Архив : №18-19. 11.05.2012

На перекрёстках судьбы

Впервые мне довелось увидеть Ярослава Васильевича Смелякова в 1958 году в Центральном доме литераторов, когда я, тогда ещё студентка МГПИ им. В.П. Потёмкина, пришла на один из литературных вечеров с отцом. Как только мы вошли в вестибюль ЦДЛ, высокий человек с резкими чертами лица подошёл к нам и, приобняв отца за плечи, произнёс громко и взволнованно: «Саша, ну почему ты пишешь о ком угодно, но только не обо мне». Я отошла в сторону и продолжения разговора не слышала. Когда отец, спокойный и улыбающийся, подошёл ко мне, я спросила:

– Кто это?

– Это замечательный поэт Ярослав Смеляков.

– Почему же он ведёт себя так… бесцеремонно?

– Объясню потом.

Дома отец рассказал мне, что новая жизнь, которую Смеляков принял с открытой душой и юношеским энтузиазмом, обошлась с ним жестоко и несправедливо. Его литературный талант проявился еще во время учёбы в полиграфической фабрично-заводской школе им. Ильича в Сокольниках. Своё поэтическое мастерство Смеляков совершенствовал в литературном кружке при «Комсомольской правде». В 1930-е годы при центральных печатных органах состояло немало литературных объединений, где юные поэтические дарования получали от опытных наставников профессиональные советы, обсуждали стихи уже ставших знаменитыми Э.Багрицкого, В.Маяковского, А.Сельвинского и творческие достижения и неудачи самих кружковцев.

Первую свою книжку «Работа и любовь» он, профессиональный машинный наборщик, сам набрал в типографии. Эта небольшая книжка, вышедшая в библиотеке «Огонька», была по достоинству высоко оценена читателями и критикой. Появление нового яркого таланта отметил сам ответственный редактор «Литературной газеты» А.П. Селивановский. Стихи Смелякова были замечены мэтром советской литературы Э.Г.Багрицким.

В том же 1932 году книга Смелякова под редакцией известного пролетарского поэта, одного из основателей литературного объединения «Кузница» В.В. Казина была издана в Государственном издательстве художественной литературы (ГИХЛ). А два года спустя Смеляков был принят в Союз писателей. Но удача недолго сопутствовала ему – в 1934 году он был арестован и, пройдя долгий и жестокий путь испытаний, всё-таки нашёл в себе силы вернуться в литературу, оставшись верным гуманистическим идеалам своей рабочей юности и высокому призванию поэта, посвятившего свой талант служению трудовому народу.

– Он был твоим другом?

– Нет, но мог быть. В нашей биографии много общего. Это и закономерно – время захлёстывало, обещало интересную справедливую жизнь.

Одно время, одни идеалы, одни заботы.

Александр Николаевич Макаров, мой отец, и поэт Ярослав Васильевич Смеляков – ровесники и единомышленники по взглядам на мир и на высокое назначение человека на этой земле. Весёлые парни с двенадцатого года – так называл своих сверстников Сергей Поделков, как и Смеляков, шагнувший в поэзию, как говорится, «от станка». Первая книжка Поделкова «Стихи о войне, о славе, о любви» вышла в 1934 году, а в 1937 году – он был арестован: суровая эпоха 30-х–50-х гг. не слишком баловала тех, кто принадлежал к первому поколению советской молодёжи, вышедшему из социальных низов на творческую стезю.

Макаров и Смеляков прожили сравнительно короткую и трудную жизнь и, несмотря на удары судьбы (не избежали репрессий), до конца своих дней сохранили патриотический настрой, волю, жизнетворную энергию, неразрывную связь с жизнью и судьбой народа. «Крепка была идейная закалка поколения, – писал Макаров в статье «Право на вдохновение», – ни ложь, ни клевета, ни даже незаслуженно перенесённые страдания не могли пошатнуть его веру в коммунистические идеалы, в своё назначение в жизни».

 

Мои ро­ди­те­ли по­зна­ко­ми­лись с Яро­сла­вом Ва­си­ль­е­ви­чем в го­ды учё­бы в Ли­те­ра­тур­ном ин­сти­ту­те им. А.М. Горь­ко­го. В бу­ма­гах мо­ей ма­те­ри – На­та­льи Фё­до­ров­ны Ма­ка­ро­вой я на­шла ко­рот­кую за­пись: «…Со Сме­ля­ко­вым мы по­зна­ко­ми­лись в ау­ди­то­ри­ях До­ма Гер­це­на зи­мой 1933 г. Мне за­пом­ни­лись его вы­со­кий рост, блед­ное ли­цо и гла­за, ко­то­рые, ка­за­лось, всех и каж­до­го ви­де­ли на­ск­возь. Но вско­ре Яро­слав Ва­си­ль­е­вич ис­чез из сту­ден­че­с­ких ау­ди­то­рий».

