст­вен­но­го един­ст­ва в нём) про­цесс пе­ре­ст­ро­еч­ный из­ну­т­ри мос­ков­ской бо­ге­мы, по­дроб­но рас­сма­т­ри­ва­ет, ис­крен­не удив­ля­ет­ся. Но раз­ве пой­мёт кто-то за пре­де­ла­ми МКАД всю эту тон­кую, но, увы, мел­ко­трав­ча­тую пси­хо­ло­гию? В том-то и про­бле­ма дан­ной те­мы – про­бле­ма мас­шта­би­ро­ва­ния, тут важ­но и це­лое уви­деть, и се­бя в этом це­лом не упу­с­тить, не вы­не­с­тись за про­цесс эта­ким му­д­ре­цом А.Зи­но­вь­е­вым. Кста­ти, он, как идей­ный ав­тор-ис­пол­ни­тель «ка­та­ст­рой­ки» (его тер­мин), и про­ро­чив­ший её, и бла­го­слов­ляв­ший, и по­том по­пла­кав­ший над ито­га­ми её кро­ко­ди­ль­и­ми сле­за­ми – то­же впол­не го­ме­ри­че­с­кое яв­ле­ние. Сей­час у пе­ре­ст­рой­ки нет ни сто­рон­ни­ков, ни про­тив­ни­ков – в её чи­с­том, ре­аль­ном во­пло­ще­нии. Её не вид­но пи­са­те­лям, по­то­му что они бо­ят­ся се­бя в ней уви­деть от­ра­жён­ны­ми, не­кра­си­вы­ми, не­зре­лы­ми, не­со­зна­тель­ны­ми, или, на­обо­рот, слиш­ком со­зна­тель­ны­ми, то есть сто­рон­ни­ка­ми гу­би­тель­ных пе­ре­мен. Ну, вы­ше­упо­мя­ну­то­го ав­то­ра ЖЗЛ Ель­ци­на Бо­ри­са До­ри­а­но­ви­ча Ми­на­е­ва я тут не бе­ру, слиш­ком вы­со­ко­го по­лё­та пти­ца, сам Пу­тин пре­дис­ло­вия пи­шет – гля­дишь, за кри­ти­ку и мне мо­гут длин­ный нос фэ­с­бы рас­ква­сить…

И вот ис­ко­мое – на­шлось, при­чём от Моск­вы да­ле­че. Кни­га не но­вая – 2008-го го­да из­да­ния, да и на­зва­ние пу­та­ет и пу­га­ет оп­ре­де­лён­ную часть чи­та­те­лей. «По­це­луй Да­з­д­ра­пер­мы» – так, ско­рее, ли­бе­рал бы на­звал не­что ан­ти­со­вет­ское о тех вре­ме­нах, о 1980-х... Но я хо­чу со­об­щить не толь­ко о цен­ной на­ход­ке – кни­га-то до­сто­я­ние всех, осо­бен­но ес­ли она есть в Се­ти, – я хо­чу и о на­ход­ке но­вы­ми ре­а­ли­с­та­ми сво­е­го «стар­ца» рас­ска­зать. Это важ­ное со­бы­тие – и тут ре­цен­зи­ей не от­де­ла­ешь­ся.

Но­вые ре­а­ли­с­ты на­шли, мне ка­жет­ся, сво­е­го ста­ри­ка Мэл­ви­на. Чтоб по­нять ме­та­фо­ру, прав­да, на­до пе­ре­не­с­тись в Си­этл, в те са­мые 1980-е, и не­мно­го оз­на­ко­мить­ся с ис­то­ри­ей гран­жа. Так вот: до все­мир­но из­ве­ст­ной «Нир­ва­ны» гранж су­ще­ст­во­вал и раз­ви­вал­ся с са­мо­го на­ча­ла вось­ми­де­ся­тых. И бы­ла в при­го­ро­де Си­эт­ла Абер­ди­не груп­па-ве­те­ран «Мэл­винс» (вы­сту­па­ет по все­му ми­ру по­ны­не), ко­то­рой Ко­бэйн та­с­кал ком­би­ки на ре­пе­ти­ции – груп­па, на­зван­ная в честь го­ро­жа­ни­на, во­ро­вав­ше­го из су­пер­мар­ке­та рож­де­ст­вен­ские ёл­ки. Пан­ков­ский кон­цеп­ту­а­лизм и упор­ст­во ста­ри­ка Мэл­ви­на вос­хи­ти­ли по­сле­до­ва­те­лей пан­ка, в сво­ём зву­ке пол­зу­щих все­гда на пер­вой ско­ро­сти (Бред Мор­релл, «Нир­ва­на и са­унд Си­эт­ла», 1996).

