Литературная Россия
       
Литературная Россия
Еженедельная газета писателей России
Редакция | Архив | Книги | Реклама |  КонкурсыЖить не по лжиКазачьему роду нет переводуЯ был бессмертен в каждом слове  | Наши мероприятияФоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Казачьему роду нет переводу»Фоторепортаж с церемонии награждения конкурса «Честь имею» | Журнал Мир Севера
     RSS  

Новости

17-04-2015
Образовательная шизофрения на литературной основе
В 2014 году привелось познакомиться с тем, как нынче проводится Всероссийская олимпиада по литературе, которой рулит НИЦ Высшая школа экономики..
17-04-2015
Какую память оставил в Костроме о себе бывший губернатор Слюняев–Албин
Здравствуйте, Дмитрий Чёрный! Решил обратиться непосредственно к Вам, поскольку наши материалы в «ЛР» от 14 ноября минувшего года были сведены на одном развороте...
17-04-2015
Юбилей на берегах Невы
60 лет журнал «Нева» омывает берега классического, пушкинского Санкт-Петербурга, доходя по бесчисленным каналам до всех точек на карте страны...

Архив : №12. 23.03.2012

Своя земля

 Не­слом­лен­ный род

 

– Вот здесь по­хо­ро­не­но не­сколь­ко де­тей. А там вон, на даль­ней ме­же – де­душ­ка.

Отец ози­ра­ет­ся по сто­ро­нам, ма­шет ру­ка­ми, слов­но бо­ит­ся че­го-то не ус­петь.

Я смо­т­рю на чёр­ные ко­мья све­же­вспа­хан­ной, на­по­ён­ной вес­ной зем­ли, и мне ка­жет­ся, что всё это бы­ло сов­сем не­дав­но, толь­ко что.

Три­над­цать умер­ших го­лод­ной смер­тью ка­за­чат, мо­их не вы­рос­ших дво­ю­род­ных ба­бу­шек и де­ду­шек. И че­тыр­над­ца­тый – пра­дед. Он до по­след­не­го бо­рол­ся за жизнь де­тей. Ис­кал в ве­сен­ней сте­пи съе­доб­ные тра­вы, ко­ре­нья. Что­бы хоть кто-то до­тя­нул до спа­си­тель­но­го ку­бан­ско­го ле­та.

Алексей ПОЛУБОТА
Алексей ПОЛУБОТА

Тро­их та­ки вы­рвал из за­гре­бу­щих рук смер­ти. Но сам вы­рвать­ся не су­мел. Его и по­хо­ро­ни­ли там, где он с пуч­ком трав в ру­ках по­след­ний раз глот­нул горь­ко­го зем­но­го воз­ду­ха.

Я не раз слы­шал эту ис­то­рию от от­ца. Ча­ще во вре­мя за­тя­нув­ших­ся за­сто­лий, ког­да ал­ко­голь, бу­до­ра­жа кровь, про­би­ва­ет брешь в не­ви­ди­мых, но проч­ных сте­нах, ко­то­рые лю­ди воз­во­дят меж­ду со­бой.

На­ча­ло трид­ца­тых. То, что те­перь на­зы­ва­ют го­ло­до­мо­ром. У се­мьи ка­за­ка Фё­до­ра По­лу­бо­та из ху­то­ра Трёх­сель­ско­го ото­б­ра­ли боль­шой, до­б­рот­ный дом, вы­греб­ли под­чи­с­тую всё зер­но. Да­же се­мен­ное, то, что долж­но бы­ло пой­ти на но­вый уро­жай. На­ка­за­ние за не­по­кор­ст­во: мол, не­ча бы­ло ук­ры­вать хлеб от вла­с­ти. Да, ей, но­вой вла­с­ти, что­бы ут­вер­дить­ся, на­до бы­ло сло­мить хре­бет сво­е­воль­но­му ка­за­че­ст­ву. И од­ним из по­звон­ков – ока­зал­ся мой род. Впро­чем, сло­мить до кон­ца так и не уда­лось. Пра­ба­буш­ка Ма­ри­на Ле­он­ть­ев­на, та са­мая, что, ос­ла­бев, уже не мог­ла до­брать­ся до клад­би­ща и за­ры­ва­ла сво­их от­му­чив­ших­ся де­тей ря­дом с до­мом, так и не всту­пи­ла в кол­хоз. Пе­ре­жи­ла Ста­ли­на, но не всту­пи­ла. Ру­ко­дель­ни­ча­ла, пе­ла на свадь­бах и пра­зд­ни­ках, вра­че­ва­ла ху­то­рян, и, ко­неч­но, ра­бо­та­ла на ос­тав­лен­ном ей на­де­ле зем­ли. Пе­ред ним и стою сей­час я, её трид­ца­ти­пя­ти­лет­ний прав­нук.

