Архив : №02-03. 18.01.2013

Когда вернусь

Сегодня мы рассказываем о книжной новинке наступившего нового года: Дмитрий Голубков «Это было совсем не в Италии...» Имя её автора по праву можно охарактеризовать сегодня как «новое старое». Дмитрия Николаевича Голубкова точно знают и помнят литературные профессионалы, несмотря на то, что миновало уже 40 лет с даты его трагической гибели. А вот для современных читателей его имя прозвучит открытием, и мы уверены, что приятным.

Владимир Грачёв взял интервью у дочери писателя, Марины Дмитриевны Голубковой – автора-составителя названной книги.

– Марина, я получил совершенно неожиданное для себя задание от редакции – поговорить с тобой о твоём отце, его творчестве и о только что вышедшем сборнике. Но ведь известно, что мы с тобой женаты, причём давным-давно...

– Вероятно, «Литературная Россия» рассчитывает на откровенный, неформальный, искренний разговор... А ты, как никто, знаешь болевые точки этой темы.

– Может быть... А ты готова к такому разговору?

– Надеюсь, что да.

– Начну с вопроса: где была издана книга? Ведь последний раз произведения Дмитрия Голубкова в книжном формате выходили ровно четверть века назад, в 1987 году (я не считаю публикаций в московской периодике в начале 90-х).

– В обычном издательстве, осуществляющем выпуск книг за счёт автора. Нашла его по Интернету. Мне кажется, что подтекст твоего вопроса в другом – не обращалась ли я со своим предложением в известные издательства?

– Так обращалась?

– Обращалась много раз. И полагала, что вправе это делать, поскольку творчество моего отца получало на разных этапах его жизни весьма лестные отзывы таких авторитетных людей, как Б.Л. Пастернак, С.М. Городецкий, Ю.П. Казаков, Е.А. Евтушенко, А.А. Вознесенский, Ф.А. Искандер, А.А. Тарковский, Ан. В. Жигулин... Данный список можно продолжить. Однако я носила по издательствам свои заявки безрезультатно. Очевидно, для издания книги сегодня требуется нечто более обоснованное и существенное, нежели «простые» рекомендации настоящих поэтов и писателей, уже вошедших в золотой фонд нации...

– Деньги?

– Безусловно, но я не хочу говорить о притче во языцех..

– «Голый» издательский маркетинг?

– Мне кажется, маркетинг означает не только следование спросу, но и его формирование, что гораздо сложнее и, конечно, не столь выгодно... Впрочем, я не специалист в указанной области.

– Вот почему ты решила...

– Да, поэтому я решила, опираясь, кстати, и на твою поддержку (за что тебе очень признательна), заработать деньги и самостоятельно издать книгу своего отца, больше не ожидая ничего и ни от кого... Его творческое наследие однозначно заслуживает читательского внимания.

– Расскажи читателям о своём отце.

– Мой отец выковал свою личность сам (сегодня это называется self-made man), и потому, даже вне своего творчества, не может не быть интересен. Он вырос в семье, в которой мать (по существу, аристократического происхождения, полу-полька, полу-итальянка), проработавшая всю жизнь рядовой машинисткой, была вынуждена скрывать своё происхождение. С детства отец алкал настоящего, подлинного творчества, искусства, живописи, оперы, литературы. Кумирами его отрочества стали Лев Толстой, Бенвенуто Челлини, Валентин Серов, что уже само говорит о многом в подростке, юноше. Очень рано почувствовал в себе тягу к стихотворству и живописи. Учился в Московской художественной школе им. Сурикова. Окончил журфак МГУ, где уже его дипломная работа по советской поэзии заслужила отличную оценку тогдашних мэтров, преподававших в университете. Был немедленно приглашён в аспирантуру, но по личным обстоятельствам в науку не пошёл. А стал работать редактором сначала в Гослитиздате, а затем – в «Советском писателе». Аполитичный, восторженный молодой человек, мой отец оказался вставленным в жёсткий идеологический механизм, что для него, всю жизнь принципиально беспартийного, было всегда тяжким испытанием. Однако именно здесь он лично познакомился со многими замечательными людьми, центральное место среди которых занимает Борис Леонидович Пастернак, который отнёсся очень внимательно к нему, что, безусловно, свидетельствует о высокой пробе души и таланта моего отца. Он стал одним из первых читателей романа «Доктор Живаго», который получил из рук гениального автора, и заслужил право высказать ему своё мнение об этом произведении (не могу не упомянуть здесь наших сговорчивых с советской системой писателей, во времена оные голосовавших за исключение Пастернака из ССП, но не читавших самого романа; для моего отца подобная беспринципность, естественно, была категорически неприемлема). Мой отец редактировал книги многих, теперь выдающихся, а тогда – «проблемных», «не нужных народу» поэтов, всеми силами пробивая их книги в печать.

