Архив : №41. 10.10.2014

Кто придумал миф о Чапаеве: Дмитрий Фурманов

Советская история и литература богата на мифы. Один из мифов – о Василии Чапаеве создал в 1923 году Дмитрий Фурманов. А потом пришло время мифов уже о самом писателе.

Дмитрий Андреевич Фурманов родился 26 октября (по новому стилю 7 ноября) 1891 года в Костромской губернии в селе Середа Нерехтского уезда в крестьянской семье, которая потом перешла в мещанское сословие. В 1912 году он после окончания Кинешемского реального училища, сдав экстерном экзамен по латинскому языку, поступил на юрфак Московского университета, откуда вскоре перевёлся на историко-филологический факультет.

В Москве Фурманов одно время подрабатывал репетиторством, в частности, занимался с детьми врача Леви. За это доктор поселил студента университета у себя на квартире, которая находилась в доме, располагавшемся на углу Страстного бульвара и Тверской улицы.

Когда началась война с германцами, Фурманов избрал для себя новую роль – брата милосердия. Его включили в один из санитарных поездов Земского Союза. Позже в поезде он встретил медсестру Анну Стешенко, которая стала его женой.

В 1916 году недоучившийся студент решил вернуться в Иваново-Вознесенский край. Похоже, поначалу у него никаких твёрдых идейных убеждений не было. Так, весной 1917 года Фурманов примкнул к эсерам-максималистам. Потом его переманили к себе анархисты. Но когда власть захватили большевики, он тут же, заручившись рекомендацией своего давнего соратника Михаила Фрунзе, подал заявление в РКП(б).

Позже Фурманов в своей автобиографии писал: «Пламенные настроения при малой политической школе толкнули быть сначала максималистом, дальше анархистом, и казалось, новый желанный мир можно было построить при помощи бомб, безвластья, добровольчества всех и во всём… А жизнь толкнула работать в Совете рабочих депутатов».

Действовал Фурманов то словом, то маузером. Ещё в декабре 1917 года он со страниц газеты «Рабочий город» призывал земляков:

Инспектируя в конце 1918 года военные комиссариаты Ярославской губернии, Фурманов докладывал Фрунзе: «На всех живоглотов-кулаков, которые сеют в массу солдат разные провокационные слухи, партийная ячейка должна обратить своё внимание… Всех кулаков взять на учёт, а также вменяется в обязанность членам ячеек следить за командным составом, который зачастую ведёт антисоветскую агитацию». Несогласных с этой позицией Фурманов предлагал «частью сажать в тюрьму, а самых опасных и крикливых – расстреливать».

За словами вскоре последовали и дела. Фурманов лично выступил обвинителем в ревтрибунале на нескольких процессах, и пощады от него никто не получил.

В марте 1919 года Фурманов вместе с женой был направлен на Восточный фронт в 25-ю дивизию, которой командовал Чапаев. Он стал комиссаром, а Стешенко возглавила в политотделе этой дивизии культпросвет.

Отношения комдива и комиссара складывались непросто. Во-первых, Чапаев и Фурманов по-разному смотрели на мир. Во-вторых, всё сильно осложнил завязавшийся у Чапаева роман с женой комиссара.

Незадолго до разгрома чапаевского штаба Фурманов с мандатом Куйбышева был отправлен в качестве уполномоченного Реввоенсовета Туркестанского фронта в Семиречье. При нём гарнизон города Верный из пяти тысяч красноармейцев поднял против власти бунт. Восставшие взывали: «Товарищи красноармейцы! За кого вы бились два года? Неужели за тех каторжников, которые работают теперь в особом отделе и расстреливают ваших отцов и братьев? Посмотрите, кто в Семиречье у власти: Фурманы…» (цитирую по изданию: «Чёрная книга имён, которым не место на карте России», М., 2005, с. 175).

Надо ли говорить, что этот мятеж был подавлен в крови, в чём немалую роль сыграл в том числе и Фурманов.

В Москву Фурманов окончательно перебрался уже весной 1921 года. Бывший комиссар вернулся к занятиям литературой. Он быстро написал три книги: «Красный десант», «Чапаев» и «Мятеж». Как считал немецкий славист Вольфганг Казак, «своим местом в советской литературе Фурманов обязан только собственной политической позиции и деятельности. Его повесть «Красный десант» (1921) содержит описание наступательной операции Кубанской армии. В романе «Чапаев» (1923) нашли полудокументальное отражение военные действия в юго-восточных степях за Волгой, участником которых был Фурманов, причём себя он выводит под вымышленным именем комиссара Клычкова, который призывает к дисциплине стихийного народного героя Чапаева. Тем же методом соединения цитат с отчётами или донесениями в партийном духе в третьем своём произведении – романе «Мятеж» (1925) – Фурманов изображает борьбу советской власти с восстаниями в Средней Азии».

