Архив : №38. 21.09.2012

Былое перед глазами

 16 сентября мы отпраздновали 90-летие человека-легенды советской литературной печати Наума Борисовича Лейкина.

Из своих девяноста тридцать лет он отдал нашей газете «Литературная Россия». Но у него на всю жизнь осталась ещё одна привязанность – театр.

 

– Те­атр я по­лю­бил ещё со шко­лы, – при­зна­ёт­ся На­ум Бо­ри­со­вич. – Я ведь да­же со­би­рал­ся стать ак­тё­ром. Сра­зу по­сле шко­лы я по­дал до­ку­мен­ты в Щу­кин­ское учи­ли­ще, про­шёл два ра­ун­да, а на тре­ть­ем сре­зал­ся. Зна­ко­мые тог­да по­со­ве­то­ва­ли не от­ча­и­вать­ся и по­про­бо­вать по­сту­пить на за­оч­ное от­де­ле­ние в ГИ­ТИС, в ин­сти­тут те­а­т­раль­но­го ис­кус­ст­ва. Я да­же ус­пел по­лу­чить бу­ма­гу о за­чис­ле­нии, а че­рез не­сколь­ко дней ме­ня при­зва­ли в ар­мию.

– И ку­да вас на­пра­ви­ли?

– На Даль­ний Вос­ток, в Во­ро­ши­лов-Ус­су­рий­ский, в ав­то­мо­биль­ный ба­та­ль­он.

– Ког­да и где вы уз­на­ли о на­ча­ле вой­ны?

– Двад­цать вто­ро­го ию­ня со­рок пер­во­го го­да был вы­ход­ным днём, и ком­бат по­вёз нас ку­пать­ся на реч­ку. Вдруг при­бе­жал по­сыль­ный: всем не­мед­лен­но вер­нуть­ся в ка­зар­му, на­ча­лась вой­на. Ну а по­том ме­ня от­пра­ви­ли в тан­ко­вую шко­лу под Ха­ба­ровск.

Ко­неч­но, я, как и все дру­гие кур­сан­ты, хо­тел по­пасть на фронт. Но по­сле тре­ть­е­го или чет­вёр­то­го ра­пор­та нас вы­звал ко­ман­дир и пре­ду­пре­дил, что, ес­ли мы ещё раз по­да­дим бу­ма­гу, нас по­са­дят на га­упт­вах­ту.

По­сле кур­сов я в ка­че­ст­ве ко­ман­ди­ра взво­да был на­прав­лен на Се­вер­ный Са­ха­лин. Тог­да счи­та­лось, что на Са­ха­ли­не мы име­ли яко­бы толь­ко по­гра­нич­ни­ков. Но это не так. Там дис­ло­ци­ро­вал­ся це­лый ар­мей­ский кор­пус. Все жда­ли, что Япо­ния вот-вот то­же объ­я­вит нам вой­ну. Тем не ме­нее ко­ман­до­ва­ние обя­за­ло и нас, тан­ки­с­тов, но­сить зе­лё­ные фу­раж­ки.

– А где и как для вас за­кон­чи­лась вой­на?

– В сен­тя­б­ре со­рок пя­то­го го­да в Мань­чжу­рии. Я в со­ста­ве 125-й тан­ко­вой бри­га­ды ос­во­бож­дал мно­гие го­ро­да Ки­тая от япон­цев и да­же по­лу­чил пись­мен­ную бла­го­дар­ность от Ста­ли­на. И что бы сей­час ни го­во­ри­ли о Ста­ли­не, я этим ли­с­точ­ком с бла­го­дар­но­с­тью до сих пор очень до­ро­жу.

– Как сло­жи­лась ва­ша судь­ба по­сле вой­ны?

– Я де­мо­би­ли­зо­вал­ся из ар­мии лишь в со­рок ше­с­том го­ду, сра­зу вер­нул­ся в Моск­ву и тут же по­шёл в ГИ­ТИС, где по­ка­зал своё удо­с­то­ве­ре­ние сту­ден­та-за­оч­ни­ка, вы­пи­сан­ное мне ещё в со­ро­ко­вом го­ду. Но это­го удо­с­то­ве­ре­ния ока­за­лось ма­ло. При­шлось ещё предъ­я­вить школь­ный ат­те­с­тат (а я был се­ре­б­ря­ным ме­да­ли­с­том), прой­ти со­бе­се­до­ва­ние и на­пи­сать кон­троль­ную ре­цен­зию. Толь­ко по­сле это­го ме­ня взял к се­бе на курс Гри­го­рий Бо­я­д­жи­ев.