Есть ка­кая-то ну­т­ря­ная, гроз­ная да­же си­ла в уголь­ной чер­но­те вспа­хан­но­го чер­но­зё­ма. Я, ро­див­ший­ся и вы­рос­ший на Край­нем Се­ве­ре, чув­ст­вую, что эта, во­брав­шая в се­бя те­ла мо­их пред­ков зем­ля, – моя.

Дав­но пы­тал­ся я пред­ста­вить её, смут­но жи­ву­щую во мне зем­лю. Из от­ры­воч­ных рас­ска­зов род­ных она пред­став­ля­лась мне поч­ти бы­лин­ной. Под­ро­ст­ком ме­ня при­вез­ли на встре­чу с ба­буш­кой Ма­ру­сей. Од­ной из тех трёх, кто вы­жил в го­ло­до­мор. Она го­во­ри­ла на ис­че­за­ю­щем ку­бан­ском ди­а­лек­те – сме­си ук­ра­ин­ских и рус­ских слов. Не всё мне бы­ло по­нят­но. Да и слу­шал я боль­ше из веж­ли­во­с­ти. Но од­на ис­то­рия за­пом­ни­лась. Про­изо­ш­ла она, ви­ди­мо, в кон­це граж­дан­ской вой­ны или сра­зу по­сле неё.

Пра­дед Ти­мо­фей лю­бил и по­ни­мал ло­ша­дей. Был у не­го лю­би­мый пре­дан­ный конь. Пра­дед про­ве­рял его вер­ность плёт­кой. Ло­жил­ся под но­ги ко­ню и хле­с­тал по бо­кам. Конь, не ше­лох­нув­шись, сто­ял как вко­пан­ный. А ес­ли хо­зя­ин, за­гу­ляв в гос­тях, за­сы­пал в сед­ле, он бе­реж­но до­во­зил его до до­му. Ну, ко­неч­но, и пра­дед ду­ши не ча­ял в сво­ём пре­дан­ном дру­ге. Хо­лил и бе­рёг. Ино­гда да­же спал на ко­нюш­не, об­няв жи­во­ти­ну.

И вот од­наж­ды у ка­за­ка про­па­ли два луч­ших ко­ня. Вре­мя бы­ло смут­ное, и до­знать­ся, кто их увёл со дво­ра, не по­лу­чи­лось. Тог­да пра­дед по­шёл к кол­ду­ну. «Твой луч­ший друг увёл тво­их ко­ней», – ска­зал кол­дун. А луч­шим дру­гом, «ку­на­ком» был чер­кес из со­сед­не­го ау­ла.

Ка­зак от­пра­вил­ся в аул.

– Ес­ли за­в­т­ра не вер­нёшь ко­ней, всю се­мью по­ру­баю. И тех, что в люль­ке, не по­ща­жу, ру­ка не дрог­нэт!

Я вдруг пред­ста­вил по­лу­тём­ную, пах­ну­щую зем­лёй сак­лю и мо­гу­че­го ка­за­ка, ок­ру­жён­но­го се­мей­ст­вом на­сто­ро­жен­ных, уголь­но свер­ка­ю­щих гла­за­ми гор­цев.

На сле­ду­ю­щее ут­ро ко­ни бы­ли воз­вра­ще­ны.

Не знаю, со­вер­шил бы пра­дед свою страш­ную рас­пра­ву, ес­ли бы чер­ке­сы за­упря­ми­лись. Яс­но толь­ко, что бы­ла в нём не­пре­ре­ка­е­мая си­ла и уве­рен­ность в сво­ей пра­во­те, ко­то­рых так не хва­та­ет нам, ны­неш­ним жи­те­лям ко­рен­ной Рос­сии, ког­да мы име­ем де­ло с рас­по­я­сав­ши­ми­ся гос­тя­ми с Кав­ка­за. Да вот и здесь во вре­мя встре­чи с от­цо­вы­ми дру­зь­я­ми дет­ст­ва в со­сед­нем ху­то­ре Род­ни­ков­ском за­шёл раз­го­вор о бу­ду­щем ме­ст­но­го кол­хо­за и о чер­ке­сах, жи­ву­щих по ту сто­ро­ну сво­е­нрав­но­го, гроз­но пе­ня­ще­го чёр­ные ве­сен­ние во­ды Уру­па.

– Кол­хо­за нет уже, счи­тай. Зем­лю его чер­ке­сы к ру­кам при­бра­ли. Си­ла у них.

– Но ведь кол­хоз­ни­кам паи долж­ны бы­ли до­стать­ся?

– Долж­ны-то долж­ны, да вы­шло по-ино­му. Не­ко­му тут за кол­хоз­ную зем­лю бо­роть­ся. Каж­дый сам по се­бе.

Я, раз­го­ря­чён­ный вод­кой из пла­с­ти­ко­вых ста­кан­чи­ков, на­чал бы­ло убеж­дать, что нель­зя так, на­до объ­е­ди­нять­ся, что­бы от­сто­ять свою зем­лю, своё пра­во жить на ней. Од­на­ко, вспом­нив, что в соб­ст­вен­ном мос­ков­ском дво­ре уже пол­го­да при­хо­дит­ся тер­петь шум­ли­вую по ве­че­рам ком­па­нию кав­каз­ской мо­ло­дё­жи, уме­рил свой пыл.