Ис­чез, как вско­ре ста­ло из­ве­ст­но, не по сво­ей во­ле.

Сти­хи Сме­ля­ко­ва ча­с­то зву­ча­ли в на­шем до­ме. Не­воз­мож­но за­быть день, ког­да отец про­го­во­рил их в по­след­ний раз. Отец уми­рал. В это ут­ро мы, как ни ста­ра­лись, не мог­ли раз­бу­дить его. При­ехал про­фес­сор, ко­то­рый «вёл» от­ца в те­че­ние не­сколь­ких лет и хо­ро­шо знал его, сде­лал укол – не по­мог­ло. Тог­да он уса­дил ма­му ря­дом с со­бой и ска­зал: «Чи­тай­те вслух!»

– Что?

– Что угод­но.

Она ста­ла ли­хо­ра­доч­но вспо­ми­нать лю­би­мые сти­хи от­ца и чи­та­ла их бес­связ­но, но гром­ко. Отец от­крыл гла­за и про­из­нёс: «Как ты не­с­клад­но всё го­во­ришь…». А по­том про­из­нёс очень ти­хо и очень внят­но:

 

Ес­ли я за­бо­лею, к вра­чам об­ра­щать­ся не ста­ну. Об­ра­ща­юсь к дру­зь­ям (не со­чти­те, что это в бре­ду): по­сте­ли­те мне степь, за­на­весь­те мне ок­на ту­ма­ном, в из­го­ло­вье по­ставь­те ноч­ную звез­ду.   Я хо­дил на­про­лом. Я не слыл не­до­тро­гой. Ес­ли ра­нят ме­ня в спра­вед­ли­вых бо­ях, за­бин­туй­те мне го­ло­ву гор­ной до­ро­гой и ук­рой­те ме­ня оде­я­лом в осен­них цве­тах.   По­рош­ков или ка­пель – не на­до. Пусть в ста­ка­не си­я­ют лу­чи. Жар­кий ве­тер пу­с­тынь, се­ре­б­ро во­до­па­да – вот чем сто­ит ле­чить. От мо­рей и от гор так и ве­ет ве­ка­ми, как по­смо­т­ришь, по­чув­ст­ву­ешь: веч­но жи­вём.   Не об­лат­ка­ми бе­лы­ми путь мой усе­ян, а об­ла­ка­ми. Не боль­нич­ным от вас ухо­жу ко­ри­до­ром, а Млеч­ным Пу­тём.

 

Мы слу­ша­ли, как за­во­ро­жён­ные, по­ка отец не до­чи­тал сти­хи до кон­ца. Они до сих пор зву­чат в мо­ей ду­ше. С тех пор па­мять о Яро­сла­ве Ва­си­ль­е­ви­че не­раз­рыв­на с па­мя­тью о мо­ём от­це.

Со­хра­ни­лась за­пись мо­ей ма­те­ри о сов­ме­ст­ной по­езд­ке с от­цом к Сме­ля­ко­ву. При­во­жу её пол­но­стью:

«У Са­ши не ла­ди­лась ра­бо­та. Он вы­ша­ги­вал по квар­ти­ре ки­ло­ме­т­ры, но лист бу­ма­ги на сто­ле ос­та­вал­ся не­тро­ну­тым. И вдруг он ска­зал мне: «Со­би­рай­ся. Едем к Сме­ля­ко­вым».

Мы от­пра­ви­лись в Го­ли­цы­но, где в ту по­ру в До­ме твор­че­ст­ва Яро­слав Ва­си­ль­е­вич жил с же­ной Та­ней. Мы с ней по­ш­ли бро­дить по ле­су, вспо­ми­на­ли дни сов­ме­ст­ной учё­бы в Ли­те­ра­тур­ном ин­сти­ту­те. Бро­ди­ли дол­го. Вер­нув­шись, за­ста­ли Яро­сла­ва Ва­си­ль­е­ви­ча в дур­ном на­ст­ро­е­нии. Он вы­гля­дел рас­ст­ро­ен­ным, ру­гал се­бя и свои сти­хи. Ма­ка­ров слу­шал, слу­шал, а по­том, ото­дви­нув ста­кан с ча­ем, ска­зал:

– Да­вай я те­бе по­чи­таю хо­ро­шие сти­хи од­но­го хо­ро­ше­го по­эта…

– Ну, да­вай, – ото­звал­ся Сме­ля­ков без эн­ту­зи­аз­ма.

И Алек­сандр Ни­ко­ла­е­вич на­чал:

 

Мать жда­ла для сы­на лёг­кой до­ли – Сын ле­жит, как ви­тязь, в чи­с­том по­ле.

 

Ус­лы­шав эти стро­ки, Яро­слав Ва­си­ль­е­вич мах­нул ру­кой: «Брось, брось, да­вай луч­ше вод­ки вы­пьем».

«Нет, – воз­ра­зил Са­ша, – на этот раз бу­дем чи­тать сти­хи».