– По Бо­я­д­жи­е­ву, на­сколь­ко я знаю, власть в со­рок де­вя­том го­ду про­шлась бук­валь­но кат­ком. Как это от­ра­зи­лось на ва­шей судь­бе?

– Трав­ля Бо­я­д­жи­е­ва про­ис­хо­ди­ла на мо­их гла­зах. В тот день, ког­да в «Прав­де» по­яви­лась под­лая ста­тья с на­ве­та­ми в его ад­рес, весь наш курс ре­шил, не­смо­т­ря ни что, де­мон­ст­ра­тив­но прий­ти к ма­с­те­ру до­мой. Ко­неч­но, все это за­ме­ти­ли, но на­ка­зы­вать сра­зу весь курс ни­кто не ре­шил­ся. Поз­же я, ког­да стал ра­бо­тать в «Ли­те­ра­тур­ной Рос­сии», при­гла­сил Бо­я­д­жи­е­ва ре­гу­ляр­но пи­сать для га­зе­ты ста­тьи. Но в 1949 го­ду от­сто­ять Бо­я­д­жи­е­ва, к со­жа­ле­нию, не уда­лось. Вме­с­то не­го ру­ко­во­дить на­шим кур­сом стал Бо­ле­слав Рос­тоц­кий, брат из­ве­ст­но­го ки­но­ре­жис­сё­ра. Во­об­ще-то он был тол­ко­вым че­ло­ве­ком, но с пра­виль­ной иде­о­ло­ги­ей. Под его ру­ко­вод­ст­вом я за­щи­тил дип­лом «Ве­ли­кая Оте­че­ст­вен­ная вой­на на сце­не Мос­ков­ско­го ху­до­же­ст­вен­но­го те­а­т­ра».

– По­че­му по­сле ин­сти­ту­та вы не по­ш­ли в те­атр, а за­ня­лись жур­на­ли­с­ти­кой?

– Ме­ня за­ста­ви­ли сде­лать этот вы­бор. Я пла­ни­ро­вал за­ни­мать­ся те­а­т­ром, но вре­мя сра­бо­та­ло про­тив ме­ня. На­пом­ню, я дип­лом об окон­ча­нии ГИ­ТИ­Са по­лу­чил в 1951 го­ду. Это был са­мый раз­гар борь­бы про­тив ко­с­мо­по­ли­тов. И, ес­те­ст­вен­но, ни в один те­атр ме­ня с мо­ей фа­ми­ли­ей брать не за­хо­те­ли. Я смог ус­т­ро­ить­ся лишь в ре­дак­цию га­зе­ты Мос­ков­ско­го ок­ру­га ПВО «Тре­во­га». По­том, прав­да, по­яви­лась воз­мож­ность пе­рей­ти в га­зе­ту «Со­вет­ская авиа­ция». А ког­да на­ча­лись оче­ред­ные со­кра­ще­ния в ар­мии и «Со­вет­ская авиа­ция» ока­за­лась под уг­ро­зой за­кры­тия, мне пред­ло­жи­ли по­ра­бо­тать уже в «Крас­ной звез­де».

– А как вы в «Ли­те­ра­тур­ную Рос­сию» по­па­ли?

– Это це­ли­ком за­слу­га Кон­стан­ти­на Ива­но­ви­ча По­зд­ня­е­ва. Он дол­гое вре­мя ра­бо­тал в жур­на­ле «Со­вет­ский во­ин» и па­рал­лель­но за­ни­мал­ся твор­че­ст­вом по­эта-фрон­то­ви­ка Алек­сея Не­до­го­но­ва. На­сколь­ко я знаю, его очень це­ни­ли в пи­са­тель­ском ми­ре. Ста­тьи По­зд­ня­е­ва о по­эзии очень нра­ви­лись, в ча­ст­но­с­ти, Кон­стан­ти­ну Си­мо­но­ву. В об­щем, в ше­с­ти­де­ся­том го­ду ли­те­ра­тур­ное на­чаль­ст­во пе­ре­та­щи­ло По­зд­ня­е­ва в га­зе­ту (она тог­да на­зы­ва­лась «Ли­те­ра­ту­ра и жизнь»), на­зна­чив его за­ме­с­ти­те­лем глав­но­го ре­дак­то­ра. В свою оче­редь По­зд­ня­ев поз­вал ме­ня (я до это­го ча­с­то пи­сал за­мет­ки для «Со­вет­ско­го во­и­на» об ар­мей­ской куль­ту­ре). Он хо­тел, что­бы я за­нял­ся в га­зе­те про­бле­ма­ми се­к­ре­та­ри­а­та.