Сын мой Сла­ва вме­с­те с тро­ю­род­ным бра­том Ни­ки­той ра­ду­ют­ся ве­сен­не­му дню, бе­га­ют по зе­ле­не­ю­щей ме­же, ма­шут где-то най­ден­ны­ми за­ос­т­рён­ны­ми пал­ка­ми, пу­гая су­е­тли­во-вкрад­чи­вых ку­риц.

– Сла­вик, вон ви­дишь до­мик за­бро­шен­ный, там мы жи­ли с ба­буш­кой. Зи­мой вол­ки под са­мые ок­на из сте­пи при­бе­га­ли. Во­ют, а мы на пе­чи друг к дру­гу жмём­ся, – страш­но, – рас­ска­зы­ва­ет дед вну­ку.

– А по­че­му вы их не уби­ва­ли из ру­жья?

– Ка­кое там ру­жьё, не бы­ло...

– А я бы всё рав­но пал­кой их, пал­кой, – Сла­ва во­ин­ст­вен­но ма­шет сво­им «ко­пь­ём».

Вряд ли по­ни­ма­ет он сей­час, что это за ме­с­то, ку­да при­вез­ли его взрос­лые род­ст­вен­ни­ки, хо­тя я и пы­тал­ся объ­яс­нить ему. Ну что ж, мо­жет быть, ис­под­воль за­па­дёт жи­ви­тель­ное зер­но в его дет­ски от­кры­тую впе­чат­ле­ни­ям, как эта вспа­хан­ная зем­ля – солн­цу, ду­шу. Мо­жет быть, че­рез го­ды про­ра­с­тёт оно тя­гой к по­зна­нию сво­их кор­ней. Той тя­гой, что при­ве­ла ме­ня сю­да. И так по­лу­чи­лось, что не од­но­го ме­ня при­ве­ла. По­влек­ла она за­од­но и от­ца, ко­то­рый 13 лет не был на ро­ди­не, и, как сам он за­дум­чи­во ска­зал, по­ехал про­щать­ся с Ку­ба­нью, и се­с­т­ру его, мою тё­тю Лю­ду.

Жи­вя в мно­го­ли­кой не­при­ка­ян­ной Моск­ве, стал я опа­сать­ся, что де­ти мои по­те­ря­ют ни­точ­ку ро­до­во­го клуб­ка, не бу­дут ощу­щать се­бя со­при­ча­ст­ны­ми к тем ме­с­там, ко­то­рые по­ли­ты по­том и кро­вью их пред­ков. А зна­чит, и от­но­ше­ние к стра­не у них бу­дет, как у мно­гих сей­час – по­тре­би­тель­ское. Пло­хо здесь, в Рос­сии? Ни­че­го, эми­г­ри­ру­ем ту­да, где жир­нее кор­мят...

Иду с де­ть­ми в не­рас­па­хан­ную степь, ту­да, где, за­брав­шись на се­ре­ди­ну бу­ро­го пло­с­ко­го­рья, ма­я­чит ни­зень­кая бе­ло-го­лу­бая цер­ковь.

День раз­гу­лял­ся. Пер­вый по-на­сто­я­ще­му ве­сен­ний день за поч­ти не­де­лю, что мы здесь. Опыт дав­но уже оту­чил ме­ня силь­но до­ве­рять тем кар­ти­нам, ко­то­рые ри­су­ет во­об­ра­же­ние на­ка­ну­не боль­шой вол­ну­ю­щей до­ро­ги. И всё же, впер­вые в жиз­ни от­прав­ля­ясь на ве­сен­нюю Ку­бань, я в глу­би­не ду­ши на­де­ял­ся уви­деть по­лы­ха­ю­щие жад­ным цве­те­ни­ем са­ды, ок­роп­лён­ную яр­ки­ми ве­сен­ни­ми цве­та­ми степь, дро­жа­щие в го­лу­бой дым­ке го­ры. А вме­с­то это­го – ог­ром­ные се­рые лу­жи, жир­но бле­с­тя­щие гря­зью до­ро­ги, не­у­ют­но чер­не­ю­щие го­лы­ми вет­вя­ми де­ре­вья и не­у­ём­ный ве­тер, вы­це­жи­ва­ю­щий из рас­тя­нув­ших­ся во всё не­бо туч зяб­кую мо­рось. Что ж, на­до быть бла­го­дар­ным уже за то, что хо­тя бы се­го­дня, в та­кой важ­ный день по­го­да ра­ду­ет нас. Я вды­хаю по­до­б­рев­ший ве­тер, улы­ба­юсь кро­хот­ным неж­но-бе­лым цве­там под но­га­ми, за­гля­ды­ва­юсь на взды­ма­ю­щий­ся к не­бу пе­пель­но-бу­рый про­стор. «Эх, на ко­не бы, да ту­да, за эти хол­мы, вдо­гон­ку звон­ко­но­го­му стре­ми­тель­но­му сча­с­тью!» – ду­маю я, ни ра­зу не ска­кав­ший на ко­не, по­то­мок ка­за­ков. Де­ти, на­вер­ное, чув­ст­ву­ют что-то по­доб­ное, под­пры­ги­ва­ют, бе­га­ют друг за дру­гом. Впро­чем, вско­ре мы по­во­ра­чи­ва­ем на­зад, к ма­ши­не. Силь­но не раз­гу­ля­ешь­ся. Ана­то­лий Ми­хай­ло­вич, брат от­ца, наш про­вод­ник и во­ди­тель, не­дав­но пе­ре­жил ин­сульт. Он в от­ли­чие от бра­та и се­с­т­ры на­всег­да осел на ма­лой ро­ди­не, и по­то­му во­пре­ки не­здо­ро­вью счи­та­ет хо­зяй­ским дол­гом сво­зить нас в ро­до­вые ме­с­та. Од­на­ко да­ёт­ся ему этот долг не­лег­ко…

