* * *

Жить в глуши – это тяжкая мука;

и в промозглой тиши вековой –

что дороже сердечного стука,

вдруг ответившего на твой?

Ты почуешь, как дрогнет громада

окружавшей тебя немоты.

Два-три сердца… А больше не надо.

Лишь на них и рассчитывал ты.

* * *

Цепляешься за каждый новый день,

а жизнь уходит по шажку, по грамму;

и никакой из мыслимых затей

не обмануть свою кардиограмму.

Но, хмурясь временами и ворча,

ты радуешься всё-таки, что цел, –

хоть зеркальце над глазом у врача

сверкает, как оптический прицел.

* * *

Удача – особа жеманная,

а жизнь – как подпиленный сук.

Пора бы сбываться желаниям,

да всё им, видать, недосуг.

А мир был так тёпел и светел,

так цвёл благосклонностью звёзд!..

Выходит, всё это – на ветер?

Случайной комете под хвост?

* * *

Хоть зубами скрипи с досады, –

жизнь не сказка Шахерезады.

И дары к тебе с караваном

не придут, пыля по барханам.

…Опостылевшая работа.

Груз ненажитого добра.

Но тяжёлые капли пота –

как монеты из серебра.

* * *

В пёстрой толще культурного слоя,

что останется после нас, –

будет много, конечно, злого:

чёрных душ, завистливых глаз;

знаю, выглянут из-под ила

чьи-то когти, клыки, рога…

Но ведь жизнь и золото мыла,

и выращивала жемчуга!

* * *

Ты, Жизнь, была обыкновенною,

по временам – ни то, ни сё.

Но были, были те мгновения,

что окупали это всё.

Был шум весны в листве упругой,

и дрожь дождя, и грохот гроз,

и страсть, в чьих огненных подпругах

тебя я, как на крыльях, нёс!

* * *

Младенческие коляски

да звонкие голоски –

как в полночь – дневные краски

иль в засуху – колоски.

В беде не отыщешь брода.

Как страшно – за годом год –

растёт недород народа,

на убыль идёт народ…

* * *

Не спрятать голову в песок

учёнейших бесед;

и кровь не зря стучит в висок,

а тот недаром сед.

И что твоих мелодий строй,

когда, вгоняя в пот,

тебя протащит, как сквозь строй,

подземный переход?..

* * *

Мы знаем – шаги их чугунны

и каждый свирепостью горд.

Они нами хрустнут, как гунны

скорлупами римских когорт.

Глухие к мольбам и заветам,

исчадия злобы и тьмы…

А самое страшное в этом –

их имя зловещее: Мы.

* * *

Жить бы нам, не горбясь,

чтобы дух парил,

оперённый гордостью,

словно парой крыл,

чтоб влекло нас кровное

пуще всех неволь,

и при слове «Родина»

не пронзала боль…

* * *

В это воскресенье прощены

будем все – и станет чуть полегче.

Но назавтра снова груз вины

ощутим, ссутуливая плечи.

Мы в своих поступках не вольны,

хоть бытует и другое мненье.

Но, когда бы не было вины, –

разве получали б мы прощенье?..

* * *

Решётки на окнах.

Решётки на душах.

Весь мир наш решётками

словно удушен.

Неужто дошли до такой мы дешёвки,

что нас друг от друга

спасают решётки?

Напрасно вам настежь

раскрыл свою грудь я:

меж вами и мной –

арматурные прутья.

И разве в иной зарешёченной раме

стыдом за людей не пылают герани?