– На­сколь­ко мож­но су­дить по со­хра­нив­шим­ся в ар­хи­вах до­ку­мен­тах, се­к­ре­та­ри­ат был од­ним из са­мых сла­бых мест в га­зе­те. Не слу­чай­но за два го­да в ре­дак­ции сме­ни­лось не­сколь­ко от­вет­ст­вен­ных се­к­ре­та­рей: Ивань­ко, Ше­ля­пин, Мар­фин… Вы не бо­я­лись, что то­же на­дол­го не за­дер­жи­тесь в се­к­ре­та­ри­а­те?

– Во-пер­вых, я сна­ча­ла шёл на долж­ность за­ме­с­ти­те­ля от­вет­ст­вен­но­го се­к­ре­та­ря. Во-вто­рых, вол­ков бо­ять­ся – в лес не хо­дить. От­вет­ст­вен­ным же се­к­ре­та­рём я стал лишь че­рез па­ру лет – осе­нью 1962 го­да, ког­да в ЦК пар­тии при­ня­ли ре­ше­ние о пе­ре­фор­ма­ти­ро­ва­нии га­зе­ты «Ли­те­ра­ту­ра и жизнь» в еже­не­дель­ник «Ли­те­ра­тур­ная Рос­сия».

– На те­атр вы на­хо­ди­ли вре­мя или уже нет?

– Ко­неч­но, на­хо­дил. Я ста­рал­ся не про­пу­с­тить ни од­ной пре­мье­ры ни в од­ном мос­ков­ском те­а­т­ре и ре­гу­ляр­но пи­сал для га­зе­ты те­а­т­раль­ные об­зо­ры. По­том в те­а­т­раль­ном об­ще­ст­ве мне пред­ло­жи­ли за­пи­сать вос­по­ми­на­ния од­но­го из опыт­ней­ших те­а­т­раль­ных ад­ми­ни­с­т­ра­то­ров Иго­ря Неж­но­го, ко­то­рый по­мнил всех ко­ри­фе­ев мос­ков­ской сце­ны. Я да­же при­ду­мал для его ме­му­а­ров на­зва­ние: «Бы­лое пе­ред гла­за­ми». По­том ме­ня до­пу­с­ти­ли к ар­хи­вам се­мьи Пли­сец­ких, и я на­пи­сал кни­гу об ак­тё­ре Аза­ри­не. За­тем Ви­лен­кин спро­сил, мо­гу ли я что-ли­бо на­пи­сать о Ле­о­ни­до­ве. Так что те­атр я ни­ког­да не бро­сал.

– Ка­кой те­атр был вам бли­же?

– Ра­зу­ме­ет­ся, Мос­ков­ский ху­до­же­ст­вен­ный те­атр. Он дол­гое вре­мя был для ме­ня, ес­ли угод­но, эта­ло­ном.

– Да­же по­сле раз­де­ле­ния на две труп­пы?

– Ког­да про­изо­ш­ло раз­де­ле­ние, я, по­бы­вав на пре­мьер­ных спек­так­лях у Еф­ре­мо­ва и До­ро­ни­ной, на­пи­сал в «ЛР», что оба кол­лек­ти­ва про­де­мон­ст­ри­ро­ва­ли ма­с­тер­ст­во и те­перь глав­ное, что­бы ни­кто не стал сво­дить счё­ты. Мне ка­жет­ся, и Еф­ре­мов, и До­ро­ни­на су­ме­ли со­хра­нить мар­ку имен­но Ху­до­же­ст­вен­но­го те­а­т­ра.

– Вы ра­бо­та­ли в пи­са­тель­ской га­зе­те. С кем из пи­са­те­лей вы дру­жи­ли? Мо­жет, ко­го-то от­кры­ли для ли­те­ра­ту­ры?

