Архив : №10. 20.03.2015

Вступая в год литературы

Весной 1834 г. Кс. Полевой писал: «У нас нет литературы – говорят многие, – и кто не согласится, что это правда?». Полгода спустя о том же, вторя «многим», заявил В.Г. Белинский: «Да, у нас нет литературы!». В январе нынешнего года П.Басинский, сетуя о пропущенном юбилее – 180-летии со дня выхода «Литературных мечтаний», и напомнив о «главном тезисе» этой статьи Белинского: «У нас нет литературы», – добавляет: «Сегодня можно сказать то же самое: «У нас нет литературы» (РГ. № 1).

Казалось бы, надо только радоваться: вот она преемственность отечественной критической мысли, – если бы не ма-а-а-ленькое но...

Кс. Полевой прямо говорит, какой литературы у нас нет: национальной по своему характеру и содержанию, «потому что книги русские не выражают вполне России». Также поступает и Белинский, отмечая, что у нас нет литературы, которая выражала бы и воспроизводила вполне «дух нашего народа... его внутреннюю жизнь до сокровеннейших глубин и биений», так как «литература непременно должна быть выражением-символом внутренней жизни народа». При этом критик чётко обозначает границы своего отрицания. «...Я, – пишет он, – отвергаю существование русской литературы только под тем значением литературы, которое я ей даю, а под всеми другими значениями вполне убеждён в её существовании».

В отличие от Полевого и Белинского вопрос о том, что такое литература и собственно какой литературы у нас нет, Басинского, по-видимому, всерьёз не занимает, он отвергает её существование просто так, вообще, желая, как говорили в позапрошлом столетии, лишь «произвести впечатление». В то же время он предлагает чуть-чуть «подправить» Белинского, заменив в его определении литературы слово «народ» на «читатель», потому что читатель, «не боюсь заявить», говорит Басинский, «лучшая часть народа», и «без взаимообратной и благодарной связи писателей и читателей – нет литературы».

В таком, несомненно уважительном отношении к читателю, нет ничего нового и удивительного. На эту связь уже в начале XIX в. обратил внимание Николай Полевой, родной брат Кс. Полевого, первый и по сути главный учитель Белинского-критика. «Несовершенно, – писал Н.Полевой в 1825 г., – виноваты в медленности успехов нашей литературы наши литераторы: от читателей, от читательниц зависит часть успехов и неудач наших». Успех Дарьи Донцовой, о котором говорит Басинский, прямое тому свидетельство, опровергающее его утверждение: «У нас нет литературы».

К ситуации, какая сложилась сегодня у нас, больше подходит сказанное А.С. Пушкиным по поводу заявления А.А. Бестужева-Марлинского: «У нас есть критика и нет литературы». Процитировав слова Бестужева-Марлинского, Пушкин тут же спрашивает его: «Где же ты это нашёл? именно критики у нас и не достаёт», – и затем подчеркнёт: «...литература кой-какая у нас есть, а критики нет». Да, именно критики у нас сегодня и нет, и лучшим тому подтверждением служит книга Сергея Чупринина «Критика – это критики», дополненное издание которой увидело свет в начале текущего года.

При всей безусловной ценности этой книги, мимо которой уже не сможет пройти ни один историк нашей критики последней трети XX – начала XXI в., надо заметить, что в самой постановке заглавной её проблемы нет ничего оригинального и новаторского. Не говоря уже о «перевороте в этой области», о чём поспешил известить Басинский, рекомендуя книгу читателям «РГ» (2015, № 12).

Сергею Ивановичу принадлежит, в чём я однако не уверен, пожалуй, лишь вынесенный в заголовок книги слоган: «Критика – это критики».

