Архив : №25. 26.06.2009

Всю жизнь писал черновик

В литературе такое бывает: книги писателя уже устарели, их практически никто не читает, но имя автора продолжает жить. Бессмертие ему обеспечили экранизации. Режиссёры так подали книжный материал, что и не снилось никакому литератору.

Вот нечто подобное произошло и с Юрием Германом. Опасаясь возможных репрессий, он многое в своих книгах не договаривал. Ордена, премии, отношение власти всегда имели для него куда более важное значение, чем поиски справедливости. Я не исключаю, что стремление к компромиссам в конце концов и подкосило писателя, лишив его возможности спеть лебединую песню. Юрий Герман всю жизнь писал как бы черновик, перевести который в беловик у него уже не хватило ни сил, ни духа.

И совсем другой путь избрал младший сын писателя – Алексей Герман. Став кинорежиссёром, он отказался играть в поддавки. Зная, что именно отцу пришлось умолчать, Алексей Герман всю правду за него досказал в фильмах «Проверка на дорогах» и «Мой друг Иван Лапшин», поставленных по мотивам повестей старшего Германа.

 

Юрий Пав­ло­вич Гер­ман ро­дил­ся 22 мар­та (по но­во­му сти­лю 4 ап­ре­ля) 1910 го­да в Ри­ге. По су­ти, он был ди­тём ми­ро­вой вой­ны. Ког­да в 1914 го­ду на­ча­лась вой­на с нем­ца­ми, его от­цу, Пав­лу Ни­ко­ла­е­ви­чу, до­ве­ри­ли ар­тил­ле­рий­ский ди­ви­зи­он. Мать, На­деж­да Кон­стан­ти­нов­на, то­же не ос­та­лась в ты­лу. До вой­ны она пре­по­да­ва­ла в гим­на­зии рус­ский язык, но по­том уш­ла се­с­т­рой ми­ло­сер­дия на фронт. Со­от­вет­ст­вен­но ре­бё­нок то про­па­дал в по­ле­вом гос­пи­та­ле у ма­те­ри, то ко­че­вал с от­цов­ским ди­ви­зи­о­ном.

По­сле вой­ны Гер­ман-стар­ший пе­ре­ква­ли­фи­ци­ро­вал­ся в фи­нин­спек­то­ры. Но­вая его ра­бо­та так­же ис­клю­ча­ла осед­лый об­раз жиз­ни. Толь­ко те­перь с се­мь­ёй при­шлось ог­ра­ни­чить­ся разъ­ез­да­ми в ос­нов­ном по од­ной Кур­ской гу­бер­нии.

Свой пер­вый рас­сказ «Варь­ка» Юрий Гер­ман со­чи­нил ещё в шко­ле. Его сра­зу «тис­ну­ла» га­зе­та «Кур­ская прав­да». Воз­мож­но, на этом ли­те­ра­тур­ные опы­ты па­рень­ка и пре­кра­ти­лись бы, бла­го у не­го по­яви­лась но­вая страсть – те­атр, но тут кто-то под­су­нул ему ро­ман Ма­лаш­ки­на «Лу­на с пра­вой сто­ро­ны, или Не­о­бык­но­вен­ная лю­бовь». Эта кни­га на­столь­ко раз­за­до­ри­ла Гер­ма­на, что он с хо­ду взял­ся за от­вет и че­рез три ме­ся­ца за­кон­чил ро­ман «Ра­фа­эль из па­рик­ма­хер­ской», по­ст­ро­ен­ный на борь­бе про­вин­ци­аль­ных ком­со­моль­цев с по­гряз­ши­ми в нэ­пе обы­ва­те­ля­ми.

От­пра­вив ру­ко­пись в Моск­ву, сын ар­тил­ле­ри­с­та уе­хал в Ле­нин­град. Он по­сту­пил в тех­ни­кум сце­ни­че­с­ких ис­кусств. Гер­ман ду­мал, что его на­учат ста­вить спек­так­ли, а ему пред­ло­жи­ли за­нять­ся тан­ца­ми, фех­то­ва­ни­ем и про­чей, как тог­да ду­ма­лось, ерун­дой. По­это­му не­уди­ви­тель­но, что он вско­ре сбе­жал чер­но­ра­бо­чим на ме­тал­лур­ги­че­с­кий за­вод.