И тут у ма­ши­ны вы­яс­ня­ет­ся, что Ни­ки­та по­те­рял до­ро­гой мо­биль­ник.

– Ты по­сле Род­ни­ков­ско­го в ру­ках его дер­жал? Точ­но?! А в степь брал с со­бой? – сып­лют­ся во­про­сы на рас­те­ряв­ше­го­ся пар­ниш­ку.

Тот не­уве­рен­но ки­ва­ет го­ло­вой.

Мы сно­ва, но с сов­сем уже дру­гим на­ст­ро­е­ни­ем идём в степь. Я то и де­ло вы­зы­ваю Ни­ки­тин но­мер, что­бы по зву­ку най­ти эту ду­рац­кую иг­руш­ку. На­до же, та­кая по­езд­ка и... Не­уже­ли всё впе­чат­ле­ние бу­дет сма­за­но из-за ку­с­ка пла­с­ти­ка с ми­к­ро­схе­мой вну­т­ри?

Про­блуж­дав ми­нут де­сять, воз­вра­ща­ем­ся. Не дой­дя пол­сот­ни ме­т­ров до ма­ши­ны, я чув­ст­вую – что-то из­ме­ни­лось. И в луч­шую сто­ро­ну. Род­ные ве­се­ло бе­се­ду­ют с кем-то. При­гля­дев­шись, ви­жу, что это тот са­мый до­б­ро­душ­ный ще­ти­ни­с­то-се­дой му­жик, ко­то­рый с пол­ча­са на­зад че­рез из­го­родь раз­го­ва­ри­вал со мной. Он ска­зал тог­да, что по­мнит мо­е­го от­ца и дя­дю. Я это­му как-то не при­дал зна­че­ния. А сей­час, ви­жу по ли­цам, они ра­ды друг дру­гу, что-то вспо­ми­на­ют из срод­нив­ше­го их дет­ст­ва. Се­ля­нин – грек по на­ци­о­наль­но­с­ти. Он рас­ска­зы­ва­ет о том, что с се­мь­ёй уез­жал ис­кать сча­с­тье на зем­ле, ко­то­рую его пред­ки не­сколь­ко ве­ков на­зад по­ки­ну­ли, и то­же, на­вер­но, в по­ис­ках луч­шей до­ли. Но вот как бы­ва­ет: ла­с­ко­вая, оза­рён­ная си­я­ни­ем тёп­лых мо­рей ис­то­ри­че­с­кая ро­ди­на не смог­ла за­ме­нить ро­ди­ны на­сто­я­щей. Вот уже не­сколь­ко лет как они вер­ну­лись и за­но­во об­жи­ва­ют­ся в род­ном се­ле.

– А мо­биль­ный-то что?

– Не там ис­ка­ли, Алек­сей Вик­то­ро­вич, – с ехид­цей смо­т­рит на ме­ня дя­дя То­ля.

Ока­зы­ва­ет­ся, те­ле­фон ва­лял­ся не­да­ле­ко от ма­ши­ны, где его по сиг­наль­но­му пи­с­ку и на­шли.

Ну вот, не­бо сно­ва ста­но­вит­ся си­ней, а ве­тер ла­с­ко­вей.

На­до уез­жать. Грек вдруг сры­ва­ет­ся с ме­с­та, ку­да-то бе­жит. «По­го­ди­те ми­ну­ту!» – кри­чит на бе­гу. Ког­да мы уже си­дим в ма­ши­не, он про­со­вы­ва­ет нам бу­тыл­ку са­мо­гон­ки.

– Ви­но­град­ная, чи­с­тей­шая!