Сме­ля­ков встал и на­пра­вил­ся к две­ри.

– Ос­тань­ся, – по­про­сил Са­ша.

Яро­слав Ва­си­ль­е­вич вер­нул­ся на своё ме­с­то.

Мне по­ка­за­лось, что сна­ча­ла ему бы­ло не­лов­ко слу­шать свои сти­хи. Сме­ля­ков улы­бал­ся иро­ни­че­с­ки и не­мно­го сму­щён­но. Но вско­ре чув­ст­во не­лов­ко­с­ти про­шло, труб­ка его по­гас­ла – он да­же не за­ме­тил это­го. Он си­дел, по­дав­шись впе­рёд, и на­пря­жён­но слу­шал, гля­дя на Са­шу с лю­бо­пыт­ст­вом и удив­ле­ни­ем.

А Са­ша чи­тал и чи­тал, слов­но ли­с­тал кни­гу Сме­ля­ко­ва, чи­тал стра­ст­но и как-то по-осо­бен­но­му за­ду­шев­но, слов­но чи­тал для са­мо­го се­бя, раз­ду­мы­вая вслух о чём-то со­кро­вен­ном…

Я и не за­ме­ти­ла, как на мои гла­за на­вер­ну­лись слё­зы.

– Что это она? – вдруг сер­ди­то спро­сил Яро­слав Ва­си­ль­е­вич.

– Это ви­но­ва­ты пре­крас­ные сти­хи, – от­ве­тил Са­ша, – о на­шей с то­бой мо­ло­до­с­ти.

– Врёшь ты всё, это ты пре­крас­но чи­та­ешь, – вос­клик­нул Сме­ля­ков, – чёрт те­бя по­де­ри, – ты и мне ду­шу вы­вер­нул.

– Пло­хи­ми сти­ха­ми ду­шу не вы­вер­нешь, будь хоть Ка­ча­ло­вым.

– Сколь­ко же ты зна­ешь, ока­ян­ный му­жик, – удив­лял­ся Яро­слав Ва­си­ль­е­вич, – так и жи­вут они в те­бе, мои сти­хи?

На­ст­ро­е­ние его яв­но из­ме­ни­лось к луч­ше­му.

– Да! Так и жи­вут, и, зна­ешь, хо­ро­шо мне с ни­ми!

…Мы про­ве­ли в Го­ли­цы­не весь день. По­зд­нее Сме­ля­ков сно­ва впал в ме­лан­хо­лию, ру­гал свои сти­хи, го­во­рил, что опять не пи­шет­ся, что весь он в про­шлом.

Сме­ля­ко­вы про­во­жа­ли нас до стан­ции в су­мер­ках.

На про­ща­нье Яро­слав Ва­си­ль­е­вич спро­сил Са­шу:

– По­че­му мы так ред­ко встре­ча­ем­ся?

Са­ша от­ве­тил:

– По­то­му, что люб­лю твою по­эзию, хо­чу пи­сать о те­бе.

– Ну и что? Чем мо­гут по­ме­шать на­ши встре­чи?

Ма­ка­ров мол­чал.

– Стран­ный ты, – рас­сер­дил­ся Сме­ля­ков.

Ма­ка­ров об­нял его за пле­чи:

– Ка­кой есть.

В ва­го­не эле­к­т­рич­ки мы дол­го мол­ча­ли. По­том Са­ша стал раз­мы­ш­лять вслух.

– Вот по­рой се­ту­ют, что у нас нет по­этов та­ких, ка­кие бы­ли в XIX ве­ке, как Фет или Тют­чев. Да толь­ко ведь по­вто­ре­ние не­воз­мож­но – дру­гой век, дру­гие лю­ди. И нас вре­мя ода­ри­ло боль­ши­ми по­эта­ми. Яро­слав от­кры­ва­ет очень важ­ную часть ду­ши на­ше­го со­вре­мен­ни­ка. …Да. Ни по­нять, ни оце­нить мы это­го ча­с­то не уме­ем. – И до­ба­вил: – Хо­ро­шо, что по­еха­ли, я оп­ре­де­лил лейт­мо­тив его твор­че­ст­ва в це­лом, а это не­об­хо­ди­мо мне для ра­бо­ты.

– Что ты ус­лы­шал, кро­ме бур­ча­ния Сме­ля­ко­ва, не­до­воль­но­го сво­и­ми сти­ха­ми.

– Вот и от­лич­но, что не­до­во­лен, По­эт тог­да по­эт, ког­да он пе­ре­ша­ги­ва­ет че­рез са­мо­го се­бя. Яро­слав счи­та­ет, что весь в про­шлом, у не­го ещё мно­го че­го есть в бу­ду­щем, и он на­ка­ну­не но­во­го рыв­ка. Но что­бы пре­рвать ту па­у­зу, на ко­то­рой на­хо­дишь­ся в на­сто­я­щее вре­мя, нуж­на ог­ром­ная энер­гия ду­ха. Му­чи­тель­ный мо­мент, но и един­ст­вен­ная воз­мож­ность дви­нуть­ся впе­рёд, пре­одо­леть са­мо­го се­бя, пе­ре­шаг­нуть уже до­стиг­ну­тое.