Наш Мэл­вин – Бо­рис Кли­мы­чев. С «Мэл­винс» у не­го то об­щее, что, не вы­ез­жая из род­но­го Том­ска, он за­пи­сы­вал и за­пи­сы­вал «аль­бо­мы»-ро­ма­ны, раз­ви­вая стиль – ко­то­рый ста­нет уз­на­ва­е­мым и по­пу­ляр­ным уже в свя­зи с дру­ги­ми име­на­ми и в дру­гих ме­с­тах. Но в го­ды пост­мо­дер­нист­ских раз­бро­дов и сюр­ре­а­лист­ских бу­тер­б­ро­дов – Кли­мы­чев пи­сал и пи­сал свою ре­а­ли­с­ти­че­с­кую, ис­крен­нюю, гра­до­опи­са­тель­ную и че­ло­ве­ко­вед­че­с­кую про­зу. И, уже вось­ми­де­ся­ти­лет­ним, он сов­пал со зву­ком чи­та­тель­ско­го ка­мер­то­на – сей­час, уве­рен, его го­то­вы мно­гие ус­лы­шать. Он ра­бо­та­ет и в дру­гих сти­лях – ис­то­ри­че­с­ко­го ро­ма­на, би­о­гра­фии, – но нам ва­жен Кли­мы­чев-ре­а­лист, от пер­во­го ли­ца из­ла­га­ю­щий го­ды…

«У вхо­да в гос­ти­ни­цу нас встре­ти­ла мо­гу­че­го те­ло­сло­же­ния об­ко­мов­ская да­ма. Её мас­сив­ная грудь бы­ла уп­ря­та­на под бе­лой коф­той, чёр­ным пи­д­жа­ком и та­ким же гал­сту­ком. На лац­ка­не пи­д­жа­ка кро­ве­нел пар­тий­ный зна­чок».

На­зва­ние ро­ма­на ни­как не свя­за­но с ча­с­то­той упо­ми­на­ния ге­ро­ев – Да­з­д­ра­пер­ма Ива­нов­на, ес­ли та­ко­вая гру­да­с­тая со­труд­ни­ца об­ко­мов­ской гос­ти­ни­цы «Ок­тябрь­ская» (где в 1994-м ос­та­нав­ли­вал­ся и Со­лже­ни­цын) во­об­ще су­ще­ст­во­ва­ла, воз­ни­ка­ет в кни­ге од­наж­ды. Эта сце­на дей­ст­ви­тель­но цен­т­раль­ная и куль­ми­на­ци­он­ная по ко­миз­му – а ро­ман во­об­ще тра­ги­ко­ми­че­с­кий. Ро­ман че­рез об­ще­ст­вен­ное – су­е­тли­вое и меж­до­усоб­ное – бы­тие пи­са­те­лей Том­ска по­ка­зы­ва­ет из­ме­не­ния со­зна­ния со­вет­ских граж­дан, пе­ре­рож­да­ю­щих­ся в до­ро­гих рос­си­ян. Пьян­ка и ор­гия пи­са­те­лей и по­этесс со сто­лич­ны­ми кри­ти­ка­ми в «Ок­тябрь­ской» – как бы та гор­ка, на ко­то­рую ле­зет и ле­зет об­ще­ст­во, пы­та­ю­ще­е­ся ко­го-то вы­дви­нуть из сво­их ря­дов в ге­нии. Од­на­ко, как и во все вре­ме­на, ве­сё­лость бы­тия в пи­тии, пьян­ка и толь­ко пьян­ка, об­на­жа­ю­щая то, что на уме – яв­ля­ет­ся и на­гра­дой всем уси­ли­ям, и су­дом всем ге­ни­ям. И ру­ко­пи­си, сдан­ные кон­ку­ри­ру­ю­щи­ми пи­са­те­ля­ми для раз­бо­ра сто­лич­но­му све­ти­ле Пи­то­ру Си­до­ро­ви­чу – им вы­бра­сы­ва­ют­ся в ок­но гос­ти­ни­цы, ле­тят в ши­ро­чен­ную ре­ку Томь, где в пло­ти рыб оби­та­ют бо­лее вод­ки опас­ные для пе­че­ни опи­с­тор­хи…