 

По­след­нее ме­с­то, ку­да мы со­би­ра­лись за­ехать — клад­би­ще в Трёх­сель­ском. Там на­хо­дит­ся мо­ги­ла Ма­ри­ны Ле­он­ть­ев­ны, ба­буш­ки от­ца. Так по­лу­чи­лось, что де­сят­ки лет ни­кто из род­ных не на­ве­щал её. А меж­ду тем ба­буш­ка бы­ла от­цу вто­рой, и ско­рей да­же пер­вой ма­те­рью. Ведь это она вы­хо­ди­ла его, рож­дён­но­го в го­лод­ном по­сле­во­ен­но­му го­ду, ког­да да­же род­ная мать На­деж­да Фё­до­ров­на от­ка­за­лась от сво­е­го не­до­но­шен­но­го пер­вен­ца.

– Вряд ли со­хра­ни­лась мо­ги­ла, – го­во­рит Ана­то­лий Ми­хай­ло­вич, – я за­ез­жал сю­да, ис­кал... Те­перь здесь гре­ков хо­ро­нят.

Од­на­ко отец идёт бы­с­т­ро, по­ви­ну­ясь ох­ва­тив­ше­му ему по­ры­ву. Он был на по­хо­ро­нах ба­буш­ки, и сей­час в па­мя­ти его вос­кре­са­ют кар­ти­ны поч­ти по­лу­ве­ко­вой дав­но­с­ти. Че­рез не­сколь­ко ми­нут мы сто­им у не­вы­со­ко­го хол­ми­ка, на ко­то­ром уже про­буж­да­ют­ся к жиз­ни скром­ные цве­ты.

– Зна­чит, уха­жи­ва­ет кто-то за мо­гил­кой. По­мнят ещё на ху­то­ре о ба­буш­ке, – я ви­жу на гла­зах от­ца слё­зы.

– Ну, те­перь мне ещё па­ру лет на­до за­дер­жать­ся на этом све­те. Под­на­ко­пить де­нег, обу­с­т­ро­ить тут, как по­ло­же­но, – го­во­рит Ана­то­лий Ми­хай­ло­вич.

В эту ми­ну­ту я чув­ст­вую се­бя при­ча­ст­ным к важ­но­му со­бы­тию в жиз­ни на­ше­го ро­да.

 

Пят­над­цать со­ток

 

Ну и по­год­ка. Не да­ёт да­ле­ко уй­ти со дво­ра. На до­ро­гах рас­кис­шая ку­бан­ская грязь. Ку­да тут пой­дёшь в го­род­ской обу­ви. А са­пог на мой раз­мер у род­ст­вен­ни­ков не на­шлось. Да ещё ве­тер этот бес­ко­неч­ный. Но­чью га­зо­вый аг­ре­гат, со­гре­ва­ю­щий дом мо­е­го дво­ю­род­но­го бра­та Вик­то­ра, за­ду­ло, и я чув­ст­вую, что за­бо­ле­ваю.

Род­ные в по­всед­нев­ных хло­по­тах – кре­с­ть­ян­ское хо­зяй­ст­во не тер­пит про­сто­ев. Быч­ки, ко­ро­ва, сви­ньи, ку­ры – толь­ко ус­пе­вай по­во­ра­чи­вать­ся.

А я вро­де как не при де­лах. Па­ру дней на­зад в по­лу­шут­ку пред­ло­жил свою по­мощь.

– За­чем те­бе это на­до, в на­во­зе ма­зать­ся, – от­мах­ну­лась же­на бра­та.

Свет­ла­на – го­род­ская де­вуш­ка. Рас­ска­зы­ва­ла, как по­ш­ла пер­вый раз до­ить ко­ро­ву в бе­лых но­с­ках и по­че­му-то с пал­кой. Сна­ча­ла она встре­ти­ла ме­ня, сто­лич­но­го гос­тя, на­сто­ро­жен­но. По­том, уви­дев, что я не ки­чусь го­род­ским по­ло­же­ни­ем, ста­ла про­ще и при­вет­ли­вее.

Ве­тер, ка­жет­ся, не­мно­го сти­ха­ет. Что же, и даль­ше кис­нуть в без­дей­ст­вии? И вот я ре­ша­юсь.

– Сла­ва, пой­дём схо­дим на на­шу зем­лю.

– А ку­да это? – удив­ля­ет­ся сын.

– Я же те­бе по­ка­зы­вал...

Взяв то­пор, идём к не­боль­шо­му, за­ра­с­та­ю­ще­му ака­ци­ей уча­ст­ку. Зем­ля эта лет двад­цать на­зад бы­ла куп­ле­на мо­им от­цом. Ка­жет­ся, бы­ли тог­да пла­ны у ро­ди­те­лей при­ез­жать сю­да каж­дое ле­то, а то и во­все, вый­дя на пен­сию, пе­ре­се­лить­ся в По­пут­ную. Но как-то не сло­жи­лось. Часть зем­ли с до­мом на ней про­да­ли. А ос­тав­ши­е­ся пят­над­цать со­ток бла­го­дат­но­го ку­бан­ско­го чер­но­зё­ма так и ос­та­лись без хо­зяй­ско­го при­смо­т­ра. И не­из­ве­ст­но, что с ни­ми де­лать. Вро­де бы, по уму на­до про­дать. Да толь­ко воз­ни мно­го, а день­ги вы­ру­чишь не та­кие уж боль­шие...