Са­ша не при­ни­мал все­рьёз лю­дей лёг­кой, бес­пе­чаль­ной судь­бы и лю­бил Яро­сла­ва Ва­си­ль­е­ви­ча за му­же­ст­во и веч­ное не­до­воль­ст­во со­бой. Ни ра­зу не ус­лы­ша­ла я от му­жа в ад­рес Сме­ля­ко­ва слов, ко­то­рые он по­рой го­во­рил о дру­гих на­ших из­ве­ст­ных по­этах: «Ну, за­брон­зо­вел, сов­сем за­брон­зо­вел…».

В Сме­ля­ко­ве Ма­ка­ров ви­дел во­пло­ще­ние луч­ших ка­честв рус­ско­го ха­рак­те­ра, жи­вую и де­я­тель­ную на­ту­ру, спо­соб­ную «про­ра­с­тать» че­рез об­сто­я­тель­ст­ва, как бы ни бы­ли они тя­го­ст­ны, спо­соб­ность вы­хо­дить из ис­пы­та­ния обо­га­щён­ным нрав­ст­вен­но, со­хра­нив­шим ду­шу жи­вую.

По­езд­ка Ма­ка­ро­вых к Сме­ля­ко­вым в Го­ли­цы­но со­сто­я­лась, ви­ди­мо, в 1958 го­ду. Это бы­ло вре­мя на­дежд на се­рь­ёз­ные из­ме­не­ния в об­ще­ст­ве. В ис­то­рии стра­ны оно бы­ло от­ме­че­но подъ­ё­мом во всех об­ла­с­тях жиз­ни на­ро­да – об­ще­ст­вен­ной, на­уч­ной, куль­тур­ной. Лю­ди по­чув­ст­во­ва­ли се­бя от­но­си­тель­но сво­бод­ны­ми от иде­о­ло­ги­че­с­ких пут. И мно­гие по­эты, чей твор­че­с­кий путь на­чал­ся ещё в 1930-е го­ды, об­ре­ли вто­рое ды­ха­ние.

У Сме­ля­ко­ва, толь­ко в 1955 го­ду вер­нув­ше­го­ся из мест за­клю­че­ния, кни­ги ста­ли вы­хо­дить од­на за дру­гой. Но он не спе­шил ра­до­вать­ся. «Яро­слав счи­та­ет, что у не­го всё в про­шлом», – так оп­ре­де­лил Ма­ка­ров по­сле встре­чи со Сме­ля­ко­вым при­чи­ну не­до­воль­ст­ва по­эта сво­и­ми сти­ха­ми, и до­ба­вил: «у не­го мно­го че­го ещё есть в бу­ду­щем, и он на­ка­ну­не но­во­го рыв­ка». И не ошиб­ся. Твор­че­с­кий по­тен­ци­ал Сме­ля­ко­ва к это­му вре­ме­ни был ещё да­ле­ко не ис­чер­пан: в 1959 го­ду вы­хо­дит кни­га сти­хов «Раз­го­вор о глав­ном», в 1967 – «День Рос­сии» (от­ме­чен­ная Го­су­дар­ст­вен­ной пре­ми­ей), в 1968 – «То­ва­рищ Ком­со­мол», в 1970 – «Де­кабрь». С каж­дой но­вой кни­гой со­вер­шен­ст­ву­ет­ся его по­эти­че­с­кое ма­с­тер­ст­во и всё яв­ст­вен­нее про­яв­ля­ет­ся ред­кий дар от­кры­вать по­эзию в по­всед­нев­ной жиз­ни. Но его по-преж­не­му не ос­тав­ля­ют со­мне­ния, на­сколь­ко вос­тре­бо­ва­ны со­вре­мен­ным мо­ло­дым чи­та­те­лем его сти­хи. Су­ще­ст­во­ва­ли ли для этих со­мне­ний объ­ек­тив­ные при­чи­ны? Ду­маю, да, су­ще­ст­во­ва­ли. И имен­но к на­ча­лу 1960-х го­дов они обо­зна­чи­лись впол­не оп­ре­де­лён­но. Мо­ло­дой чи­та­тель, а Сме­ля­ков в сво­их сти­хах ча­ще все­го об­ра­ща­ет­ся пре­иму­ще­ст­вен­но к не­му, по­зна­ко­мил­ся с по­эзи­ей Сме­ля­ко­ва уже в 50-е го­ды. По­сле вой­ны в ли­те­ра­ту­ру при­шло мно­го мо­ло­дых да­ро­ва­ний, хо­ро­ших и раз­ных, при­нес­ших но­вые мыс­ли и но­вые об­ра­зы. Сре­ди них бы­ли и те, кто шаг­нул в по­эзию с фрон­тов Ве­ли­кой Оте­че­ст­вен­ной вой­ны – Ев­ге­ний Ви­но­ку­ров, Алек­сей Не­до­го­нов, Ми­ха­ил Лу­ко­нин, Сер­гей Гуд­зен­ко, Сер­гей Ор­лов, Алек­сандр Ме­жи­ров, Ми­ха­ил Ду­дин, Сер­гей На­ров­ча­тов. Ма­ка­ров на­зы­вал их по­эзию «ли­ри­че­с­ким эпо­сом» – на­столь­ко гар­мо­нич­но, по его мне­нию, со­че­та­лись в ней лич­ные чув­ст­ва и ис­то­рия стра­ны. Тра­ди­ции от­цов про­дол­жи­ли и раз­ви­ли мо­ло­дые по­эты, би­о­гра­фия ко­то­рых бы­ла тес­но свя­за­на со шко­лой за­вод­ско­го тру­да – Гри­го­рий Лю­шин, Ни­ко­лай Ан­ци­фе­ров, Ва­лен­тин Со­ро­кин, Вла­ди­мир Са­ве­ль­ев. Об этом от­ря­де мо­ло­дых по­этов, не­рас­тор­жи­мо ду­хов­но свя­зан­ны­м со стар­шим по­ко­ле­ни­ем и при этом вне­сшим свой вклад в про­из­вод­ст­вен­ную по­эти­ку, Ма­ка­ров пи­сал: «За­вод­ская юность во­все не по­ме­ша­ла им стать по­эта­ми с ши­ро­ким кру­го­зо­ром, с серд­цем, от­зы­ва­ю­щим­ся на всё мно­го­об­ра­зие дей­ст­ви­тель­но­с­ти».