Что по­де­ла­ешь, ал­ко­голь­ный во­прос не толь­ко в Том­ске был для пи­са­те­лей и в СССР, и по­сле кра­е­уголь­ным, да что там – би­о­гра­фи­че­с­ким… Не­о­жи­дан­но в еди­ной пьян­ке род­нят­ся и гра­фо­ма­ны не­из­дан­ные, и сто­лич­ные кри­ти­ки, и ме­ст­ные при­знан­ные ге­нии, и стро­гая об­ко­мов­ская да­ма – при­чём бук­валь­но. Её в ван­ную по её же тре­бо­ва­нию уво­дит преж­ний гла­ва Со­ю­за пи­са­те­лей здеш­них, на­де­лён­ный по­ис­ти­не та­ёж­ной, мед­ве­жь­ей муж­ской си­лою Гро­мы­ха­лов.

К со­жа­ле­нию, име­на в ро­ма­не из­ме­не­ны, из­ме­не­ны ко­мич­но и как-то стран­но, не у всех и не вез­де – но уч­тём тут не­кий пе­ре­ход­ный пе­ри­од, сим гре­шат по­ны­не сре­ди нас мно­гие, Шар­гу­нов, на­при­мер. То есть, до­га­дать­ся, кто есть кто, мож­но – но чем ме­нее из­ве­с­тен пер­со­наж (а я уже ори­ен­ти­ру­юсь в пер­со­на­ли­ях том­ской твор­че­с­кой эли­ты), тем труд­нее его из­влечь из-под иро­ни­че­с­ких псев­до­ни­мов. Ска­жем, ни у ко­го нет со­мне­ний, что Гро­мы­ха­лов – это Ко­лы­ха­лов. Ро­ман на­чи­на­ет­ся с его цар­ст­во­ва­ния в «пи­сор­ге» (ав­тор на­звал), и всё там, в об­щем-то, ста­биль­но – то есть пьют, но пьют ор­га­ни­зо­ван­но, под хо­ро­шую за­ку­с­ку, омуль­ков при­во­зит для то­го, чтоб пе­ча­та­ли, один сын рыб­хоз-на­чаль­ни­ка. Ко­лы­ха­лов в на­ча­ле по­ве­ст­во­ва­ния – креп­кий ло­ба­с­тый му­жик, не ус­пе­ва­ю­щий из­да­вать свои тол­стен­ные, в твёр­дых пе­ре­плё­тах кни­ги и оп­ло­до­тво­рять вос­хи­щён­ных жен­щин. В кон­це ро­ма­на он – ис­ху­да­лый и от всех дел от­став­лен­ный че­ло­век на ко­с­ты­лях, уку­шен­ный ядо­ви­тым та­ёж­ным на­се­ко­мым. Кли­мы­чев (в ро­ма­не – Ма­ми­чев) по­ка, хоть уже и в ле­тах, но без­дом­ный по­эт, жи­вёт на чер­да­ке ку­пе­че­с­ко­го ка­мен­но­го (а в Том­ске боль­ше де­ре­вян­ных ку­пе­че­с­ких) до­ма, в ко­то­ром жи­вёт пи­сорг. Это ко­нец се­ми­де­ся­тых – Томск зе­лё­ный и спо­кой­ный…