С ро­ма­ном Гер­ма­ну то­же не по­вез­ло. В мос­ков­ском из­да­тель­ст­ве ру­ко­пись от­да­ли ка­ко­му-то ре­цен­зен­ту. Тот за­хва­тил бу­ма­ги с со­бой на от­дых в Крым, но по до­ро­ге его ог­ра­би­ли. Сде­лать же вто­рой эк­земп­ляр Гер­ман не до­га­дал­ся.

На за­во­де сын ар­тил­ле­ри­с­та дол­го не за­дер­жал­ся. Ре­дак­тор жур­на­ла «Юный про­ле­та­рий» Стель­мах по­со­ве­то­вал ему пе­рей­ти в мно­го­ти­раж­ную га­зе­ту бу­маж­ной фа­б­ри­ки. Там Гер­ман впер­вые столк­нул­ся с ино­ст­ран­ны­ми спе­ци­а­ли­с­та­ми. Осо­бен­но его за­ин­те­ре­со­ва­ла не­о­бы­чай­ная судь­ба круп­но­го не­мец­ко­го ин­же­не­ра От­то Ре­зи­ке. На­чи­на­ю­щий жур­на­лист с хо­ду на­пи­сал о нём ро­ман «Вступ­ле­ние».

Чуть не за­был: к то­му вре­ме­ни Гер­ман был уже же­нат на Люд­ми­ле Рейс­лер, ко­то­рая в 1933 го­ду ро­ди­ла ему сы­на Ми­ха­и­ла, став­ше­го впос­лед­ст­вии круп­ным спе­ци­а­ли­с­том по фран­цуз­ско­му ис­кус­ст­ву.

«Вступ­ле­ние» уже бы­ло от­да­но в пе­чать, как вдруг ми­ли­ция оты­с­ка­ла ру­ко­пись «Ра­фа­э­ля из па­рик­ма­хер­ской». Так что два ро­ма­на вы­шли поч­ти од­но­вре­мен­но, и оба бы­ли тут же под­верг­ну­ты со­кру­ши­тель­ной кри­ти­ке. Лад­но ес­ли б мо­ло­до­го ав­то­ра ру­га­ли за стиль. Его за­по­доз­ри­ли в ан­ти­со­вет­чи­не. Од­на из ле­нин­град­ских га­зет пря­мо на­пи­са­ла, что ро­ман Гер­ма­на «Вступ­ле­ние» – это вы­лаз­ка клас­со­во­го вра­га. Об­ви­ни­тель­ный ук­лон вы­бра­ла и «Ли­те­ра­тур­ная га­зе­та». Там кри­ти­че­с­кий от­клик на кни­гу был опуб­ли­ко­ван под со­от­вет­ст­ву­ю­щим за­го­лов­ком: «Вступ­ле­ние по­пут­чи­ка».

За­сту­пил­ся за мо­ло­до­го ав­то­ра лишь Мак­сим Горь­кий. Вес­ной 1932 го­да он на при­ёме в Мос­ков­ском до­ме учё­ных с ту­рец­ки­ми пи­са­те­ля­ми за­явил: «Всё ча­ще и ча­ще мы име­ем яв­ле­ния ис­клю­чи­тель­но­го ха­рак­те­ра. Вот вам при­мер: де­вят­над­ца­ти­лет­ний ма­лый на­пи­сал ро­ман, ге­ро­ем ко­то­ро­го взял ин­же­не­ра-хи­ми­ка, нем­ца. На­ча­ло ро­ма­на про­ис­хо­дит в Шан­хае, за­тем он пе­ре­бра­сы­ва­ет сво­е­го ге­роя в сре­ду удар­ни­ков Со­вет­ско­го Со­ю­за, в ат­мо­сфе­ру эн­ту­зи­аз­ма. И, не­смо­т­ря на мно­гие не­до­стат­ки, по­лу­чи­лась пре­крас­ная кни­га. Ес­ли ав­тор в даль­ней­шем не свих­нёт шеи, из не­го мо­жет вы­ра­бо­тать­ся круп­ный пи­са­тель. Я го­во­рю о Юрии Гер­ма­не» («Прав­да», 1932, 6 мая). Пе­ре­пол­нен­ный эмо­ци­я­ми, Гер­ман стал до­би­вать­ся лич­ной встре­чи с Горь­ким. Но бу­ре­ве­ст­ник ре­во­лю­ции его ра­зо­ча­ро­вал. Он ска­зал мо­ло­до­му ав­то­ру: «Я ваш ро­ман пе­ре­хва­лил. «Вступ­ле­ние» ва­ше от­ве­ча­ло мо­им мыс­лям. Об­ра­до­ва­ло ме­ня за­паль­чи­во­с­тью ва­шей и убеж­дён­но­с­тью. Но до на­сто­я­щей ли­те­ра­ту­ры тут ещё да­лё­ко».

