Архив : №18-19. 11.05.2012

О ЛЮДЯХ И ЧЕРЕПАХАХ

У Ма­рии Бе­ре­зов­ской есть ко­рот­кая пье­са: «Двое за­пла­кан­ных смо­т­рят на ме­ня…» («Си­бир­ские Ог­ни», № 8, 2010). Ка­кое, од­на­ко, длин­ное и стран­ное на­зва­ние у неё, ещё и с мно­го­то­чи­ем! Сколь­ко раз­ных ча­с­тей ре­чи в нём со­бра­но! Но су­ще­ст­ви­тель­но­го – нет, удар­но­го сло­ва – нет. Вме­с­то не­го (или ка­жет­ся, что вме­с­то) – вот это: «двое». А ведь оно, во-пер­вых, чис­ли­тель­ное, во-вто­рых – со­би­ра­тель­ное чис­ли­тель­ное. Двое. То есть, с од­ной сто­ро­ны, что-то впол­не оп­ре­де­лён­ное, ма­те­ма­ти­че­с­кое, ме­ха­ни­че­с­кое, с дру­гой же – обоб­щён­ное, аб­ст­ракт­ное, при­ме­ни­мое к ко­му/че­му угод­но, чёт­ких ча­ст­ных свойств сво­их с хо­ду не яв­ля­ю­щее. Двое. Ка­кие та­кие двое? Кто они, двое?.. На этот рас­плыв­ча­тый за­го­ло­вок, тя­ну­щий­ся по стра­ни­це, нуж­но сра­зу об­ра­тить на­ше вни­ма­ние, за­дер­жать­ся на нём. Это очень важ­но.

По­то­му что по­спеш­но­му, сколь­зя­ще­му со­вре­мен­но­му чи­та­те­лю есть ис­ку­ше­ние вос­при­нять текст Бе­ре­зов­ской как бы­то­вую, в ме­ру за­бав­ную, в ме­ру гру­ст­ную, за­ри­сов­ку, как «слу­чай из жиз­ни», не бо­лее. По­то­му что её пи­са­тель­ский го­лос – не­гром­кий. Го­лос ров­ный, спо­кой­ный, не­на­вяз­чи­вый. С та­ки­ми го­ло­са­ми ва­ри­ан­тов об­хож­де­ния два: по­слу­шать впол­слу­ха и пой­ти даль­ше, за­быв, или же – вслу­шать­ся. Вслу­шав­шись, вы мо­же­те от­крыть для се­бя со­вер­шен­но иную по­эти­ку и се­ман­ти­ку – ку­да глуб­же, зна­чи­тель­ней и слож­ней той, что на по­верх­но­с­ти вы­ска­зы­ва­ния Бе­ре­зов­ской.

Зо­о­ма­га­зин. Че­ло­век хо­чет ку­пить че­ре­па­ху. По­том при­хо­дит дру­гой че­ло­век и то­же хо­чет ку­пить эту – един­ст­вен­ную – че­ре­па­ху, по­то­му что она, мол, за­бро­ни­ро­ва­на. На­чи­на­ет­ся дол­гий спор, кто же впра­ве её ку­пить. В ре­зуль­та­те че­ре­па­ху ро­ня­ют на пол и ка­ле­чат. Вы­зы­ва­ют вет­в­ра­ча. Врач за­би­ра­ет жи­вот­ное для ока­за­ния по­мо­щи. Не­со­сто­яв­ши­е­ся по­ку­па­те­ли пу­с­ка­ют­ся в сен­ти­мен­таль­ные вос­по­ми­на­ния – каж­дый о сво­ём. Вхо­дит, ус­лов­но го­во­ря, ав­тор пье­сы и спра­ши­ва­ет, нет ли в этом ма­га­зи­не че­ре­па­шек. За­на­вес. Та­ко­во, вкрат­це, со­дер­жа­ние пье­сы М.Бе­ре­зов­ской.