Од­на­ко на сме­ну Гро­мы­ха­ло­ву, за­пу­тав­ше­му­ся в лю­бов­ни­цах и все квар­ти­ры из об­ко­мов­ско­го ре­зер­ва им раз­дав­ше­му – при­хо­дит на­и­хи­т­рей­ший Вул­лим Ти­хе­ев (Ва­дим Мак­ше­ев, с ко­то­рым моё им не­о­до­б­рен­ное ин­тер­вью вы чи­та­ли в но­ме­ре). Сам ро­дом из ссыль­ных, он по­ёт осан­ну Бреж­не­ву, по­лу­ча­ет «Вол­ги» и квар­ти­ры от об­ко­ма – в об­щем, про­во­дит своё ло­каль­ное «за­ку­ла­чи­ва­ние», как бы воз­вра­щая от­ня­тое… За этим его и за­ста­ёт пе­ре­ст­рой­ка, и как толь­ко при­ви­ле­гии за­кан­чи­ва­ют­ся, он по­ки­да­ет пост. Ин­те­рес­но в ро­ма­не раз­ви­ва­ют­ся ха­рак­те­ры пер­со­на­жей – их не так мно­го, и нет ни од­но­го вы­ду­ман­но­го. Ма­мич (как про­зва­ли Ма­ми­че­ва) гу­ля­ет по Том­ску, фо­то­гра­фи­ру­ет его де­ре­вян­ные жем­чу­жи­ны ар­хи­тек­ту­ры – и не­воль­но фик­си­ру­ет из­ме­не­ния или же от­сут­ст­вие оных. На­при­мер, быт «де­ре­вя­шек» с 1980-х и по­ны­не не из­ме­нил­ся – уни­каль­ный быт ком­му­на­лок… Пар­тий­ные да­мы стре­ми­тель­но ок­ры­ля­ют­ся иде­я­ми ры­ноч­ной эко­но­ми­ки, на церк­вях, в ко­то­рые Гор­ба­чёв раз­ре­шил хо­дить и мо­лить­ся – за не­име­ни­ем ко­ло­ко­лов по­ви­са­ют мо­лоч­ные би­до­ны, и зво­нят «длинь-гдлян»… Кли­мы­чев с иро­ни­ей, но во­все не пост­мо­дер­нист­ской, без вы­мыс­ла – по­ка­зы­ва­ет Томск пе­ре­ст­ро­еч­ный, ку­да ве­т­ры пе­ре­мен до­ле­та­ют поз­же, ина­че, но об­ще­ст­во ме­ня­ет­ся, как вез­де в по­ка ещё СССР.

Ры­ноч­ное бе­зу­мие ох­ва­ты­ва­ет мно­гих – так, пер­со­наж с за­по­ми­на­ю­щим­ся сти­лем ре­чи (по­ищи­те та­кую тон­кую ог­ран­ку у со­вре­мен­ни­ков Кли­мы­че­ва!) Ки­ян­ки­на, в кон­це кон­цов, из не­по­пу­ляр­ной по­этес­сы ста­но­вит­ся ры­ноч­ной тор­гов­кой, но до это­го бук­валь­но по всем ло­хо­трон­ным ме­то­ди­кам она упор­но идёт к ни­ще­те, и, на­ку­пив не­имо­вер­ное ко­ли­че­ст­во ло­те­рей­ных би­ле­тов, ею же и рас­про­ст­ра­ня­е­мых – ли­ша­ет­ся квар­ти­ры в счёт оп­ла­ты дол­га. По­хо­жие судь­бы со­вре­мен­ни­ков Кли­мы­че­ва, ро­ди­те­лей, вы­нуж­ден­ных тер­петь гром­кий хэ­ви-ме­талл сво­их по­же­нив­ших­ся из-за сте­ны «де­ре­вяш­ки» – бук­валь­но за сте­ной же.

Ка­кой-то бес­цель­но ищу­щий и этим рас­ша­тан­ный Томск по­ка­зан в ро­ма­не – без по­пыт­ки дать по­лот­но, очень ло­каль­но, но от­то­го и точ­но. Свет­ла­на Ки­ян­ки­на, в кон­це кон­цов, по­се­лив­шись с по­доб­ны­ми ей удар­ни­ца­ми ка­пи­та­ли­с­ти­че­с­ко­го, чел­ноч­но­го тру­да в бе­зы­мян­ном до­ме на ок­ра­и­не Том­ска – гиб­нет от то­по­ра, их по­про­с­ту всех уби­ва­ют най­ми­ты строй­маг­на­та, что­бы за­вла­деть зем­лёй, на ко­то­рой сто­ит вы­се­лен­ный дом с не та­ки­ми уж бед­ны­ми «бом­жа­ми». Од­на­ко её «чё сме­ять­ся?» зву­чит как эпи­та­фия – на­ря­ду с ха­рак­тер­но том­ским «чо по­па­ло!» (в пе­ре­во­де на цен­т­раль­но-рус­ский – «что ни по­па­дя»), вы­ра­жа­ет ре­че­вой ко­ло­рит и вре­ме­ни, и ме­с­та.