Дру­гое де­ло, что пуб­лич­но вы­ска­зан­ная Горь­ким на встре­че с тур­ка­ми в ад­рес гер­ма­нов­ско­го «Вступ­ле­ния» по­хва­ла по­па­ла в глав­ную га­зе­ту стра­ны «Прав­да», а про­зву­чав­шая ку­лу­ар­но кри­ти­ка ос­та­лась до­сто­я­ни­ем лишь не­сколь­ких че­ло­век. На по­хваль­ные сло­ва в «Прав­де» об­ра­тил вни­ма­ние но­вый нар­ком про­све­ще­ния Ан­д­рей Буб­нов. Тот, в свою оче­редь, по­ре­ко­мен­до­вал про­честь «Вступ­ле­ние» Все­во­ло­ду Мей­ер­холь­ду. В ито­ге Гер­ма­ну пред­ло­жи­ли на ба­зе ро­ма­на на­пи­сать пье­су.

Мей­ер­хольд при­кре­пил к не­му ре­жис­сё­ра Алек­сан­д­ра Гри­пи­ча и от­пра­вил его для ра­бо­ты в дом от­ды­ха Ма­ло­го те­а­т­ра в Щё­лы­ко­во. «Из­му­чен до край­но­с­ти, – пи­сал от­ту­да ро­ма­нист сво­им дру­зь­ям в сен­тя­б­ре 1932 го­да. – Страш­но ус­тал. Пье­са идёт к кон­цу, и, ка­жет­ся, не очень пло­хо, но се­бе до­ро­же. Ус­та­лость та­кая, что ве­че­ром, по­сле со­вер­шен­но бе­ше­но­го дня, не мо­гу за­снуть. Ла­жу по ком­на­те, ку­рю па­пи­ро­сы, взды­хаю, и хоть бы что. Спек­такль бу­дет ин­те­рес­ный. С ре­жис­сё­ром пер­ма­нент­но ру­га­юсь, это не пло­хо, ко­неч­но, но за­став­ля­ет здо­ро­во нерв­ни­чать». Од­на­ко ес­ли в Моск­ве спек­такль по гер­ма­нов­ской пье­се дей­ст­ви­тель­но пуб­ли­ке в це­лом по­нра­вил­ся, то в Ле­нин­гра­де к не­му от­нес­лись ку­да сдер­жан­ней. Дрей­ден, к при­ме­ру, на­пи­сал в га­зе­тах, что по­лу­чил­ся все­го лишь чер­но­вик спек­так­ля.

По­сле «Вступ­ле­ния» Гер­ман взял­ся за ро­ман «Бед­ный Ге­н­рих». Пи­са­тель по­том при­знал­ся, что кни­га по­лу­чи­лась лег­ко­мыс­лен­ной и не­удач­ной. Она ра­зо­зли­ла да­же Горь­ко­го. Но сов­сем дру­гую ре­ак­цию этот ро­ман вы­звал в гит­ле­ров­ской Гер­ма­нии: его при­го­во­ри­ли к пуб­лич­но­му со­жже­нию на бер­лин­ских пло­ща­дях.

В ка­кой-то мо­мент Гер­ман рас­те­рял­ся. Его по­тя­ну­ло в сто­ро­ну бы­то­пи­са­тель­ст­ва. Уже в 1966 го­ду он в ин­тер­вью жур­на­лу «Во­про­сы ли­те­ра­ту­ры» рас­ска­зы­вал: «Сна­ча­ла я хо­дил на Ще­ми­лов­ский жи­лищ­ный мас­сив, что­бы на­пи­сать не­сколь­ко очер­ков. По­том ув­лёк­ся иде­ей – рас­кре­по­с­тить жен­щин от до­маш­не­го хо­зяй­ст­ва. По­том за­ин­те­ре­со­ва­ла ме­ня ис­то­рия жен­щи­ны, ко­то­рая дол­го не мо­жет най­ти се­бе ме­с­то в на­шем об­ще­ст­ве, не уме­ет при­спо­со­бить­ся к борь­бе за су­ще­ст­во­ва­ние в пе­ри­од нэ­па, хо­тя у мо­ей ге­ро­и­ни ока­за­лись не­за­уряд­ные за­дат­ки ор­га­ни­за­то­ра» («Во­про­сы ли­те­ра­ту­ры», 1966, № 8). Так воз­ник­ли кон­ту­ры ро­ма­на «На­ши зна­ко­мые».