Насколько Фурманов был искренен в своих книгах? Сам он утверждал: «Книжкам своим я ставил практическую, боевую, революционную цель: показать, как мы боролись в дни Гражданской войны, показать без вычурности, без выдумки… в художественной форме». Но писатель явно лукавил. В своих романах он всё ради коммунистической пропаганды исказил. Ну не был Чапаев героем. Он был истребителем уральского казачества. А Фурманов создал миф о якобы народном кумире.

Надо отметить, что Фурманов всегда хотел власти. Отчасти эта мечта осуществилась в 1924 году, когда его избрали секретарём Московской ассоциации пролетарских писателей (МАПП) – организации, которую Булгаков потом в романе «Мастер и Маргарита» обозвал Массолитом. «Я выбран ответственным секретарём МАПП, – отметил писатель в своём дневнике 23 марта 1924 года. – Везёт мне на этом пути: в 18-м году только только вступил из анархистов в РКП – забухали секретарём Губкома. Теперь – без году неделю в «Октябре» – назначен генеральным секретарём МАПП – так прежде назывался у них этот <нрзб> типа. С охотой, с большим интересом берусь за работу. Главное препятствие, конечно, время. Тут я в смущении:

1. Госиздат ухватывает часов до 7–8.

2. Надо следить за периодич. и непериодич. печатью, надо всё прочитать, знать.

3. Немало надо прочесть ex offecio – на отзыв.

4. Статьи и заметки по развитии журнала

5. Пишу «Мятеж», пьесу,< нрзб>, сценарий «Чапаева», много вечеров посвятил редактированию речей Троцкого на конгрессах КИН и т.д.

6. Посещение ячейки.

7. Руководство кружком <нрзб>.

8. Редактирование части материалов для стенной газеты ФОН.

Уже не говорю о том, что иной раз в театр, на лекцию надо заглянуть и т.д. Словом, время занято чрезвычайно, а эта работа требует к себе внимания скрупулёзной заботливости, сосредоточенной памятливости обо всех деталях – и, как отв. секретарь, должен буду предвидеть, толкать, будить, приводить в ход всю машину. Но, в конце концов, как не будь занят – раз имеется большая охота – как-то со всем успеваешь справляться. Отбираю ото всех и всяческие материалы, группирую, анализирую их тщательно, от «стариков-октябристов» узнаю всю подноготную, намечаю перспективы большого пути и всяких временных троп и тропинок, распределяю заботу между всеми членами и – ходу!

Сегодня из Гусь-Хрустального приехал Безыменский. Его не было в Москве целый месяц. Как дружески все его встретили! А с Леллевичем они, видимо, сердечно близки – так и кинулись целоваться, да как! Не прошло минуты, как он вытащил свою прелюдию к Гуте – видимо, большой поэме, написанной    за эту поездку. Чудесные стихи. Чудесные, очаровательные своими неожиданными <нрзб> конструкции, своим ароматом свежести, силой, напряжённости и задушевной искренности.

Завтра засед. (видимо, первое!) Редакция коллегии журнала «Октябрь». Коллегия из 7-ми, но в качестве 8-го и 9-го пригласили меня и Березовского. Предполагаю с первого же № начать печатать свой «Мятеж». Что-то упрямится Либединский (правда, он прочёл всего 20 стр.) – говорит, что надо бы сюжет взять конкретнее и оживить действующих лиц, дать им больше действия. Тут и Тарасов-Родионов. Этот начинает мне не нравиться со своею критикой».

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 281, лл. 9 об, 10, 10 об.).

Впоследствии партийная верхушка привлекла Фурманова к работе над постановлением ЦК ВКП(б) о политике партии в области художественной литературы. Впрочем, некоторые близкие к партаппарату литераторы не раз выражали сомнения в том, готов ли Фурманов  до конца бороться за линию партии. Припомнив ему прежние грехи, они в декабре 1925 года доложили в ЦК РКП(б): «Ошибка тов. Фурманова, перенёсшего разногласия, бывшие в руководящей группе, в широкую беспартийную организацию и поставивший под вопрос единство ВАППа, объективно усиливавшего правое настроение у отдельных товарищей».

Фурманов всё это сильно переживал. Он-то, начиная с восемнадцатого года, служил партии всем сердцем и готов был удавить за неё любого оппонента. «Надо раздавить врага, – подчёркивал писатель в своём дневнике в 1925 году, – враз раздавить, иначе оживёт».