Тут же – то­по­гра­фи­че­с­кие и ми­фи­че­с­кие ка­кие-то пер­лы, на ко­то­рые Кли­мы­чев не ску­пит­ся, бла­го за го­ды жиз­ни в Том­ске и не та­ко­го на­слу­шал­ся. И, кста­ти, сам то­го не по­до­зре­вая, он оп­ро­вер­га­ет один из те­ле­сю­же­тов го­да при­мер­но 1990-го, про­шед­ший на том­ском ТВ. Там дик­тор, рас­ска­зы­вая о бес­чис­лен­ных ске­ле­тах ре­прес­си­ро­ван­ных в под­зе­ме­лье «зда­ния НКВД» (там ны­не мод­ный му­зей след­ст­вен­ной тюрь­мы с «фо­то­лей­б­лом» Клю­е­ва на афи­ше), гор­до за­яв­ля­ет, что име­ю­щий про­спект Ле­ни­на го­род, к сча­с­тью сво­е­му, обо­шёл­ся без име­ни Ста­ли­на в ка­ком-ли­бо упо­ми­на­нии.

Так нет же: был ря­дом с вок­за­лом Томск-2 Дом куль­ту­ры име­ни Ста­ли­на! Но сто­ял он к 1980-му ра­зо­рён­ный, а во­круг зда­ния рос­ли до­мыс­лы: яко­бы по­ст­ро­е­но оно на том са­мом ме­с­те, где нар­ком Ка­га­но­вич рас­ст­ре­лял каж­до­го тре­ть­е­го со­труд­ни­ка ме­ст­но­го от­де­ле­ния МПС за не­по­лад­ки в рас­пи­са­нии. Пе­ред рас­ст­ре­лом каж­до­му тре­ть­е­му да­ва­лась круж­ка пи­ва с ко­ка­и­ном, чтоб они гром­че кри­ча­ли «Да здрав­ст­ву­ет Ста­лин». Вот это, по­жа­луй, един­ст­вен­ное ме­с­то, где стёб над ре­аль­ны­ми слу­ха­ми дем­ши­зы на­пом­нил мне «бал­тий­ские чаи» Пе­ле­ви­на – прав­да, у Кли­мы­че­ва ве­се­лее и луч­ше.

Как под­тверж­де­ние не­вер­но­с­ти взя­то­го об­ще­ст­вом кур­са яв­ля­ет­ся под ко­нец ро­ма­на, уже в на­ча­ле де­вя­но­с­тых, ви­ди­мо, ра­зо­рён­ный дом куль­ту­ры «Аван­пост» («Аван­гард» – по хо­ду тек­с­та рас­ши­ф­ро­вы­вать кли­мы­чев­ские ре­бу­сы всё лег­че). А был он но­вё­хонь­ким сдан на за­ре пе­ре­ст­рой­ки – стал же при ка­пи­та­лиз­ме вы­гля­деть ещё ху­же ДК им. Ста­ли­на. Там-то и раз­во­ра­чи­ва­ет­ся ещё од­на куль­ми­на­ци­он­ная для ро­ма­на сце­на, к ко­то­рой ве­дёт рас­сказ бра­та Кли­мы­че­ва, со­вет­ско­го вид­но­го во­е­на­чаль­ни­ка, имев­ше­го в Моск­ве квар­ти­ру, ма­ши­ну, но всё это ос­та­вив­ше­го де­тям и вер­нув­ше­го­ся в род­ной го­род. Он пер­вым в жё­ст­ких боль­ше­вист­ских тер­ми­нах объ­яс­ня­ет пи­са­те­лю, ку­да де­лись его на­коп­ле­ния в Сбер­бан­ке (бед­ный пи­са­тель мог ско­пить за го­ды сво­ей не­вы­со­ко­оп­ла­чи­ва­е­мой ла­бо­рант­ской ра­бо­ты в ТУ­СУ­Ре – на до­мик у мо­ря) и ку­да ка­тит­ся стра­на, по­пав­шая в ко­со­ла­по-бес­па­лые ла­пы Ель­ци­на. Брат вско­ре уми­ра­ет в Бе­ло­рус­сии – серд­це не вы­дер­жи­ва­ет всей яс­но­с­ти по­ни­ма­ния контр­ре­во­лю­ци­он­ной ка­та­ст­ро­фы. В пе­ще­ро­по­доб­ном же клу­бе, где про­сти­тут­ки со­сед­ст­ву­ют с на­ци­о­наль­ны­ми цен­т­ра­ми – про­хо­дит кон­церт «друж­ной се­мьи об­ре­чён­ных на­ро­дов», то есть рас­пав­ше­го­ся на на­ци­о­наль­но­с­ти со­вет­ско­го на­ро­да. Ев­рей с на­клад­ным чу­бом из ста­рой том­ской танц-бри­га­ды изо­б­ра­жа­ет ка­за­ка, яро­ст­но вра­ща­ю­ще­го шаш­кой, и это во­оду­шев­ля­ет сто­я­щий в за­ле на­род (си­де­ния спёр­ли). Па­ра круж­ков­цев Кли­мы­че­ва, свих­нув­ши­е­ся уже на ру­со­пят­ст­ве, ря­же­ные в ко­со­во­рот­ки и са­по­ги-тру­бы – на­де­ют­ся тут об­ра­тить де­мо­кра­ти­че­с­кий люд в свою ис­тин­но-рус­скую ве­ру сти­ха­ми у ми­к­ро­фо­на, но од­но­му из них па­да­ет на го­ло­ву часть ру­ша­ще­го­ся зда­ния «Аван­гар­да» (сей­час там вы­сту­па­ют сто­лич­ные звёз­ды по­псы и ро­ка, кста­ти, от­ре­мон­ти­ро­ва­ли). Сим­во­лич­но, но и ре­а­ли­с­тич­но, вер­но?