В это же вре­мя, к на­ча­лу 1960-х го­дов, в оте­че­ст­вен­ной по­эзии всё бо­лее яв­ст­вен­но ощу­ща­ет­ся на­ра­с­та­ю­щее вли­я­ние на мо­ло­до­го чи­та­те­ля пред­ста­ви­те­лей но­во­го ли­те­ра­тур­но­го по­ко­ле­ния, за пле­ча­ми ко­то­рых не бы­ло ни тру­до­во­го, ни во­ен­но­го опы­та. При этом они, бе­зус­лов­но, ода­ре­ны по­эти­че­с­ким та­лан­том, эмо­ци­о­наль­ны, а глав­ное – мо­ло­ды, а мо­ло­дёжь, как из­ве­ст­но, обыч­но пред­по­чи­та­ет слу­шать сво­их свер­ст­ни­ков, а не стар­ших то­ва­ри­щей. Ини­ци­а­ти­ва в фор­ми­ро­ва­нии ду­хов­ных иде­а­лов и ху­до­же­ст­вен­ных пред­по­чте­ний чи­та­те­лей, чей опыт по­зна­ния жиз­ни был так же ог­ра­ни­чен шко­лой и ин­сти­ту­том, по­сте­пен­но пе­ре­хо­дит к тем, чьи зна­ния о жиз­ни чер­па­ют­ся пре­иму­ще­ст­вен­но из книж­ных ис­точ­ни­ков. Всё бо­лее за­мет­ное ме­с­то в мо­ло­дой по­эзии за­ни­ма­ют ин­тел­лек­ту­а­лы: Ев­ге­ний Ев­ту­шен­ко, Ан­д­рей Воз­не­сен­ский, Бел­ла Ах­ма­ду­ли­на, ус­пеш­но воз­ро­див­шие тра­ди­цию чте­ния сти­хов со сце­ны, вы­хо­да на пря­мую ком­му­ни­ка­цию с мас­со­вым чи­та­те­лем и воз­дей­ст­вия на не­го не толь­ко сло­вом, но и ис­пол­ни­тель­ским ма­с­тер­ст­вом. Та­кая фор­ма об­ще­ния с чи­та­те­лем для мо­ло­дых не­ис­ку­шён­ных лю­би­те­лей по­эзии пред­став­ля­лась но­ва­тор­ской, хо­тя в своё вре­мя её ус­пеш­но ис­поль­зо­вал ещё Ма­я­ков­ский, и впол­не со­от­вет­ст­во­ва­ла ду­ху вре­ме­ни, ко­то­рое во­шло в ис­то­рию под на­зва­ни­ем «от­те­пель». Это бы­ло вре­мя со­ци­аль­ных и иде­о­ло­ги­че­с­ких пе­ре­мен, от­крыв­шее не­мыс­ли­мые в пред­ше­ст­ву­ю­щую эпо­ху воз­мож­но­с­ти для сво­бо­ды ху­до­же­ст­вен­но­го са­мо­вы­ра­же­ния.

