Архив : №48. 29.11.2013
Кубик «Флёра»
Энергоёмкость романа «Флёр» Глеба Нагорного – поистине колоссальная, даже если не облекать всё в цельный структурированный смыслонагруженный продукт, а книга ещё обладает и калейдоскопическим смыслом. Впрочем, всё по порядку.
Когда роман впервые попал мне в руки, я открыл начало, с полминуты почитал, досадливо выругался и отложил книгу – лучше уж погрузиться в чтение с утреца на трезвую голову. Пресловутое утрецо на трезвую голову наступило не скоро. Книга мерцала на полке и манила меня чарующей неизбежностью. Контора, в своё время застраховавшая выпуклости Дженнифер Лопес на миллион зелёных, отчего-то наотрез отказалась страховать мой мозг даже на двести рублей. Что ж, терять нечего, я заварил чай с малинкой, уютно укрылся пледом, положил на живот воображаемого котёнка и открыл роман. И потерялся…
Съешь синюю таблетку – попадёшь в Матрицу, съешь красную – коня с ладьёй потеряешь, прямо пойдёшь – голову потеряешь. В любом случае, как прежде – не будет. С порога Глеб Нагорный берёт читателя за руку и сразу же, прямо как тот усатый кролик, на июньском рассвете без объявления войны вероломно швыряет нас в зазеркальную нору. И только успеваешь упасть в земляничную поляну, отряхнуться и начать осматриваться, автор с дебочеширской улыбкой тает в воздухе. И перед тобой – вход в огромный фантасмагорический Лабиринт, и у входа кокетливая табличка – «Осторожно, злые минотавры». Тут замечаешь, что у тебя из живота тянется тонкая серебряная нить и уходит прямо вглубь Лабиринта. И кто-то слегка дёргает нить с той стороны, приглашая в Путь, или даже welcomes you to the Trip.
Первое, что встречаешь внутри Лабиринта, – курилка на заднем дворе. Яростно чиркая спичками, крепыш Замятин нервно пытается прикурить худосочному Оруэллу. Недалёкий Герасим не являлся апологетом анти-утопии, поэтому Муму невольно разделила судьбу Ди Каприо в холодных атлантических водах. Но это – не наш коленкор. Какая же вкусная тут разворачивается антиутопия! Эволюция, следующая ступень на пресловутой цеппелиновской лестнице. Тоталитарный балаган. Авторитарный вертеп. Фашистский Лас-Вегас. Булгаков истово и с жаром крестится. Льюис Кэрролл перешёл на Тёмную Сторону.
Сон, смешной и страшный. Сумасшедший и смешной сон, но такой страшный, что сон на улице Вязов – просто пасторальная прогулка по воде. Мир, где царит жёсткая и беспощадная Система, но нет НИ ОДНОГО персонажа, который не злоупотреблял бы своим статус-кво и не проявлял бы акты воли в своё удовольствие. Эдакая иллюзия полной свободы. А чем же иллюзия свободы отличается от собственно свободы? Ответ прост – тем, что это иллюзия, и ничего больше. И эта тонкая грань – личный выбор каждого читателя. У персонажей же выбора нет. На этом различия заканчиваются. Но об этом позже. А пока что серебряная нить ведёт нас дальше в глубь Лабиринта.
Верховное руководство в Здании вроде бы есть, но его никто и никогда не видел. Раб-гребец даже не подозревает, кто же на самом деле капитан галеры. Система функционирует как бы сама по себе. Всё ровно и чётко, у каждого – своя функция, и каждый, что удивительно, – предельно индивидуален и ярок. Никаких тут тебе серых масс, никаких невзрачных флегматиков, за этим – пощёлкай пультом и воздастся, а тут – променад-хоровод личностей, настоящих Личностей. И даже самый завалящий третьеплановый персонаж невероятно колоритен и самобытен. У каждого – своя правда, плюрализм зашкаливает, гласность – на зависть. Бюрократия в мирах Нагорного – это отдельная песня, в тональности ты-мажор. По сравнению со здешними бюрократами, кафкианские судьи – просто сомалийские пограничники: открытка с президентом Франклином заменяет все документы и накладные. Уж казалось бы – куда можно зайти дальше Кафки и Советского Застоя в плане крючкотворства? Ан нет – на первых же страницах Флёра отправляют в командировку во внешний мир, и... Я не хочу раскрывать карты и кайфоломить ещё не читавшим, просто приведу для сравнения – на пятой странице другой легендарной книги, одного юного гасконца папаня отправляет в Париж. Куда герой и добирается через полторы главы, попутно сражаясь с канальями. Здесь же – совсем другая песня. В тональности де-магог. У Флёра на пути иная femme fatale – Инстанция Бонасье. И конца-края не видать, а Лабиринт всё подмигивает и сыплет подсказками на каждом шагу. Ребусы ждут на каждом шагу, и автору решительно плевать, отгадаешь ты их все или только часть. Это – шизоидный клондайк для Друзя и его друзей-эрудитов. Сколько бы самородков ни откопал – ещё больше останется для других, авось, найдут. Копайте глубже, ребятки, хватит на всех.