Пер­вые гла­вы этой кни­ги по­яви­лись в жур­на­ле «Ли­те­ра­тур­ный со­вре­мен­ник» в 1934 го­ду и сра­зу вы­зва­ли мно­го во­про­сов. Ли­те­ра­тур­ный ге­не­ра­ли­тет сму­тил крен ро­ма­ни­с­та в сто­ро­ну бы­та. Ос­то­рож­ный Кон­стан­тин Фе­дин, под­го­то­вив­ший по тре­бо­ва­нию на­чаль­ст­ва в ка­нун пер­во­го съез­да со­вет­ских пи­са­те­лей об­сто­я­тель­ный об­зор ле­нин­град­ской про­зы, вы­нуж­ден был ла­ви­ро­вать. С од­ной сто­ро­ны, он по­хва­лил Гер­ма­на за пе­ре­ход от за­ру­беж­но­го ма­те­ри­а­ла к со­вет­ским ре­а­ли­ям. Но с дру­гой – Фе­дин за­ме­тил, что со­вет­ский опыт «мо­жет быть изу­чен мо­ло­дым пи­са­те­лем бо­лее на­гляд­но, чем ев­ро­пей­ский или ки­тай­ский, и со­от­вет­ст­вен­но долж­на быть уг­луб­ле­на те­ма ро­ма­на». Не слу­чай­но функ­ци­о­не­ры сде­ла­ли всё, что­бы Гер­ма­на из­бра­ли на пи­са­тель­ский съезд де­ле­га­том не с ре­ша­ю­щим ман­да­том, а лишь с пра­вом со­ве­ща­тель­но­го го­ло­са. Ро­ма­ни­с­ту да­ли по­нять, что власть до­ве­ря­ла ему да­ле­ко не пол­но­стью.

Двой­ст­вен­ную по­зи­цию по от­но­ше­нию к кни­ге Гер­ма­на «На­ши зна­ко­мые» за­нял и Ни­ко­лай Ти­хо­нов. Он уже в 1935 го­ду со­гла­сил­ся с тем, что да, «эта вещь не­ров­ная», но по­том ого­во­рил­ся, что тем не ме­нее «по­пыт­ка за­го­во­рить о сред­нем че­ло­ве­ке за­ме­ча­тель­на».

Ка­те­го­ри­че­с­ки про­тив «На­ших зна­ко­мых» вы­сту­пил лишь Вик­тор Шклов­ский. При­ехав в 1938 го­ду в Ле­нин­град на дис­пут «Боль­шой раз­го­вор о со­вре­мен­ной ли­те­ра­ту­ре», он без оби­ня­ков за­явил: «Я не знаю, что Юрий Гер­ман ещё на­пи­сал. Ему, го­во­рят, 28 лет. Так нель­зя 28 лет по­тра­тить на бел­ле­т­ри­с­ти­ку. На 28 лет нуж­но вдох­но­ве­ни­ем за­па­сать­ся, что­бы его как-то по­том раз­мо­тать. Эти ран­ние уме­ния, эти буд­то бы сде­лан­ные «ро­ма­ны» – это не­вер­но». Но пуб­лич­но Шклов­ско­му воз­ра­зи­ли толь­ко Ни­ко­лай Чу­ков­ский (он уп­рек­нул мэ­т­ра в очень узень­кой, эс­тет­ской точ­ке зре­ния) и Ве­ни­а­мин Ка­ве­рин, ко­то­рый твёр­до сто­ял на сво­ём: «Гер­ман уме­ет за­по­ми­нать и пе­ре­да­вать ин­то­на­цию со­вре­мен­но­с­ти».