Сме­ля­ков по-преж­не­му не­од­но­крат­но и на­стой­чи­во про­воз­гла­ша­ет в сти­хах срод­ст­во сво­е­го и но­во­го по­ко­ле­ния мо­ло­дё­жи. В се­го­дняш­них мо­ло­дых он ищет чер­ты сво­их свер­ст­ни­ков – по­движ­ни­ков, го­то­вых к тру­ду, по­дви­гу и са­мо­по­жерт­во­ва­нию во имя бла­га на­ро­да.

В гла­зах па­рень­ка, еду­ще­го на кры­ше ва­го­на на се­вер­ную строй­ку, по­эт ус­ма­т­ри­ва­ет столь до­ро­гие ему ду­хов­ные ка­че­ст­ва дру­зей сво­ей юно­с­ти:

 

В его гла­зах та­ких от­кры­тых, как ут­ром лет­нее ок­но, ни за­ви­с­ти и ни оби­ды, а дру­же­лю­бие од­но.   И – ни­ка­ко­го бес­по­кой­ст­ва, и от рас­чё­та – ни­че­го. Лишь ожи­да­ние ге­рой­ст­ва и обе­ща­ние его.

 

Сме­ля­ков спе­шит оз­ву­чить в сво­их сти­хах идеи и иде­а­лы сво­е­го по­ко­ле­ния: граж­дан­ст­вен­ность, пря­мо­ду­шие и че­ст­ность, не по­каз­ной, а под­лин­ный эн­ту­зи­азм. При этом к иде­о­ло­ги­че­с­ким и эс­те­ти­че­с­ким вы­зо­вам тех, кто за­нял «ко­манд­ные вы­со­ты» в мо­ло­дой по­эзии, он от­но­сит­ся на­сто­ро­жен­но. Чут­кий и лег­ко­ра­ни­мый, Сме­ля­ков не мо­жет не за­ме­тить, что та­кие, по его мне­нию, не­об­хо­ди­мые свой­ст­ва ду­ши со­вет­ско­го че­ло­ве­ка, как про­сто­та и ас­ке­тизм, сдер­жан­ность в про­яв­ле­нии лич­ных чувств, глу­би­на пе­ре­жи­ва­ний, се­рь­ёз­ное от­но­ше­ние к жиз­ни как бы «вы­мы­ва­ют­ся» в их твор­че­ст­ве. Сме­ля­ко­ва всё бо­лее раз­дра­жа­ет вхо­див­шая в мо­ду ма­не­ра по­ве­де­ния на пуб­ли­ке с эле­мен­та­ми эпа­та­жа, а в сти­хах – на­стой­чи­вое вы­пя­чи­ва­ние сво­е­го «я», «фи­зи­о­ло­ги­за­ция» и, как след­ст­вие, обес­це­ни­ва­ние чув­ст­ва че­ло­ве­че­с­кой люб­ви, пре­не­бре­же­ние к опы­ту и до­сти­же­ни­ям от­цов.

От­ме­чу, что про­тив идей­ной не­со­сто­я­тель­но­с­ти и ри­то­ри­че­с­ко­го пра­зд­но­сло­вия в мо­ло­дой по­эзии вы­сту­пал тог­да не толь­ко Сме­ля­ков, но да­же и слив­ший­ся, по вы­ра­же­нию А.И. Со­лже­ни­цы­на, «с ди­на­мич­ным но­вым пле­ме­нем» А.Твар­дов­ский. Хо­тя и сдер­жан­но, но он одёр­ги­вал мо­ло­дых за их не­у­ём­ную жаж­ду са­мо­ут­верж­де­ния и не­до­оцен­ку до­сти­же­ний и иде­а­лов от­цов.

 

И пусть она, юность род­ная, Под­няв­шись стре­ми­тель­но ввысь, Не взду­ма­ет там за­не­с­тись, от­мет­ки от­цам вы­став­ляя…

 

Раз­ни­цу лет и жиз­нен­но­го опы­та при­шед­шей на сме­ну но­вой ли­те­ра­тур­ной сме­ны, пре­крас­но по­ни­мал и Ма­ка­ров. Не слу­чай­но один из раз­де­лов сво­ей по­след­ней при­жиз­нен­ной кни­ги «По­ко­ле­ния и судь­бы», по­свя­щён­ный твор­че­ст­ву Евгения Ев­ту­шен­ко, Алек­сан­д­ра Ре­кем­чу­ка, Ви­ля Ли­па­то­ва, Ви­та­лия Сё­ми­на, Ва­си­лия Ак­сё­но­ва, он оза­гла­вил: «Не мы мо­ло­дые», а эпи­гра­фом взял стро­ки из сти­хо­тво­ре­ния «По­езд­ка в За­го­рье» то­го же Твар­дов­ско­го: «И ед­ва ль не впер­вые/ ощу­тил я в ду­ше,/ что не мы мо­ло­дые,/ а дру­гие уже». Это не толь­ко при­зна­ние не­из­беж­но­с­ти за­ко­нов бы­тия, здесь и со­жа­ле­ние об ушед­шей мо­ло­до­с­ти, и осо­зна­ние тя­же­с­ти при­об­ре­тён­но­го опы­та, и то­го, что пред­ста­ви­те­лям стар­ше­го по­ко­ле­ния пред­сто­ит от­ста­и­вать свои взгля­ды на жизнь.