– Мо­жет, на те­бя эту зем­лю офор­мить? – спра­ши­ва­ет ино­гда отец.

А я, что я... Тут сво­их го­род­ских дел не обе­рёшь­ся. Что я бу­ду де­лать с этой зем­лёй?

А вот уви­дел её, и что-то глу­бо­ко вну­т­ри ше­вель­ну­лось. Так вот, что ли, и от­дать пол­зу­чим за­рос­лям ака­ции свою зем­лю на за­ра­с­та­ние?

– Да­вай, Сла­ва, ру­би по­ни­же, на­и­с­ко­сок.

Сын, ох­ва­чен­ный во­ин­ст­вен­ным по­ры­вом, на­бра­сы­ва­ет­ся на ака­цию, но ско­ро ус­та­ёт.

Ме­ня­ясь, мы ва­лим тон­кие ко­лю­чие де­рев­ца. Они не так-то про­сто от­да­ют свои жиз­ни, уп­ря­мо дер­жат­ся за кор­ни, но­ро­вят за­но­зить ко­люч­ка­ми ли­цо и ру­ки. Ве­тер, вновь сви­ре­пея, на­бра­сы­ва­ет­ся на нас, сры­ва­ет с низ­ких бес­фор­мен­но-се­рых туч хо­лод­ные кап­ли дож­дя. Сын не жа­лу­ет­ся. И это нра­вит­ся мне.

– Па­па, а ведь это жи­вые де­ре­вья, по­че­му мы их ру­бим?

– По­ни­ма­ешь, это в го­ро­де на­до бе­речь каж­дое де­ре­во. А эта зем­ля для то­го, что­бы кор­мить лю­дей, на ней кар­тош­ку, по­ми­до­ры на­до са­жать. А ака­ция рас­ти здесь не долж­на.

Сын, ка­жет­ся, по­нял, со­глас­но ки­ва­ет го­ло­вой.

Ну и ве­тер... Мо­жет быть, вер­нуть­ся в дом? А то ведь про­сту­жусь окон­ча­тель­но. Да и тол­ку-то в на­шем на­ско­ке. Вон их сколь­ко, по­бе­гов ака­ции, – сот­ни. А мы ед­ва де­сят­ка три по­ва­ли­ли. Ну, оси­лим ещё столь­ко же. Уе­дем, всё здесь ещё силь­нее за­ра­с­тёт.

Сын не­уме­ло ма­шет то­по­ром, пы­та­ясь пе­ре­ру­бить уп­ру­гие, как ней­лон, дре­вес­ные во­лок­на. Гля­дя на не­го, я вдруг пы­та­юсь пред­ста­вить се­бя жи­ву­щим здесь, в По­пут­ной. В са­мом де­ле, сам же столь­ко раз ру­гал­ся на Моск­ву же­не-моск­вич­ке. Сам же го­во­рил и ду­мал о том, что на­до де­лать что-то, от че­го лю­дям и се­бе бу­дет на­сто­я­щая не­о­спо­ри­мая поль­за. Вот кар­тош­ка, огур­цы, сви­ни­на все­гда и всем нуж­ны. А сти­хи, ста­тьи, очер­ки? Жи­вут же здесь лю­ди, ни­че­го та­ко­го не чи­та­ют и уж тем бо­лее не пи­шут.

Вик­тор, дво­ю­род­ный брат, жи­вёт хо­зяй­ст­вом. Ему не­ког­да раз­мы­ш­лять о том, спра­вед­ли­во ли ус­т­ро­ен этот мир. И да­же не­ког­да схо­дить в цер­ковь по­ка­ять­ся в том, что же­нат на ку­ме.

– Есть де­ла по­важ­нее, бра­тик, – от­ве­тил он мне, ког­да я по­со­ве­то­вал ему сде­лать это.

Со Свет­ла­ной они со­шлись ра­ди де­тей. У каж­до­го уже бы­ло по доч­ке. Пер­вая же­на Вик­то­ра по­гиб­ла в ав­то­ка­та­с­т­ро­фе. И он до сих пор ви­нит се­бя в её смер­ти. Ведь это он на­сто­ял, что­бы они по­еха­ли тор­го­вать на ры­нок в тот зло­по­луч­ный день. Не по­ве­рил её пло­хо­му пред­чув­ст­вию.

Меч­та Вик­то­ра так раз­вер­нуть хо­зяй­ст­во, что­бы жить в сво­ей ста­ни­це «по-цар­ски». Он уже и сей­час мо­жет поз­во­лить се­бе на­нять «бом­жей» на гряз­ную ра­бо­ту. Но часть её всё-та­ки при­хо­дит­ся де­лать са­мо­му.