Параллельно со штатной работой в издательстве он сам много писал и переводил, не часто публикуясь. Писал исключительно о том, что пережил и прочувствовал сам, «о прожитом, прожатом», о боготворимой им природе, неизменно оставаясь в душе художником... Начинал он как поэт под руководством своего наставника – друга А.А. Блока – С.М. Городецкого, войдя в его семью едва ли не на правах приёмного сына. Причём познакомился с ним сам, напрямую обратившись за консультацией по стихосложению. Пользуясь случаем, хочу процитировать несколько зимних поэтических строк отца.

К середине 60-х прошлого века «доспела» его проза. Его рассказы, повести, а позднее и романы, также, как и стихи, посвящены человеку, искусству, творцу, природе. Понимая, что напечатают далеко не всё, – писал просто «в стол» (пример: роман «Восторги» – об интеллигенции, зажатой тисками сталинщины). Но главное его произведение – роман-хроника о жизни Евгения Боратынского «Недуг бытия». Тогда этому блистательному русскому поэту-философу советской идеологией приказано было оставаться в тени. Его имя даже не упоминалось в школьной программе. Обострённо чувствуя несправедливость, мой отец уже в начале 1960-х выбрал его своим героем и посвятил ему почти 10 лет из своей короткой 42-летней жизни. В то время, уверена, он был первым знатоком в СССР жизни и творчества нашего великого соотечественника Евгения Боратынского. Однако в публикации романа отцу отказали по причине несоответствия идеологическим требованиям. И только после его трагической гибели роман вдруг стали охотно издавать, очевидно, таким образом заполняя творчеством моего отца вдруг ставшую востребованной, но пустовавшую доселе, литературную нишу.

Хочу также добавить, что он был прекрасным, заботливым и ласковым отцом, и как я сейчас понимаю – ещё и умным воспитателем.

– Извини за вопрос, но некоторые собратья по перу твоего отца, публично вспоминавшие о нём, признавая его неоспоримую и разностороннюю одарённость, непременно делали акцент не на литературном наследии, а на его трагическом уходе, как бы соотнося жизнь твоего отца с названием его романа – строкой из Боратынского...

– Ты прав... К сожалению, с «лёгкого» пера Юрия Казакова, и писатель Евг. Шкловский, и поэты Евг. Храмов и Л.Латынин, и некоторые другие публично муссировали последний день земной жизни моего отца. Даже его близкий друг, искренне уважаемый мной В.Н. Леонович, не удержался от бестактных (во всяком случае по отношению ко мне и моему сыну) подробностей в предисловии к первой и пока единственной публикации романа «Восторги». В.Н. Леонович, готовя вместе со мной подборки из дневников своего покойного друга, всегда старательно обходил стороной его «отчаянную личную драму», сознательно уводя читателя от истинной причины трагедии моего отца. Евгений Шкловский (я помню его с детства) щемящий, лиричный рассказ о моём отце почему-то озаглавил «Недуг». Недуг, о котором даже мне, дочери, ничего не известно? Ни о каком таком недуге мне не говорил ни один из друзей, товарищей, хороших знакомых моего отца, с которыми я общалась в качестве секретаря комиссии по его литературному наследию, – ни В.Фогельсон, ни Ю.Вронский, ни Ан. Жигулин, ни В.Дувидов, ни В.Медведев, ни Э.Иодковский, ни В.Бурич, ни В.Савельев, ни Е.Аршаруни и др. Очевидно, кривда о недуге мужа была выгодней моей матери, чем суровая правда о разводе с ней (дабы сохранить своё реноме в глазах окружающих плюс замаскировать свои материальные мотивы). Мать фактически лишила меня отца, что стало трагическим разломом всей моей жизни.

– Извини ещё раз, но не добавил ли печальной известности твоему отцу «хрестоматийный» рассказ Ю.Казакова, по которому сняли кинофильм?

– Я бы сказала, этот рассказ дал старт балагану вокруг имени отца, уводя от его творчества. К слову, в октябре 1973 года моя мать проигнорировала вопрос Ю.Казакова о том, не возражает ли она против того, что он «кое-что вставит о Мите в один рассказик». Могу смело утверждать: моему отцу не нужна была такая «реклама»: к 42 годам он уже заслужил достаточную известность и уважение, что, кстати, со всей очевидностью свидетельствует против приклеенного к его имени ярлыка с пометкой «недуг».

– Теперь я понимаю, почему ты решилась на публикацию без купюр дневников своего отца...

– Да, основа книги «Это было совсем не в Италии...» – документальная, то есть дневники (и частично – записные книжки) моего отца, которые он вёл фактически с отрочества и до последних дней своей жизни. Раньше они публиковались лишь фрагментарно, с вычленением кусков, угодных издателям. Так, почему-то издатели любили смотреть на моего отца только сквозь казаковскую призму. А по-моему, стоит взглянуть на Дмитрия Голубкова под углом зрения, скажем, Семёна Липкина или Евгения Евтушенко, в общении с которыми он раскрывался не менее интересно. По моему глубокому убеждению, пришла пора назвать наконец вещи своими именами: уж слишком много об отце не договорено или искажено... По счастью, теперь я – издатель своего отца (при твоей поддержке – всегда буду повторять).