Очередной бой состоялся в конце февраля 1926 года на 5-й конференции МАПП. Главный доклад на ней сделал Фурманов. Он яростно обрушился на С.Родова. Но делегаты поначалу с Фурмановым не согласились. Родов был изгнан из МАПП только после долгих бесед с другими литераторами.

Уязвлённый коллегами, Фурманов в те дни обратился к новому роману «Писатели», в котором ему хотелось отразить все перипетии борьбы на литературном фронте в двадцатые годы. Он надеялся доказать, что всегда отвергал как троцкистов, не признававших пролетарскую литературу, так и проводников «чистого искусства». Но не успел.

Умер Фурманов 15 марта 1926 года от менингита. Спустя год в Госиздате вышли его «Записки обывателя» со вступительной статьёй В.Ермилова. в основу этих записок лёг дневник вымышленного члена Реввоенсовета Вениамина Барского. Выдуманный военачальник не раз восторгался Троцким и Бухариным. Однако когда Троцкий и Бухарин оказались вне закона, цензура распорядилась «Записки обывателя» Фурманова отовсюду изъять.

Одно время были запрещены и другие книги писателя. Не повезло, к примеру, повести «Красный десант». В ней упоминался комкор Е.Ковтюх, которого в середине 30-х годов власть объявила врагом народа. Роман же «Чапаев» тоже после 1938 года не раз подвергался редактуре. Издатели, в частности, изъяли из книги все упоминания о расстрелянном комполка И.Кутякове.

Стоит отметить, самого Фурманова к началу 30-х годов почти забыли. Но против этого выступила вдова писателя. Она решила написать по мотивам романа «Чапаев» киносценарий. Ею были использованы дневники мужа и воспоминания однополчан. Кое-что вдова и вовсе присочинила. Она, в частности, придумала Анку-пулемётчицу и «психическую атаку» белых офицеров, которые в полный рост под пули атаковали позиции чапаевской дивизии. По её сценарию ленинградские режиссёры Сергей и Георгий Васильевы в 1934 году сняли фильм «Чапаев», в котором главную роль блестяще сыграл Борис Бабочкин. Фильм имел ошеломительный успех. Во многом благодаря ему Чапаев сал сверхпопулярным персонажем.

В начале 1940 года вдова Фурманова обратилась к Сталину с просьбой издать к 50-летию мужа сборник его сочинений, выделив при этом неизвестные широкому читателю страницы из наследия писателя. Она писала:

«Дорогой Иосиф Виссарионович

Я обращаюсь к Вам потому, что знаю Ваше чуткое и внимательное отношение к Советским писателям и их работе.

В 1941 году в марте месяце исполняется 50 лет с о дня рождения Дмитрия Фурманова и 15 лет со дня его смерти.

Четырнадцать лет я работаю над его литературным наследством, которое заключает в себе много интереснейших и ценнейших исторических материалов – периода мировой войны, в которой он непосредственно участвовал, периода гражданской войны и борьбы его с враждебным руководством ВАППА.

В 1929 году я беседовала с А.М. Горьким, который обращал моё особенное внимание на необычайную ценность всех его записок, зарисовок и дневников. Он говорил:

«Берегите каждый листочек, – он имеет огромнейшую историческую и художественную ценность».

После смерти Дмитрия Фурманова было много пышных слов, была даже создана комиссия по увековечиванию его памяти, но за четырнадцать лет никто не интересовался архивом, почти никто не писал о его творчестве, а из его произведений только «Чапаев» выходил в большом количестве, остальные его произведения или издавались один-два раза, а многое совсем не видало света.

В 1938 года я обратилась в Гослитиздат с просьбой начать подготовку к юбилейному изданию собрания сочинений.

В начале это было включено на 1939 год, потом перенесено на 1940 год, а сейчас из плана издания 1940 года, кроме «Чапаева» для Белоруссии, всё исчезло.

В 1939 году я обращалась письменно к тов. Жданову и передала это письмо тов. Александрову – ответа у меня пока нет.

Я обращалась в Союз писателей, но к моему сожалению, я до сих пор не могу поговорить с тов. Фадеевым.

Дорогой Иосиф Виссарионович, я не могу понять такого равнодушного отношения к человеку, который всю свою короткую жизнь отдал делу партии, писателю, на произведениях которого училось и учится молодое поколение борьбе за дело коммунизма.

С моей точки зрения, произведения, которые оставил после себя Фурманов, не менее ценны, чем «Чапаев».

Фурманов ещё далеко не раскрыт, как художник – писатель Великой эпохи.

Фурманов – это не только «Чапаев» – он гораздо шире и глубже в остальных его произведениях.