Ма­ка­ров, раз­де­ляя тре­во­гу сво­их ли­те­ра­тур­ных со­бра­ть­ев по пе­ру, по­пы­тал­ся объ­яс­нить за­ко­но­мер­ность вы­ра­жен­но­го в по­эти­че­с­ких опы­тах мо­ло­дых не­до­воль­ст­ва «ошиб­ка­ми от­цов и по­зд­них их умом». «Их по­эзия, – пи­сал Ма­ка­ров в ста­тье «Раз­ду­мья над по­эмой Евг. Ев­ту­шен­ко», – воз­ник­ла в ре­зуль­та­те нрав­ст­вен­но­го по­тря­се­ния, вы­зван­но­го в лю­дях это­го по­ко­ле­ния лом­кой пред­став­ле­ний о пре­ды­ду­щем ис­то­ри­че­с­ком пе­ри­о­де. Но­си­те­ля­ми иде­а­ла ока­зы­ва­лись как бы ис­клю­чи­тель­но мо­ло­дые лю­ди, при­зван­ные ис­пра­вить ошиб­ки от­цов. Не опыт, не прак­ти­ка, а про­сто мо­ло­дость ста­ли на ка­кое-то вре­мя как бы ос­нов­ным кри­те­ри­ем ре­во­лю­ци­он­но­с­ти, гу­ма­низ­ма, со­ве­ст­ли­во­с­ти и во­об­ще всех че­ло­ве­че­с­ких до­б­ро­де­те­лей». В ста­тье «Ра­бо­та – лю­бовь – по­эзия» он на­по­ми­на­ет Сме­ля­ко­ву, что и его ли­ри­ка в своё вре­мя вос­при­ни­ма­лась так же не­од­но­знач­но, «вы­зы­ва­ла та­кие же бур­ные спо­ры, вос­тор­ги од­них и не­го­до­ва­ние дру­гих, как ны­не сти­хи Ев­ту­шен­ко или Воз­не­сен­ско­го». И сви­де­тель­ст­ву­ет, что «ког­да-то с та­кой же стра­с­тью мы за­щи­ща­ли от кри­ти­ки «не­воз­мож­ную «Люб­ку Фей­гель­ман», или «Лю­бовь», или «Рас­сказ о том, как од­на ста­ру­ха уми­ра­ла в до­ме № 31 по Мол­ча­нов­ке». Про­дол­жая свой за­оч­ный раз­го­вор со Сме­ля­ко­вым, Ма­ка­ров за­яв­ля­ет: «Мо­ло­дость, – не мо­жет не вда­вать­ся в край­но­с­ти, не быть на­ро­чи­то гру­бой, да­же же­с­то­кой. Нет, она, ко­неч­но, не всё по­ни­ма­ет, как склон­на са­ма ут­верж­дать.

 

Так, вклю­чив­ший­ся в дви­же­нье, не­кра­си­вый и ря­бой, ты про­хо­дишь с на­слаж­де­нь­ем мир, во всех его яв­ле­нь­ях по­ни­ма­е­мый то­бой. – (А.К.)

 

пи­сал ког­да-то Сме­ля­ков о сво­ём ге­рое. Это ут­верж­де­ние, о том, что его-то по­ко­ле­нию всё по­нят­но, про­хо­дит че­рез все ран­ние сти­хи. Нет, мы все­го не по­ни­ма­ли, но что бы­ло бы с на­ми, ес­ли бы мы не по­ни­ма­ли, что не по­ни­ма­ем все­го?»

Бы­ло бы не­спра­вед­ли­во уп­ре­кать Сме­ля­ко­ва за не­до­оцен­ку про­фес­си­о­на­лиз­ма та­ких по­этов, как Ев­ту­шен­ко и Воз­не­сен­ский. Сам – че­ло­век та­лант­ли­вый, Яро­слав Ва­си­ль­е­вич це­нил та­лант и в Ев­ту­шен­ко, и в Воз­не­сен­ском, но рас­сма­т­ри­вал та­лант как до­сто­я­ние на­ро­да, как об­ще­ст­вен­ный ка­пи­тал, и по­то­му не­ус­тан­но на­по­ми­нал мо­ло­дым по­этам о ме­ре их от­вет­ст­вен­но­с­ти пе­ред на­ро­дом.