– Спасибо – это большая честь для меня. Маститые литераторы всегда отмечали великолепный русский язык твоего отца. Поэтому ты включила в книгу отрывки из его поэтических и прозаических произведений?

– Я решила «подсветить» дневники отрывками из его произведений, что, на мой взгляд, ярче иллюстрирует эволюцию жизненных взглядов моего отца – от восторженного восприятия жизни до осознания её трагизма... Кроме того, я вижу свой долг в популяризации его творческого наследия.

– Дневники Дмитрия Голубкова пестрят именами известных людей...

– Да, круг его общения был широк. Хочу особо подчеркнуть, что все друзья юности отца стали известными: пианист Олег Бошнякович, певица Лидия Давыдова, художники Виктор Дувидов и Борис Кельберер, архитектор Виктор Шер, поэт Эдмунд Иодковский, священник Николай Эшлиман и другие. Об этих людях и сегодня говорят. Самый свежий пример: на днях на канале «Культура» прошла программа, посвящённая памяти режиссёра Петра Наумовича Фоменко, в которой он рассказывал о талантливом, искромётном актёре Александре Косолапове, с которым дружил и мой отец. Желающие прочтут записи о нём в дневнике отца, они очень созвучны словам Фоменко...

– В чём новизна сборника?

– Во-первых, как я уже сказала тебе, дневники отца впервые печатаются практически полностью. А во-вторых, я включила в книгу целую россыпь стихотворений, не публиковавшихся прежде.

– У книги оригинальное название, которое ты продублировала переводом на итальянский язык...

– Да, Италия и её культура значили слишком много для отца. На итальянские мотивы постоянно наталкиваешься в его произведениях, поэтому первоначальный замысел книги был «Итальянская тема в творчестве Дмитрия Голубкова» (по аналогии с названием его работы, в 1972 году опубликованной издательством «Наука», – «Итальянская тема в творчестве Александра Блока»). Однако его пришлось изменить из-за огромного архива отца, который оказался в моём распоряжении, поскольку никому из наследников, кроме меня, был не интересен.

Я уже упомянула, что дед моего отца по материнской линии – настоящий итальянец, как говорится, vero e proprio. Поэтому отец всегда интересовался своей необычной родословной. К сожалению, в советской системе удовлетворить подобное «сомнительное» любопытство не представлялось возможным. Сегодня же попытки отца что-либо узнать о своём деде выглядят наивно и трогательно. Хотя, следует заметить, и сейчас это совсем не просто: во всяком случае пока мои личные усилия что-либо разыскать в архивах Флоренции (откуда, по-видимому, мой прадед) результата не дали.

– История твоего отца определила также выбор твоей профессии – переводчик, преподаватель итальянского языка?

– Да, и за это тоже я ему очень благодарна...

– Прямо какой-то отдельный сюжет...

– Да, перипетии довольно интересны. Вообще приходится констатировать, что жизнь моего отца и его посмертная судьба – отнюдь не «сюжет для небольшого рассказа», а, увы, полновесная драматическая история, которая, выражаясь современным языком, тянет на целый сериал, причём не из тех, что пишутся «под копирку». Жаль, что злодеи в нём выступают отнюдь не в ролях второго плана...

– В изданной монографии «Ваганьково – московский некрополь» я натолкнулся на описание захоронения Дмитрия Николаевича Голубкова, русского писателя...

– Да, там было фамильное захоронение Голубковых, где упокоились не только мой отец, но и его ближайшие родственники, и где Союз писателей установил памятник. К моему ужасу, участок на Ваганькове продали при попустительстве моих матери и брата: в то время я ждала ребёнка – с реальной угрозой его потерять – и оттого была просто бессильна что-либо сделать, да и узнала о вопиющем событии слишком поздно... Так что теперь на месте захоронения моего отца – могила «нового русского», некоего А.Клиновского. Извини, не будем больше сыпать соль на рану. Желающие сами прочтут обо всём в книге.

– В книге есть необычный раздел «Когда вернусь...» с краткими очерками на итальянском и английском языках о Дмитрии Голубкове и переводами на английский язык нескольких его рассказов, в том числе рассказа, давшего название сборнику...

– Да, к моему огромному удивлению, несколько «не российских» издателей с интересом отнеслись к теме, связанной с жизнью и творчеством моего отца, имя которого даже не упоминается ни в одной отечественной литературной энциклопедии. Наверное, это будет очень по-русски, когда забытое на Родине вдруг проглядывает «за бугром». Впрочем, о деталях рано говорить. Я счастлива, что наш с тобой сын-внук писателя – перевёл рассказы деда на английский язык и сейчас с интересом продолжает начатую работу.

– Марина, спасибо за откровенный разговор.

Беседу вёл Владимир ГРАЧЁВ