По край­ней ме­ре, он зна­ет, че­го хо­чет, и че­ст­но го­во­рит об этом. А я, че­го хо­чу я?

Вче­ра но­чью, ког­да мы с бра­том тя­ну­ли не пер­вый уже литр пи­ва, я кив­нул на эк­ран те­ле­ви­зо­ра.

– Вот этот му­жик рань­ше был жур­на­ли­с­том, пи­сал за­каз­ные ста­тьи, в смыс­ле, ко­го свер­ху ска­жут, в га­зе­те гря­зью об­ли­вал. А те­перь – де­пу­тат.

– И ты та­кой бу­дешь, – от­ве­тил брат.

– Это по­че­му?!

– Жизнь та­кая.

И я, что­бы не за­ре­кать­ся, ни­че­го не стал от­ве­чать ему. В са­мом де­ле, кто се­го­дня мо­жет быть до кон­ца уве­рен, что ус­то­ит пе­ред ис­ку­ше­ни­ем боль­ших и да­же не очень боль­ших де­нег?!

Брат ког­да-то раз и на­всег­да ре­шил для се­бя, что жить на­до по тем за­ко­нам и по­ня­ти­ям, ко­то­рые дик­ту­ет вре­мя и об­сто­я­тель­ст­ва. А я всё пы­та­юсь что-то до­ка­зать се­бе и ок­ру­жа­ю­щим. На­при­мер, что день­ги – это не глав­ное. При этом сам же, вспо­ми­ная не­сколь­ко слу­ча­ев из про­шло­го, со­мне­ва­юсь, прав ли был, ког­да со­зна­тель­но по­сту­пал в ущерб ко­шель­ку и ка­рь­е­ре. Так кто же из нас че­ст­нее?

За на­ми на­блю­да­ют. С со­сед­не­го уча­ст­ка мед­лен­но дви­жет­ся на нас ста­ру­ха, об­мо­тан­ная гряз­ны­ми тряп­ка­ми, ко­то­рые труд­но на­звать одеж­дой. Это ей три­над­цать лет на­зад отец про­дал часть на­шей зем­ли. Ста­ру­ха не уз­на­ёт ме­ня и, ка­жет­ся, не­мно­го не в се­бе.

– А, из Моск­вы... А ра­бо­ты нет у вас для мо­е­го сы­на? …Вот, по те­ле­ви­зо­ру го­во­ри­ли, что в Чеч­ню мож­но воз­вра­щать­ся. Я и го­во­рю сы­ну-то, да­вай, мо­жет, по­едем... А он как на­чал кри­чать...

В её го­ло­се зву­чит за­гу­с­тев­шая то­с­ка. Для всех Чеч­ня – опас­ное ме­с­то, ко­то­рое на­до объ­ез­жать за три­с­та ки­ло­ме­т­ров, а для неё – ро­ди­на, ме­с­то, где са­ма она бы­ла мо­ло­же, а жизнь – луч­ше. Я по­ни­маю её. Ме­ня ведь то­же всё тя­нет и тя­нет в род­ной Мур­манск. Хо­тя там во­семь ме­ся­цев в го­ду сов­сем не ман­ная кру­па с не­ба сы­пет­ся...

– Нет, я ни­че­го не по­ку­паю и не про­даю! – рез­ко от­ве­ча­ет дру­гой со­сед на мой во­прос о зем­ле.

По все­му вид­но – пью­щий. Та­ких вот, сло­ня­ю­щих­ся в веч­ной по­лу­пья­ной от­ре­шён­но­с­ти му­жи­ков, не раз уже за­ме­чал я в По­пут­ной. В де­рев­нях ко­рен­ной Рос­сии пьян­ст­вом ни­ко­го не уди­вишь. Но здесь-то, ка­за­лось мне, лю­ди по­креп­че за­ме­сом. Да и зем­ля под ни­ми ка­кая! Пал­ку во­тк­ни – за­цве­тёт, лю­бит го­во­рить отец о ку­бан­ском чер­но­зё­ме. И всё-та­ки и здесь вид­ны при­зна­ки ка­кой-то вкрад­чи­вой раз­ру­хи и без­воль­но­с­ти, за­ра­зив­шей стра­ну. И та же не­спра­вед­ли­вость, к ка­кой при­вык в сто­ли­це, здесь хоть и в мень­ших мас­шта­бах, но силь­нее бро­са­ет­ся в гла­за. Так же сре­ди бед­ных до­ми­ков воз­вы­ша­ют­ся не­лю­ди­мые аля­по­ва­тые особ­ня­ки. И так же в раз­го­во­рах, как са­мо со­бой ра­зу­ме­ю­ще­е­ся, го­во­рят о во­ров­ст­ве ме­ст­ных чи­нов­ни­ков и дель­цов.