Ма­ка­ров, как и Сме­ля­ков, об­ла­дав­ший бо­га­тым жиз­нен­ным опы­том, хо­ро­шо по­ни­мал, как не­до­ста­ва­ло это­го опы­та Е.Ев­ту­шен­ко и близ­ким ему по ду­ху мо­ло­дым по­этам, от­ку­да и про­ис­те­ка­ла не­ред­ко про­яв­ля­ю­ща­я­ся в их про­из­ве­де­ни­ях по­верх­но­ст­ность мыс­ли, склон­ность к ри­то­ри­ке, про­ти­во­ре­чия в рас­суж­де­нии, не­до­оцен­ка кон­крет­но-ис­то­ри­че­с­ко­го под­хо­да к про­шло­му стра­ны. Но он при­вет­ст­во­вал в сво­их ста­ть­ях их ве­ру в спра­вед­ли­вость, в пра­ва че­ло­ве­ка, в граж­дан­скую роль ис­кус­ст­ва. Вспо­ми­ная о вза­и­мо­от­но­ше­ни­ях Ма­ка­ро­ва с мо­ло­ды­ми пи­са­те­ля­ми, Л.Ан­нин­ский – один из пред­ста­ви­те­лей та­лант­ли­вой пле­я­ды ше­с­ти­де­сят­ни­ков пи­сал: «И столь­ко ис­крен­но­с­ти в ма­ка­ров­ских от­по­ве­дях мо­ло­дым бун­та­рям, что они (то есть мы) не толь­ко не оби­жа­ют­ся на не­го, но ра­ды, что мо­ло­дой ли­те­ра­ту­рой ин­те­ре­су­ют­ся не толь­ко ста­рые де­ма­го­ги со сло­вом «нель­зя» в ко­бу­ре, но и та­кие кри­ти­ки, как Ма­ка­ров». Бел­ла Ах­ма­ду­ли­на в от­кли­ке на вну­т­рен­нюю ре­цен­зию Ма­ка­ро­ва на её по­эму «Моя ро­до­слов­ная» на­пи­са­ла: «Мы встре­ча­лись не так ча­с­то, очень рас­хо­ди­лись в не­ко­то­рых мне­ни­ях и оцен­ках, но его до­б­рое и при­сталь­ное рас­по­ло­же­ние к по­этам мо­е­го по­ко­ле­ния, во­об­ще к по­этам ос­та­ва­лось не­из­мен­ным. Мне жаль, что я с та­ким не­по­пра­ви­мым опоз­да­ни­ем бла­го­да­рю его за это».

Од­на­ко в по­след­ние ча­сы сво­ей жиз­ни отец за­го­во­рил с на­ми сти­ха­ми Сме­ля­ко­ва. И не толь­ко по­то­му, что в тот мо­мент они бы­ли со­звуч­ны его ду­шев­но­му со­сто­я­нию, но и по­то­му, что судь­бы и взгля­ды на жизнь Ма­ка­ро­ва и Сме­ля­ко­ва схо­жи. «Объ­ек­ти­ви­ро­ван­ное по­этом в сти­хах в зна­чи­тель­ной ме­ре оп­ре­де­ли­ло и жиз­нен­ный путь все­го по­ко­ле­ния, и мой путь, что шёл по тем же ве­хам», – на­пи­сал он ког­да-то.

Ещё один эпи­зод из мо­ей жиз­ни, свя­зан­ный с Яро­сла­вом Ва­си­ль­е­ви­чем, от­но­сит­ся к 1968 го­ду. Сме­ля­ков дол­жен был вы­сту­пать на ве­че­ре па­мя­ти мо­е­го от­ца в Цен­т­раль­ном До­ме ли­те­ра­то­ров, но в за­ле его не бы­ло. Кто-то ска­зал, что он в ве­с­ти­бю­ле. Ма­ма ки­ну­лась ту­да. Но он так и не по­явил­ся. Что про­изо­ш­ло, я не уз­на­ла до то­го мо­мен­та, ког­да по­сле смер­ти ма­те­ри на­шла в её бу­ма­гах об­ры­вок за­пи­си, ко­то­рый счи­таю воз­мож­ным при­ве­с­ти здесь: «Он [Сме­ля­ков] си­дел на­хох­лив­ший­ся, как все­гда блед­ный, по­хо­жий на боль­шую бе­лую пти­цу.

– Идём­те, все Вас ждут!

– Не пой­ду.

– По­че­му?

– Ты что же, хо­чешь, что­бы я там умер?

Обес­ку­ра­жен­ная, я спро­си­ла: «Но по­че­му же?»

– По­то­му, – от­ве­тил он, как от­ре­зал, и от­вер­нул­ся.

– Он Вас так лю­бил, – ска­за­ла я и по­ш­ла в зал.

Сме­ля­ков крик­нул мне вдо­гон­ку:

– Не оби­жай­ся, пой­ми!

В тот ве­чер я не по­ня­ла.

…Те­перь же ду­маю, что мож­но лю­бить, по­мнить и имен­но по­это­му не иметь си­лы под­нять­ся на три­бу­ну».

А. КУТЕЙНИКОВА