– Не по­ве­ри­те, но в пи­са­тель­ской сре­де за­ка­дыч­ных дру­зей у ме­ня не бы­ло. Хо­тя за со­вре­мен­ным ли­те­ра­тур­ным про­цес­сом, ко­неч­но, сле­дил.

– Вы ра­бо­та­ли от­вет­ст­вен­ным се­к­ре­та­рём при че­ты­рёх глав­ных ре­дак­то­рах: По­зд­ня­е­ве, Гри­бо­ве, Ко­ло­со­ве и Са­фо­но­ве. С кем из них бы­ло ин­те­рес­ней?

– Со все­ми ра­бо­тать бы­ло ин­те­рес­но. Я об этом уже пи­сал в двух­ты­сяч­ном но­ме­ре «ЛР» ле­том 2001 го­да. Все че­ты­ре глав­ных ре­дак­то­ра бы­ли очень до­стой­ны­ми людь­ми.

– А кто из ру­ко­вод­ст­ва Со­ю­за пи­са­те­лей Рос­сии бо­лее дру­гих пы­тал­ся да­вить на га­зе­ту: Со­бо­лев, Ми­хал­ков, Бон­да­рев?

– Ни­кто. И Со­бо­лев, и Ми­хай­лов, и Бон­да­рев от­но­си­лись к га­зе­те хо­ро­шо и не да­ви­ли, мо­жет, толь­ко по­же­ла­ния вы­ска­зы­ва­ли.

– А за что же тог­да при Ми­хал­ко­ве в 1974 го­ду из га­зе­ты По­зд­ня­е­ва уб­ра­ли?

– На­вер­ное, По­зд­ня­ев для ко­го-то был слиш­ком ли­бе­ра­лен. Он ведь очень ча­с­то вы­сту­пал про­тив груп­пов­щи­ны. По­зд­ня­ев не при­зна­вал де­ле­ния пи­са­те­лей на го­ро­жан и де­ре­вен­щи­ков.

– И что кон­крет­но По­зд­ня­е­ву бы­ло по­став­ле­но в ви­ну?

– Это­го я не знаю. Я в под­ко­вёр­ной борь­бе ни­ког­да не уча­ст­во­вал и в тай­ны ма­д­рид­ско­го дво­ра по­свя­щён не был. Лич­но мне груп­пов­щи­на все­гда бы­ла чуж­да. Я все­гда стре­мил­ся к то­му, что­бы га­зе­та пред­став­ля­ла са­мые раз­ные ли­те­ра­тур­ные те­че­ния.

– Хо­ро­шо. Но раз­ве не Бон­да­рев в кон­це 1989 го­да вы­да­вил из «ЛР» за не­по­слу­ша­ние Ко­ло­со­ва?

– По­вто­рю, я за под­ко­вёр­ны­ми ин­три­га­ми не сле­дил. Мне по­ка­за­лось, что по­сле ухо­да на пен­сию Ми­ха­ил Ма­ка­ро­вич Ко­ло­сов со­хра­нил от­но­ше­ния с Бон­да­ре­вым. Во вся­ком слу­чае, я ни­ка­кой враж­ды не ви­дел.

– Или не хо­те­ли ви­деть?

– …

– А как у вас скла­ды­ва­лись от­но­ше­ния с кол­лек­ти­вом ре­дак­ции?

– За­ме­ча­тель­но. Ина­че че­го я бы сто­ил как от­вет­ст­вен­ный се­к­ре­тарь? В га­зе­те лю­бо­му че­ло­ве­ку, за­ни­ма­ю­ще­му долж­ность от­вет­се­кре­та­ря, ни с кем, тем бо­лее в соб­ст­вен­ном кол­лек­ти­ве, враж­до­вать нель­зя. Толь­ко са­мо­убий­ца мо­жет поз­во­лить се­бе кон­флик­ты. Я в слож­ных си­ту­а­ци­ях пред­по­чи­тал ис­кать ком­про­мис­сы.

– Сле­ди­те ли вы сей­час за те­а­т­ром?

– Да, но уже ни­че­го не пи­шу.

– На­ум Бо­ри­со­вич, поз­воль­те вам по­же­лать креп­ко­го здо­ро­вья и вновь сесть за пись­мен­ный стол. Ждём от вас ме­му­а­ры.

Вячеслав ОГРЫЗКО