Ана­то­лий Ми­хай­ло­вич, мой дя­дя – на­чаль­ник во­до­про­вод­но­го хо­зяй­ст­ва ста­ни­цы. На­зна­чи­ли его от­но­си­тель­но не­дав­но. И вот ведь: то, что долж­но быть в по­ряд­ке ве­щей, те­перь чуть ли не ис­клю­че­ние. Род­ные гор­дят­ся тем, что он не во­ру­ет, как дру­гие. «Мне не так мно­го ос­та­лось. Не хо­чу пе­ред смер­тью своё имя ма­рать», – при­мер­но так ска­зал он по­сле на­зна­че­ния.

– Да­вай, Сла­ва, вон тот ещё куст раз­де­ла­ем, и – до­мой.

То­пор, ка­жет­ся, за­ту­пил­ся. Не­воль­но оже­с­то­ча­ясь, кро­шу ство­лы в об­щем-то ни в чём не ви­но­ва­тых ака­ций. Они про­сто, как и всё жи­вое, хо­тят про­длить своё су­ще­ст­во­ва­ние во вре­ме­ни и про­ст­ран­ст­ве.

«Не смо­жешь ты тут жить», – вспо­ми­наю я не­о­жи­дан­ные (я ведь ни о чём та­ком не спра­ши­вал её) сло­ва Свет­ла­ны.

«Жизнь за­ста­ви­ла, – смог бы», – про се­бя от­ве­чаю в эту ми­ну­ту.

Но у жиз­ни, ви­ди­мо, дру­гие пла­ны на ме­ня.

Из мос­ков­ской су­е­ты ка­за­лось, что труд на зем­ле, хоть и тя­жё­лый, но че­ст­ный, об­ла­го­ра­жи­ва­ю­щий ду­шу. Но нет, да­ле­ко не всё так од­но­знач­но и здесь в на­ши дни. И пе­ред мо­раль­ным вы­бо­ром ста­нич­ни­кам при­хо­дит­ся ста­но­вить­ся, по­жа­луй, не ре­же, чем нам, го­ро­жа­нам. И, на­вер­но, не так уж важ­но, что пе­ред то­бой – по­ло­са чер­но­зё­ма или га­зет­ная по­ло­са. Важ­но – как и для че­го ты воз­де­лы­ва­ешь их.

– Пой­дём, Сла­ва, до­мой, – а то ещё и ты про­сту­дишь­ся. Ве­тер-то, смо­т­ри, всё силь­нее...


Алексей ПОЛУБОТА




Поделитесь статьёй с друзьями:
Кузнецов Юрий Поликарпович. С ВОЙНЫ НАЧИНАЮСЬ… (Ко Дню Победы): стихотворения и поэмы Бубенин Виталий Дмитриевич. КРОВАВЫЙ СНЕГ ДАМАНСКОГО. События 1967–1969 гг. Игумнов Александр Петрович. ИМЯ ТВОЁ – СОЛДАТ: Рассказы Кузнецов Юрий Поликарпович. Тропы вечных тем: проза поэта Поколение Егора. Гражданская оборона, Постдайджест Live.txt Вячеслав Огрызко. Страна некомпетентных чинуш: Статьи и заметки последних лет. Михаил Андреев. Префект. Охота: Стихи. Проза. Критика. Я был бессмертен в каждом слове…: Поэзия. Публицистика. Критика. Составитель Роман Сенчин. Краснов Владислав Георгиевич.
«Новая Россия: от коммунизма к национальному
возрождению» Вячеслав Огрызко. Юрий Кузнецов – поэт концепций и образов: Биобиблиографический указатель Вячеслав Огрызко. Отечественные исследователи коренных малочисленных народов Севера и Дальнего Востока Казачьему роду нет переводу: Проза. Публицистика. Стихи. Кузнецов Юрий Поликарпович. Стихотворения и поэмы. Том 5. ВСЁ О СЕНЧИНЕ. В лабиринте критики. Селькупская литература. Звать меня Кузнецов. Я один: Воспоминания. Статьи о творчестве. Оценки современников Вячеслав Огрызко. БЕССТЫЖАЯ ВЛАСТЬ, или Бунт против лизоблюдства: Статьи и заметки последних лет. Сергей Минин. Бильярды и гробы: сборник рассказов. Сергей Минин. Симулянты Дмитрий Чёрный. ХАО СТИ Лица и лики, том 1 Лица и лики, том 2 Цветы во льдах Честь имею: Сборник Иван Гобзев. Зона правды.Роман Иван Гобзев. Те, кого любят боги умирают молодыми.Повесть, рассказы Роман Сенчин. Тёплый год ледникового периода Вячеслав Огрызко. Дерзать или лизать Дитя хрущёвской оттепели. Предтеча «Литературной России»: документы, письма, воспоминания, оценки историков / Составитель Вячеслав Огрызко Ительменская литература Ульчская литература
Редакция | Архив | Книги | Реклама | Конкурсы



Яндекс цитирования