Я прошу Вас вмешаться в это дело – дать задание Гослитиздату о включении в план изданий 1940–1941 г. юбилейного собрания сочинений, подготовленного уже мною к печати, создание специальной комиссии по подготовке к проведению юбилея, если Вы считаете это необходимым.

А. ФУРМАНОВА

Член ВКП(б) с января 1918 г.,

партбилет № 0034339.

Москва, ул. Фурманова, д. № 3/5, кв. 25

телеф. домаш. Г6-47-43

служеб. К-2-I7-I9»

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 281, лл. 1–3).

По всей вероятности, Сталин отнёсся к письму вдовы Фурманова очень серьёзно и, видимо дал ряд поручений. Не случайно после этого в Литературном музее подняли все материалы, связанные с именем автора «Чапаева». Но когда чиновники прочитали обнаруженные рукописи, то пришли в ужас. Им почудилось, будто Фурманов вёл двойную жизнь и в реальности ненавидел власть.

Уже 5 ноября 1940 года заведующая спецхраном Литмузея Х.Либман доложила:

«На днях в порядке постепенного ознакомления с материалами спецхрана я прочитала дневник писателя. Д.А. Фурманова, хранящийся у нас под № 769 инвентарной книги (дневник был в опечатанном сургучом конверте).

Ввиду того, что в дневнике содержится ряд высказываний, отрицательно характеризующих, на мой взгляд, политическое лицо Фурманова, я прошу Вас ознакомиться с его содержанием или хотя бы с отдельными страницами (оборот 3 л., 5 лист, обор. 12 л., обор. 16 л., 20 л., обор. 26 л, л. 27. и его обор. 28 л., 41 л., обор. 47, л. 48 л. – и его обор., обор. 49 л. и 50 л., обор. 55 л.; л. 56, обор. 56 л.).

Мне кажется, что следовало бы пересмотреть отношение к Фурманову. Этот вопрос нужно представить на срочное рассмотрение ЦК ВКП(б) ввиду того, что в 1941 г. советская и литературная общественность СССР будут отмечать 50-летие со дня рождения (7 октября 1891 г.) и 15-тилетие со дня смерти (15 марта 1926 г.) популярного советского писателя Д.А. Фурманова.

Дневник состоит из 45-ти отдельных собственноручных (автограф установлен путём сопоставления с другими собственноручными записями: письмами и записками, хранящимися в спецхране) записей, имеющих номер, заголовок и дату. Номера следуют с 1 по 298 не подряд (см. прилагаемое оглавление). Записи чернилами и карандашом.

Записи охватывают период с 9 марта 1924 года по 14 декабря 1925 г. Можно предположить, что это выписки из другого более полного и общего дневника. Выписки эти посвящены тому вопросу, который автор озаглавил «Октябрь» и МАПП».

Дневник этот – тетрадь в чёрном дерматиновом переплёте. Пронумеровано 152 л.; из них заполнено 63 л.) (за исключением оборота 1 и 2 л.л. и лицевой стороны 36 л). (Листы 1–71, склеенные и прошитые, вырвались (или вырваны) из переплёта; отклеился лист 13.

Дневник этот приобретён музеем у гр-ки Лелевич, Софьи Вениаминовны и её сына Лелевича, Варлена Лаборьевича (предложение № 12742 от. 21/VI 1939 г.) 26 июня 1939 г. (прот. директора № 575 п. 1). Опись документа № 13228. Как дневник этот попал к Лелевичу, неизвестно. Заплачено за него Лелевичам пятьсот (500) руб.

Кому в музее известно содержание дневника, – я не знаю».

(РГАНИ, ф. 3, оп. 34, д. 281, лл. 5, 5 об.).

Получив сообщение Либман, директор Гослитмузея Н.В. Боев обратился лично к Сталину. Он писал:

«Дорогой Иосиф Виссарионович,

Посылаю Вам дневник писателя Д.А. Фурманова, хранившийся в секретном фонде Гос. Литературного Музея (запись в дневнике относится к 1924–1925 гг.).

Одиозность содержания дневника свидетельствует о политических настроениях писателя, направленных против ЦК ВКП(б), и дневник безусловно подлежит изъятию из фондов Гослитмузея».

(РГАНИ, ф. 3, оп 34, д. 281, л. 4).

И как отреагировал Сталин? Он оказался не заинтересован в установлении истины. Его вполне устраивали укоренившиеся в обществе мифы о Чапаеве и его комиссаре Фурманове. Поэтому вождь поддержал другое предложение – о переименовании малой родины писателя, города Середа, в город Фурманов.

Выдуманный Фурмановым миф о Чапаеве просуществовал вплоть до конца двадцатого века, самого кровавого века в истории человечества.

Вячеслав ОГРЫЗКО