Из такого представления о критике, не озвучивая его публично, исходили и создатели двухтомной академической «Истории русской критики», и В.И. Кулешов, автор популярного одноимённого учебника, выдержавшего несколько изданий, и авторы других учебных пособий по истории нашей критики. Там везде история критики представлена в основном именно как история критиков, а также писателей, выступавших с оценками творчества своих собратий по перу. Однако подавляющее большинство тех, кого в этих книгах традиционно называют критиками, на самом деле таковыми не были. Не было их у нас ни в 80-е, ни в 90-е, ни в 2000-е годы. Нет их и сегодня.

Перефразируя слова Белинского, должен сказать, что отвергаю существование у нас литературной критики (критики литературно-художественных произведений) только под тем значением (содержанием) понятия о её сущности и назначении, какого придерживаюсь, а под всеми другими значениями вполне убеждён в её существовании.

Так, я безоговорочно признаю, что у нас есть критика как выражение самых разных суждений и высказываний о литературных произведениях, то, что Белинский называл «литературными мнениями» в отличие от критики как «литературного суда» (см. его статью «О критике и литературных мнениях «Московского наблюдателя»), какой у нас сегодня как раз и нет.

Понятие о критике как судье, да к тому же «остром», у нас впервые встречается в примечаниях Антиоха Кантемира к его же сатире «О воспитании», а с конца XVIII в. оно становится общим местом практически всех рассуждений о сущности и назначении критики и критиков.

Понятие о критике как мнении восходит к предисловию Н.И.Новикова, которым он в 1777 г. открыл первый номер издававшегося им журнала «Санкт-Петербургские учёные ведомости». Он видит в критике не литературный суд, не «определение участи» книги, но «объявление только нашего мнения об оной», а также возможность «благопристойного» её обсуждения с «возражениями на мнения» и даже их «опровержениями»...

Понятие о критике как литературном мнении разделяет Пушкин. В то же время А.Ф. Мерзляков указывает на необходимость литературного суда, так как от «суда критики», говорит он, «зависит истинная оценка всех сочинений», «истинное направление и ход литературы...». Для Н.Полевого критика – это и инструмент выработки «общего мнения» о литературных произведениях, и суд – «обличение невежества, похвала уму и познаниям».

Литературные мнения, как правило, носят либо вкусовой характер (по впечатлению «нравится – не нравится»), либо клановый (автор «наш» или «не наш»), либо идеологический, партийный («то» или «не то» изображено, «так» или «не так», как «надо»), либо открыто рекламный (торговый интерес). В лучшем случае они основываются на «просвещённом вкусе» и «рассудке», «проницательном и верном (т.е. здравом. – А.К.) уме» (В.А. Жуковский).

Литературный суд не зависит от впечатлений, клановости, партийности, рекламности. Это в полном смысле суд, который, как и любой суд, выносит свои «приговоры» – оправдательные, либо обвинительные – основываясь на соответствующем кодексе. В данном случае это теория литературы. Откуда следует, что «критика есть приложение теории к практике» (Белинский), «приложение теории литературы к произведению литературному» (Валериан Майков). То же имел в виду и Жуковский, когда писал, что в душе критика должен существовать «собственный идеал совершенства... с которым он сравнивает всякое новое произведение художника, идеал возможного, служащий ему верным указателем для определения степени превосходства».

И если критики как выражения литературных мнений у нас сегодня хватает, то критики как литературного суда у нас давно нет. А без него не может быть не только «истинной оценки» произведений, но и выработки представления об «истинном – насущном, плодотворном – направлении и ходе литературы», особенно после более чем двадцатилетнего её застоя, топтания на месте и пережёвывания тем, проблем и сюжетов, навеянных хлынувшей к нам с запада массовой литературой...

В том, что критики как литературного суда у нас сегодня нет, во многом виновато бытующее поныне понятие о сущности и назначении литературной критики, из которого и исходят в своей деятельности, выбирающие для себя это поприще...