Че­ре­па­ха. С че­ре­па­хой всё яс­но: че­ре­па­ха ве­дёт се­бя со­об­раз­но че­ре­па­хе, она, так ска­зать, рав­на са­мой се­бе. Но кем/чем она яв­ля­ет­ся для ок­ру­жа­ю­щих?.. По­на­ча­лу по­ку­па­тель и про­да­вец (сту­дент ве­те­ри­нар­но­го ин­сти­ту­та) не мо­гут ре­шить: зем­но­вод­ное она или пре­смы­ка­ю­ще­е­ся, ам­фи­бия или реп­ти­лия? Соб­ст­вен­но, они да­же пу­та­ют зем­но­вод­ных с реп­ти­ли­я­ми, а пре­смы­ка­ю­щих­ся с ам­фи­би­я­ми, и на­обо­рот. Для но­во­при­быв­шей пре­тен­дент­ки на че­ре­па­ху – ба­ле­ри­ны – че­ре­па­ха во­об­ще то ли ба­лет, то ли опе­ра, то ли пра­во, ко­то­рое она (ба­ле­ри­на) име­ет. И для пер­во­го по­ку­па­те­ля – офи­це­ра – че­ре­па­ха во вре­мя дей­ст­вия пье­сы пра­во. А для по­до­спев­ше­го по вы­зо­ву вет­в­ра­ча – очень стран­ное жи­вот­ное. А мо­жет, че­ре­па­ха – вещь? Лю­с­т­ра, к при­ме­ру. Или гор­шок. Воз­мож­но так­же, что ни­ка­кой че­ре­па­хи уже и нет во­все, а есть фан­том по име­ни че­ре­па­ха. Толь­ко, опять же, где этот фан­том на­хо­дит­ся?.. В го­ло­вах? В ре­аль­но­с­ти?..

На на­ших гла­зах обык­но­вен­ная и не­со­мнен­ная че­ре­па­ха, мир­но жу­ю­щая ка­пу­ст­ный лист, на­чи­на­ет раз­два­и­вать­ся, рас­чет­ве­рять­ся, де­лить­ся на мно­же­ст­во не­ве­ро­ят­ных, про­из­воль­ных, раз­роз­нен­ных сущ­но­с­тей. И впол­не за­ко­но­мер­но, что фи­зи­че­с­ким след­ст­ви­ем всех этих (пси­хо­ло­ги­че­с­ких? со­ци­аль­ных? ин­тел­лек­ту­аль­ных?) ме­та­мор­фоз-му­та­ций ста­но­вит­ся па­де­ние че­ре­па­хи на пол и её трес­нув­ший пан­цирь. И те­перь – она сно­ва че­ре­па­ха, с ней опять всё по­нят­но. А вот как быть со скло­нив­ши­ми­ся над ней?..

По­ста­нов­щик пье­сы «Двое за­пла­кан­ных…» мог бы про­длить и уси­лить ме­та­фо­ру Бе­ре­зов­ской сле­ду­ю­щим «фо­ку­сом-по­ку­сом»: в по­след­ний мо­мент пе­ред па­де­ни­ем че­ре­па­ха в ру­ках пер­со­на­жей не­за­мет­но для зри­те­ля под­ме­ня­ет­ся ке­ра­ми­че­с­кой фи­гу­рой че­ло­ве­ка – эту ста­ту­эт­ку ро­ня­ют и раз­би­ва­ют, вме­с­то че­ре­па­хи, и пы­та­ют­ся со­сты­ко­вать ос­кол­ки, а да­лее, при по­яв­ле­нии вра­ча, дей­ст­вие, как преж­де, вер­шит­ся над на­сто­я­щей, жи­вой че­ре­па­хой. Ес­ли ко­му-то сей ход по­ка­жет­ся то­пор­ным, пусть по­про­бу­ет уве­рен­но от­ве­тить на во­прос: кто, кро­ме че­ре­па­хи и раз­би­той фи­гур­ки, на сце­не: реп­ти­лии? ам­фи­бии? пре­смы­ка­ю­щи­е­ся? лю­ди? офи­це­ры? ба­ле­ри­ны? сту­ден­ты? И: что оз­на­ча­ет каж­дое из этих оп­ре­де­ле­ний?..