Кли­мы­чев про­дол­жа­ет ра­бо­ту и при ка­пи­та­лиз­ме, по­ка не­ко­то­рые зна­ко­мые (вы­ве­ден­ный из под­по­лья и при­ня­тый в Со­юз пи­са­те­лей гре­на­дёр-эле­к­т­рик Ага­тин, а точ­нее, его оче­ред­ная же­на) с ну­ля раз­ви­ва­ют ма­лое пред­при­ни­ма­тель­ст­во, бо­га­те­ют, по­ку­па­ют ма­ши­ны и до­ма: ве­дёт кру­жок, хоть его и вы­го­ня­ют с на­си­жен­ных мест. Уди­ви­тель­но, как, но, чуть ра­нее, он всё же по­лу­ча­ет квар­ти­ру в па­нель­ном об­ко­мов­ском до­ме – в са­мый раз­гар пе­ре­ст­рой­ки, ког­да не­до­дел­ки и не­ра­бо­та­ю­щая сан­тех­ни­ка бы­ли уже нор­мой. Умо­ри­тель­на сце­на скром­но­го но­во­се­лья пи­са­те­ля, с ка­ра­тист­ским от­по­ром спор­тив­но­го дру­га всё вре­мя вы­ле­за­ю­щим из стен свёр­лам въез­жа­ю­щих со­се­дей: «Кий-я!». Од­но из свёрл всё же по­бе­ди­ло но­гу спорт­с­ме­на, при­шлось бин­то­вать.

Ро­ман за­ра­жа­ет сво­им рит­мом и че­хар­ды вре­мён – хо­тя он хро­но­ло­ги­чен пси­хо­ло­ги­че­с­ки, без упо­ми­на­ния точ­ных дат. Об­ко­мов­ская да­ма, ко­то­рую ав­тор ус­пел по­ла­пать да­лё­кой вес­ною в гор­са­ду – из се­ла идёт на по­вы­ше­ние в Томск, что­бы от­крыть тут сеть пе­ре­ст­ро­еч­ных ка­фе, а по­сле сме­ны фор­ма­ции ста­но­вит­ся вла­де­ли­цей ма­га­зи­на, мод­ные ве­щи во­зит из сто­лиц и за­гра­ниц, име­ет свою ох­ра­ну, боль­шой бур­жуй­кой ста­но­вит­ся… Судь­бы ге­ро­ев лег­ко, но в то же вре­мя за­мет­но про­хо­дят че­рез паль­цы ав­то­ра – лишь слег­ка под­вер­га­ясь ги­пер­бо­ли­за­ции за счёт вы­де­ле­ния эпи­зо­дов, фраг­мен­тов пу­ти. Так же стран­но­ва­то смо­т­рит­ся, ви­ди­мо, до кон­ца не до­ве­дён­ная пе­ре­име­нов­ка то­по­ни­ми­ки: го­род на­зы­ва­ет­ся в ро­ма­не Пим­ском, а вот ре­ка Тамь, а граж­дан­ки и граж­да­не, со­от­вет­ст­вен­но, та­ми­чи и та­мич­ки. Ка­жет­ся мне, что ро­ман пи­сал­ся имен­но в том бес­по­кой­ном со­сто­я­нии, о ко­то­ром он и по­ве­ст­ву­ет – пе­ре­ст­рой­ка это имен­но тря­с­ка, это не­су­ра­зи­ца, не­сты­ков­ки мно­го­го…