Самым распространённым остаётся понятие о литературной критике, закреплённое в «Краткой литературной энциклопедии» (1967) и повторенное в «Литературном энциклопедическом словаре» (1987). Оно состоит из двух частей «... оценка и истолкование художественного произведения, а также явлений жизни, в нём отражённых». Выходило, что сначала «оценка» и уже потом «истолкование», хотя «оценка» всегда и везде результат, следствие «истолкования», но никак не наоборот. Заметим, что в «Словаре» С.И. Ожегова, первое издание которого увидело свет в 1949 г., а затем он переиздавался каждые два года, понятие о критике такой алогичностью не страдает. «Критика, – читаем там, – обсуждение, разбор чего-нибудь с целью вынести оценку, выявить недостатки».

Обращаясь к первой части определения литературной критики, данного в КЛЭ и ЛЭС, невольно ловишь себя на мысли, что в её значении: «оценка и истолкование», – критиками фактически являются все читатели: каждый из них по-своему истолковывает и оценивает прочитанное. Одни, а это подавляющее большинство, свои толкования и оценки произведений не выносят на страницы печати: кто-то стесняется это делать, кто-то не хочет, а кто-то хочет, но просто не имеет доступа к средствам массовой информации. Они делятся своими впечатлениями о прочитанном с друзьями, родственниками, сослуживцами. Их устраивает такая форма общения и обмена суждениями о литературных произведениях, и в своей среде часть из них, даже очень нередко, слывёт критиками.

И есть читатели, что не только не стесняются, но и хотят, активно стремятся, получив доступ к средствам массовой информации, публично донести до других читателей свои впечатления, суждения, оценки и истолкования литературно-художественных произведений. Кто-то из них делает это своей профессией, становясь в глазах читателей, литературной, и не только литературной, общественности как раз теми, кого традиционно и называют литературными критиками.

Одна критика, таким образом, носит камерный, кулуарный, можно сказать, характер, другая – публичный. Отличаясь друг от друг по форме и способу высказывания, они обе, тем не менее, остаются в ранге литературных мнений.

Согласно второй части определения литературной критики, представленнего в КЛЭ и ЛЭС: «...оценка и истолкование ... явлений жизни», отражённых в художественном произведении, – ей вообще вменялось в обязанность то, что должна делать и делает публицистика.

Публицистика, как вид литературного творчества, по своей природе тоже критика, но общественно-политическая. Публицист в своей деятельности может обращаться и обращается к «оценке и истолкованию» не только непосредственно явлений самой жизни, но и тех, что получили отражение в литературе. Но эта критика явлений действительности, а не явлений художественной литературы, произведений словесного искусства.

И в том, и в другом случае, объект общий – содержание литературного произведения, но предметы разные. Литературную критику интересует исключительно: как, каким образом, с помощью каких выразительно-изобразительных средств воспроизведено то или иное явление жизни. Публицистику же интересует: что изображено, какое явление жизни, и художественное его воспроизведение она использует исключительно в политических целях. Это принципиально разные по своему содержанию и назначению виды критики.

Литературный критик с того самого момента, как приступает к истолковыванию и оценке явлений жизни, отражённых в художественном произведении, да ещё, как отмечается в новейшем «Словаре», «с точки зрения современности (в том числе насущных проблем общественной и духовной жизни)», он тотчас перестаёт быть критиком литературного произведения и становится публицистом. (Кстати, в этом «Словаре» при определении понятия о критике «истолкование» уже предшествует «оценке». См.: Новый большой энциклопедический словарь. М., 2005. С.639).

Когда у нас ещё не было публицистики, как самостоятельного вида литературно-общественной деятельности, литературные критики невольно брали на себя её обязанности. Так было во времена В.Г. Белинского, Н.А. Добролюбова, Н.Г. Чернышевского, Д.И. Писарева. Несомненно, и сегодня литературный критик в своих статьях может, и имеет на то полное право, отдавать дань публицистике, истолковывать и оценивать явления жизни, получившие отражение в художественном произведении, однако это не имеет никакого отношения к задачам собственно литературно-художественной критики.