Код Да Винчи – для пэтэушников. За первым планом начинает проступать второй фон, а за ним и третий, как в играх приставки Нинтендо. В вымышленном мире вдруг на третьем фоне находишь Маркса–Ленина–Сталина, флаг некоей прибалтийской республики, Христа на груди и ещё сотни реликтов, которые привносят непередаваемый привкус, привкус телемоста между балаганным вымышленным миром и нашей сермяжной реальностью, только вместо Познера и Донахью телемост ведём мы сами. Крепость и прочность моста зависят от каждого – кто сколько самородков найдёт для кладки и опор. Вообще, проблем в романе заложено очень много, больше, чем я знаю, и больше, чем могу рассказать. Но одна из главных тем – место человека в обществе и их взаимодействие. На примере героев, можно тихо приспособиться и пассивно паразитировать, можно абстрагироваться и играть в свои игры, можно быть молодцом среди овец и спиваться от безнадёги и отсутствия реальных перспектив, можно рыть землю в усердии во имя незнамо чего, можно плыть по течению, можно приумножать блага, не забывая при этом бонвианствовать, можно просто искать, можно не просто искать... Правильного ответа не даётся, да и нет его, болезного. Было бы в жизни всё так просто, как бином Ньютона...
И над всем этим разноцветным Лабиринтом тройным заморским баклажанным слоем намазан Слог. Авторский слог – второй главный герой после титульного персонажа. Нагорный экспериментирует со словами с лёгкостью и азартом Теслы в лаборатории. Мерклодуши, ланфрен-вольфрам, тазобедрие, пустмодернизм, бильярдношарые, сверхзадачливо... сотни и сотни новорождённых слов агукают и улыбаются, потому что знают, что пришлись ко двору. Здесь бихевиористский эскапизм автора сквозь гранёную призму вялотекучего модулятора как нельзя более на руку. Иные душат кириллицу в руках, а автор душит воздушного змея в небе, упиваясь свежим ветром и отсутствием границ в вышине, благо, крыши нет. Если сказать проще, то знаменитый пятиэтажный слог Джойса – это «мама мыла раму». Слова и предложения здесь бесстыдно и красиво скрещиваются друг с другом, обнажая свою суть и вгоняя читателей в ализариновую краску. Творец, творитель, творяка – это три разных слова и три разных значения в книге. Ох, не завидую я тем энциклопедистам, которые будут переводить «Флёр» на иностранные языки. Уж слишком много русского в книге! И я сейчас не о том, что почти все герои в какой-то момент оказываются в алкогольно-наркотическом угаре, речь о многомерной глубине zagadochnoy russkoy dushi, которая тут прёт из всех междустрочий и межножий образов.
В итоге мы оказываемся в центральном зале Лабиринта. Куда же привела нас серебряная нить? Где Ариадна, которую нужно спасти? Где же драконы и минотавры, с которыми нужно сразиться? Всё куда интереснее – в самом центре Лабиринта нить из живота приводит к зеркалу. Да, к зеркалу. Вот с кем нужно сразиться, вот кого нужно спасти! Как в мемуарах Герцога (другого персонажа романа), каждый вдруг видит свою историю. И всё становится на свои места. Осталось лишь сделать Самый Главный Шаг. Шаг вперёд. Сквозь это зеркало, чтобы вернуться из зазеркального путешествия в реальный мир. Ну, не факт, что реальный, лучше сказать – в привычный. И осознать себя командировочным-из-Лабиринта.
Мне кажется, я разгадал Кубик «Флёра», все три его грани. Или постойте... а сколько вообще граней у куба? А это – с какой стороны посмотреть…
Алексей ФИЛИППОВ