Так, под ви­дом рас­хо­жей жи­тей­ской сцен­ки, мо­ло­дой, но уме­лый ху­дож­ник М.Бе­ре­зов­ская пунк­тир­но ста­вит пе­ред на­ми не­что боль­шее, при­от­кры­вая ко­с­мос бы­тия во­об­ще и ха­ос че­ло­ве­че­с­ко­го бы­тия в ча­ст­но­с­ти. Ли­те­ра­тур­ные об­раз­цы, не чуж­дые её про­из­ве­де­нию, мно­го­раз­лич­ны, и от­но­ше­ния её пье­сы с ни­ми име­ют дво­я­кий ха­рак­тер при­тя­же­ния-от­тал­ки­ва­ния. Рус­ская клас­си­ка? Да: со­дер­жа­ние, сцеп­ле­ние по­ло­же­ний, «кровь со­бы­тий». Мож­но вспом­нить «Вер­но­го Рус­ла­на» Вла­ди­мо­ва, вспять от Вла­ди­мо­ва – Горь­ко­го. До­сто­ев­ский? Ко­неч­но, ибо все­о­хва­тен. Го­голь пе­тер­бург­ских по­ве­с­тей, «Ши­не­ли»? Впол­не… Особ­ня­ком – Цве­та­е­ва, с её без­мер­ной «со­ба­че­с­тью», «ко­ша­че­с­тью», «по­эт­но­с­тью». Мо­жет, и «че­ре­па­шесть» у М.И. най­дёт­ся, ес­ли по­ис­кать… Со­чи­не­ние Бе­ре­зов­ской при­тя­ги­ва­ет к се­бе клас­си­че­с­кие во­про­сы род­ной сло­вес­но­с­ти. Но, при­тя­ну­тые, они на­хо­дят на текст, как ко­са на ка­мень. По­то­му что ис­пол­не­ние пье­сы, под­ход ав­то­ра к ма­те­ри­а­лу – бли­же к за­пад­но­е­в­ро­пей­ской тра­ди­ции, в той её ча­с­ти, что име­ну­ет­ся те­а­т­ром аб­сур­да. Нет, прав­да: есть что-то бек­ке­тов­ское во всех этих раз­го­во­рах, пре­пи­ра­тель­ст­вах в от­сут­ст­вие яв­ных и су­ще­ст­вен­ных пре­пон, за­го­ва­ри­ва­ни­ях, ког­да, вро­де бы, го­во­рят о чём-то, а по­том чув­ст­ву­ешь: ни о чём, а по­том сно­ва – че­рез ни о чём – те­бе ка­жет­ся, что о чём-то, но уже о дру­гом и по-дру­го­му. И у Бе­ре­зов­ской, точ­но у ино­ст­ран­ки, нет от­ве­тов на со­пря­жён­ные с пье­сой рус­ские во­про­сы. А меж­ду тем, гло­баль­ный рус­ский – в ли­те­ра­ту­ре – во­прос все­гда идёт од­но­вре­мен­но с от­ве­том: пусть не вы­ска­зан­ным пря­мо, но – под­ра­зу­ме­ва­е­мым, но – же­лан­ным. И гло­баль­ный рус­ский во­прос – он с на­жи­мом, он про­из­но­сит­ся по­вы­шен­ным то­ном. А М.Бе­ре­зов­ская го­лос не фор­си­ру­ет, но нуж­но ска­зать, что вот эта по­эти­ка аб­сур­да, мо­жет, и не­воль­но, не­ча­ян­но пе­ре­не­сён­ная ею на род­ную поч­ву, смо­т­рит­ся здесь впол­не ес­те­ст­вен­но, слов­но тут и про­из­ра­с­та­ла ис­ко­ни в та­кой, а не толь­ко в го­го­лев­ско-до­сто­ев­ской, раз­но­вид­но­с­ти. (Хм! Да про­из­ра­с­та­ла же и до Бе­ре­зов­ской, ко­неч­но: возь­ми­те обэ­ри­у­тов, возь­ми­те «Но­ев ков­чег» Пла­то­но­ва!) Но ведь рус­ские не­ле­по­с­ти – всем не­ле­по­с­тям не­ле­по­с­ти. Ибо ко­ре­нят­ся да­же в са­мом низ­мен­ном бы­ту, в про­зе на­род­но­го по­всед­не­вья, в ве­щах, а не в од­них лишь за­тей­ли­вых го­ло­вах фи­ло­со­фов и по­этов. Что Ма­рия Бе­ре­зов­ская, впи­тав и сча­ст­ли­во со­еди­нив луч­шее и из рус­ской, и из ми­ро­вой ли­те­ра­ту­ры, нам и по­ка­зы­ва­ет сво­им рус­ско-ев­ро­пей­ским пись­мом. А ещё, чи­тая Бе­ре­зов­скую, по­че­му-то вспо­ми­на­ешь став­ше­го весь­ма по­пу­ляр­ным в Рос­сии «Го­луб­чи­ка» Эми­ля Ажа­ра (Ро­ме­на Га­ри) и аме­ри­кан­ца Стейн­бе­ка (ко­е­му за­го­ло­вок этой ста­тьи – поч­ти­тель­ный при­вет) с его «О мы­шах и лю­дях», пе­ре­ве­дён­ной в по­ста­нов­ку и лег­ко при­жив­шей­ся на си­бир­ской сце­не, в рус­ских серд­цах.