Понятие о сущности и назначении литературной критики, которому следовали и продолжают до сих пор следовать в своей деятельности избравшие для себя означенное поприще, неизбежно, даже можно сказать, автоматически приводило и продолжает приводить к появлению самых разных, с одной стороны – литературных, с другой – публицистических мнений: каково понятие о критике таковы и критики. И творчество критиков, которым посвящена книга С.Чупринина, наглядное тому свидетельство.

«Эта книга, – пишет он в предисловии “От автора”, – об эстетическом, нравственно-философском, публицистическом опыте, накопленном русской советской литературно-критической мыслью последних десятилетий». Не знаю, что он имел в виду под «эстетическим» и «нравственно-философским» опытом критической мысли того времени, только все критики, кому посвящены его эссе, представлены и как читатели, профессионально выступавшие и продолжающие выступать в печати со своими толкованиями и оценками произведений художественной литературы, и как историки современной, и не только современной, им литературы. Но в основном – как писатели-публицисты, в лице которых критика «В наиболее зрелых, самобытных своих проявлениях ... сквозь увеличительное стекло литературы» вглядывалась «в действительность», производила «свой «суд» над нею» и помогала «формированию общественного мнения и общественных идеалов», что, по убеждению автора книги, надеется делать и «современная нам критика» (с. 8), продолжая таким образом решать чисто публицистические задачи.

Критики обязаны заниматься своим прямым делом, согласно природе и назначению литературно-художественной критики. Не просто выступать с суждениями о литературных произведениях, вынося на «суд» читателей самые разные об этих произведениях мнения, но вершить «суд» над ними, как явлениями художественной литературы, над ними, а не над отражёнными там явлениями действительности. И выносить соответствующие «приговоры». Критика должна быть подлинно «литературным судом», основанном на кодексе «изящной словесности», говоря языком наших первых литературных «судей», на чётких теоретико-литературных позициях. Эти позиции могут быть разными и спорными, тем не менее, они должны быть достаточно чётко обозначены, выговорены и понятны всем – и читателям, и писателям, особенно потенциальным, начинающим.

Что же мешает нашей критике стать такой? – Отсутствие у самих критиков сколько-нибудь внятных теоретико-литературных взглядов, и прежде всего понятия о том, что такое художественная литература, зачем прагматичное до мозга костей человечество вызвало к жизни этот вид творческой деятельности и на протяжении тысячелетий сохраняет его, поддерживает и всячески поощряет.

Конечно, выработка такого понятия задача, которую должны решать и до сих пор никак не могут решить теоретики литературы. Однако критик без собственного её решения не может стать Критиком, он останется просто выразителем своих, пусть даже самых замечательных, но, тем не менее, только мнений. Ему нечего будет прилагать к литературным произведениям и судить их, поверяя их достоинства и выявляя недостатки, превращая критику, говоря словами Пушкина, в науку, в науку о новых художественных ценностях.

Ответ на вопрос: что такое художественная литература? – в свою очередь неизбежно, можно сказать, автоматически требует и ответов на вопросы: а какая у нас сегодня литература, какой нет, но необходимо иметь? То есть, проделать то, что сделал Белинский в своих «Литературных мечтаниях», чтобы затем с высоты собственного выстраданного понятия о сущности и назначении литературы вершить «суд» над конкретными художественными произведениями, вершить во имя будущей литературы, той, какой у нас ещё нет, но какая должна быть.

Критик, считал Мерзляков, «подобно кормчему», проводит корабль словесности «в пристань чести и славы». Критик, писал Н.Полевой, «в своём кругу должен быть колонновожатым: куда же заведёт он свой корпус, не зная дороги, ибо дорогу знают тогда только, когда известна цель пути».

Остаётся надеяться, что в Год литературы у нас, наряду с литературными мнениями, появится и литературный суд, без которого о литературе, достойной нашего Отечества, традиций русской классической и многонациональной советской литературы, можно и не мечтать (см. также: «А был ли мальчик?» – ЛР, 2014, № 8).

Александр КУРИЛОВ