Один из дру­зей Кли­мы­че­ва, име­ю­щий сеть ре­с­то­ра­нов и ка­фе «Дран­магд» (вот тут от­ча­и­ва­юсь рас­ши­ф­ро­вать – всё спи­сы­ваю на не­мец­кий ма­нер всей но­вой то­по­ни­ми­ки го­ро­да, где до не­дав­не­го вре­ме­ни си­дел с 1991-го бес­смен­ный фольк­сдойч Кресс) – ста­но­вит­ся ми­ше­нью рей­дер­ских атак… Ещё од­на сце­на «о вре­мен». Его по­пыт­ка ус­т­ро­ить пир на весь го­род, что­бы рас­про­ст­ра­ня­е­мые кон­ку­рен­та­ми слу­хи о чер­вях в пи­ще пе­ре­ста­ли цир­ку­ли­ро­вать – пре­вра­ща­ет­ся в бук­валь­ное за­ли­ва­ние дерь­мом ре­с­то­ра­на. Не­сколь­ко ма­шин ас­се­ни­за­то­ров по­до­гна­ны к ок­нам и сли­ва­ют со­дер­жи­мое в зал, на­би­тый де­ли­ка­те­са­ми и топ-мо­де­ля­ми. Это­му мен­ты не ме­ша­ют, рав­но как и под­ры­ву всех сто­я­щих у ре­с­то­ра­на ма­шин. Ко­ло­рит­но… И от­сю­да же, без па­уз и раз­би­е­ния ре­аль­но­с­ти на гла­вы, от этой но­во­рус­ской дей­ст­ви­тель­но­с­ти Кли­мы­чев идёт ста­рым де­ре­вян­ным Том­ском, опи­сы­вая его рез­ную кра­со­ту. По­двиг пи­са­те­ля, не ина­че – не­от­рыв­но вни­ма­тель­но сле­дить и за яр­ки­ми вспыш­ка­ми ка­пи­та­ли­с­ти­че­с­ко­го урод­ст­ва, и за мер­ным те­че­ни­ем кра­сот преж­ней ку­пе­че­с­кой жиз­ни.

Глав­ное, что сле­ду­ет из все­го это­го мно­го­го­ло­сия пе­ре­мен: об­ще­ст­во, ещё не­дав­но ор­га­ни­зо­ван­ное по со­вет­ско­му про­ек­ту, ор­га­ни­зо­ван­ное в пар­тию, Со­юз пи­са­те­лей etc – за­ни­ма­ет­ся пла­но­мер­но са­мо­раз­ру­ше­ни­ем. Сто­ит лишь слег­ка при­под­нять один из не­до­стат­ков или сла­бых пунк­тов об­ще­ст­ва – и в со­от­вет­ст­вии с та­ким ре­ль­е­фом, при та­кой ие­рар­хии цен­но­с­тей (точ­нее – оце­нок) об­ще­ст­во нач­нёт рас­сы­пать­ся. Хо­ро­шо, что Кли­мы­чев пре­дель­но близ­ко к ши­зо­ид­но­му ори­ги­на­лу из­ло­жил миф о ДК им. Ста­ли­на. Но ведь пол­но до сих пор лю­дей, на по­доб­ных стра­шил­ках стро­я­щих своё ми­ро­воз­зре­ние – оп­рав­ды­ва­ю­щих ны­неш­нее про­зя­ба­ние и ре­г­ресс тем, что «рань­ше бы­ло ху­же». Как оно бы­ло в са­мом кон­це пер­вой со­вет­ской дис­тан­ции – Кли­мы­чев то­же по­ка­зал чёт­ко. На­при­мер, за из­да­ние кни­ги в се­рии ЖЗЛ в 1970-х ав­то­ры по­лу­ча­ли при­мер­но 30 ты­сяч руб­лей. Вот вам и ма­ши­ны, и квар­ти­ры. За это и бо­ро­лись друг с дру­гом – соц­со­рев­но­ва­ние тут бы­ло по­кру­че кон­ку­рен­ции бур­жу­аз­ной. В кон­це кон­цов, да­же сквозь ин­три­ги и сво­е­ко­ры­с­тие дру­зей-кон­ку­рен­тов (а бур­жу­аз­ная хват­ка у пи­са­те­лей бы­ла раз­ви­та в СССР ку­да хле­ще про­чих – на­де­лён­ные при­ви­ле­ги­я­ми и до­стой­ней­ши­ми го­но­ра­ра­ми, они хо­те­ли ещё боль­ше), он по­лу­ча­ет и квар­ти­ру, и из­ве­ст­ность – сво­им тру­дом, ко­неч­но. Упор­ным пи­са­тель­ским тру­дом. А те, кто за­хо­тел все­го и сра­зу – ли­бо умер­ли под то­по­ром ре­форм, ли­бо же та­ки да, обо­га­ти­лись – еди­ни­цы…