На­чи­тан­ная де­воч­ка из пи­са­тель­ско-жур­на­лист­ской се­мьи, из ве­те­ри­нар­но­го круж­ка, ра­но взяв­шая пе­ро не толь­ко по школь­ной на­доб­но­с­ти («Двое за­пла­кан­ных…» – пер­вая пье­са Ма­рии, на­пи­сан­ная ею в 18 лет, имен­но по­это­му она ин­те­рес­на и сей­час, ког­да в твор­че­с­ком ак­ти­ве ав­то­ра уже три дра­ма­ти­че­с­ких про­из­ве­де­ния), сту­дент­ка се­ми­на­ра Рус­ла­на Ки­ре­е­ва в Ли­те­ра­тур­ном ин­сти­ту­те, Бе­ре­зов­ская зна­ет, и то не на­вер­ня­ка, и то шат­ко: вот – че­ре­па­ха, вот – хо­мяк, вот – ры­ба. А что есть че­ло­век, и че­ло­ве­ки ли ок­ру­жа­ю­щие её дву­но­гие го­во­ря­щие су­ще­ст­ва – она по­ка не зна­ет. За от­сут­ст­ви­ем про­сто­го, мо­но­лит­но­го и бес­спор­но­го ма­те­ри­а­ла для та­ко­го зна­ния. Это – че­ст­но, это хо­ро­шее на­ча­ло для пи­са­те­ля. Ког­да ты не Гос­подь Бог, не Лев Тол­стой и да­же не Карл Лин­ней.

«Двое за­пла­кан­ных» и «че­ре­па­ха». Кто из них кто? Мо­жет, все они – реп­ти­лии, мо­жет, кто-то из них – ам­фи­бия, а кто-то – зем­но­вод­ное… тьфу ты, пре­смы­ка­ю­ще­е­ся то есть…

М.Бе­ре­зов­ская не вос­кли­ца­ет, как Горь­кий: «Что вы сде­ла­ли, гос­по­да?!» (а вдруг они и не гос­по­да во­все, и да­же не то­ва­ри­щи?). Она спо­кой­но, про­сто, оча­ро­ва­тель­но, по-до­б­ро­му, как ре­бё­нок, спра­ши­ва­ет: «Ты – кто?..» И ждёт от­ве­та.

Мы долж­ны быть бла­го­дар­ны Ма­рии Бе­ре­зов­ской за этот не­гром­кий во­прос-удив­ле­ние, об­ра­щён­ный ко всем нам – к каж­до­му из нас.

Виктор БОГДАНОВ,
г. ОМСК