Тон­кой се­ре­б­ря­ной ни­тью впле­те­на судь­ба Еф­ро­си­ньи Ива­нов­ны, ком­со­мол­ки двад­ца­тых го­дов – ко­то­рая для де­тей бе­га­ет за де­фи­ци­том, от­ста­и­ва­ет все пе­ре­ст­ро­еч­ные оче­ре­ди за кол­ба­сой, но не роп­щет. Ка­кие-то ма­лю­сень­кие ра­до­с­ти бы­та, се­ре­б­ря­ные штуч­ки на сто­ле, с тех са­мых лет про­рыв­ной ин­ду­с­т­ри­а­ли­за­ции сбе­ре­жён­ные – вот её ус­ла­да в оди­но­че­ст­ве. Гла­за её ис­крят­ся мо­ло­до­с­тью ком­му­низ­ма – и это как раз бе­сит де­тей и вну­ков. Она, с дет­са­да вос­пи­тав­шая мно­гих том­ских ака­де­ми­ков, жи­вёт в «де­ре­вяш­ке», в ком­му­нал­ке, как Клю­ев ря­дом с кри­ми­наль­ны­ми, за­пой­ны­ми се­мь­я­ми… Квар­ти­ру свою за­ве­щать род­ным не со­би­ра­ет­ся – она мыс­лит го­су­дар­ст­вен­но, она од­на, вот в этом ти­пич­но том­ском де­ре­вян­ном до­миш­ке ве­дёт вну­т­рен­ний ди­а­лог со всем об­ще­ст­вом, ему, а не ча­с­той сво­ей се­мей­ке за­ве­щая то не­мно­гое, что го­су­дар­ст­во и да­ло… Есть тут ло­ги­ка? Есть – но она пре­дель­но чуж­да на­шим со­вре­мен­ни­кам, пе­ре­жив­шим при­ва­ти­за­цию все­го и вся.

Га­зет­ное сло­во Кли­мы­че­ва за­став­ля­ет вла­с­ти улуч­шить быт ком­му­ни­ст­ки – что ей, де­вя­но­с­то­лет­ней, про­дле­ва­ет жизнь, но не­на­дол­го. Она гиб­нет так, как бо­я­лась по­гиб­нуть моя ба­буш­ка, то­же дол­го­жи­тель­ни­ца и лич­но Ле­ни­на слу­шав­шая оп­ти­ми­ст­ка-ре­корд­с­мен­ка Эпо­хи – ло­ма­ет шей­ку бе­д­ра. Что ха­рак­тер­но и по­зор­но для По­стэ­по­хи – её род­ные де­ла­ют всё, чтоб ста­руш­ка по­ско­рее умер­ла в боль­ни­це, и спеш­но де­лят на­след­ст­во, им до­ступ­ное. Ком­на­та в де­ре­вяш­ке им не до­ста­ёт­ся, за что умо­рен­ную да­же на по­мин­ках ко­с­те­рят… Не вся ли Эпо­ха, по­ру­ган­ная на­след­ни­ка­ми, ко­то­рые пу­с­ти­ли на­ра­бот­ки по­ко­ле­ний аль­т­ру­и­с­тов не по на­зна­че­нию, по­да­ри­ли оли­гар­хам – не вся ли судь­ба СССР, по воз­ра­с­ту рав­ная че­ло­ве­че­с­кой жиз­ни, вы­ра­же­на тут? 

Дмитрий ЧЁРНЫЙ,
ТОМСК – МОСКВА