Да, я за­был ска­зать, что за «На­ших зна­ко­мых» в 1935 го­ду по­пы­та­лись бить­ся два мо­ло­дых ки­но­ре­жис­сё­ра: Алек­сандр Зар­хи и Ио­сиф Хей­фиц. Они да­же хо­те­ли эк­ра­ни­зи­ро­вать этот ро­ман. Но этот про­ект на сту­дии «Лен­фильм» за­ру­бил Гри­го­рий Ко­зин­цев. Впро­чем, Зар­хи и Хей­фиц в про­иг­ры­ше не ос­та­лись: Моск­ва вза­мен со­гла­си­лась с тем, что­бы ре­жис­сё­ры сде­ла­ли по сце­на­рию Л.Рах­ма­но­ва фильм о Ти­ми­ря­зе­ве, и в ито­ге они сня­ли кар­ти­ну «Де­пу­тат Бал­ти­ки», ко­то­рая обо­шла весь мир.

Гер­ман, ког­да по­нял, ку­да его мог­ли за­ве­с­ти иг­ры с бы­то­пи­са­тель­ст­вом, вы­нуж­ден был рез­ко, что на­зы­ва­ет­ся, сме­нить пла­с­тин­ку. В 1935 го­ду он пред­ло­жил Сер­гею Ге­ра­си­мо­ву идею филь­ма «Се­ме­ро сме­лых». За ос­но­ву ки­но­сце­на­рия пи­са­тель взял уст­ные рас­ска­зы из­ве­ст­но­го по­ляр­ни­ка Кон­стан­ти­на Зван­це­ва. По­том Гер­ман хо­тел вме­с­те с Ге­ра­си­мо­вым снять кар­ти­ну о Ком­со­моль­ске. Од­на­ко за­ви­ст­ни­ки всё сде­ла­ли, что­бы этот твор­че­с­кий тан­дем рас­пал­ся, и фильм о Ком­со­моль­ске Ге­ра­си­мов де­лал уже с З.Мар­ки­ной и М.Ви­тух­нов­ским.

При­мер­но тог­да же рас­пал­ся и со­юз Гер­ма­на с Люд­ми­лой Рейс­лер. В 1936 го­ду пи­са­тель же­нил­ся на Та­ть­я­не Рит­тен­берг, ко­то­рая по­том ро­ди­ла ему сы­на Алек­сея.

Но я, ка­жет­ся, за­бе­жал впе­рёд.

В 1935 го­ду Гер­ман по со­ве­ту Горь­ко­го за­ду­мал­ся о судь­бе Фе­лик­са Дзер­жин­ско­го. Од­но­вре­мен­но в га­зе­те «Из­ве­с­тия» его по­про­си­ли под­го­то­вить очерк о ми­ли­ции. В по­ис­ках ма­те­ри­а­ла пи­са­тель от­пра­вил­ся в Седь­мую бри­га­ду Ле­нин­град­ско­го уго­лов­но­го ро­зы­с­ка, ко­ман­дир ко­то­рой – Иван Бо­ду­нов стал про­то­ти­пом глав­но­го ге­роя по­ве­с­ти «Лап­шин». Тог­да же Бо­ду­нов свёл Гер­ма­на с за­ме­с­ти­те­лем ди­рек­то­ра од­но­го из круп­ней­ших ле­нин­град­ских за­во­дов Жа­ро­вым, про­мы­ш­ляв­ше­го в своё вре­мя кра­жа­ми юве­лир­ных из­де­лий. Ког­да Жа­ров по­сяг­нул на скиф­ское зо­ло­то из Эр­ми­та­жа, суд без раз­ду­мий дал ему «вы­шку». Од­на­ко Бо­ду­нов уви­дел в этом че­ло­ве­ке не­за­уряд­ную лич­ность. Рас­пу­тав всю его во­ров­скую жизнь и по­няв, что к кра­жам че­ло­ве­ка под­толк­ну­ло люд­ское рав­но­ду­шие, Бо­ду­нов до­сту­чал­ся до Горь­ко­го и до­бил­ся для сво­е­го под­за­щит­но­го сво­бо­ды. Гер­ман по­свя­тил быв­ше­му во­ру по­весть «Алек­сей Жма­кин». Но что ин­те­рес­но: ког­да пи­са­тель вру­чил сво­е­му ге­рою вы­шед­шую кни­гу, тот ди­ко оби­дел­ся. В раз­дра­же­нии Жа­ров ска­зал Гер­ма­ну: «Моя жизнь не­за­уряд­ная, ес­ли так даль­ше пой­дёт, сво­бод­но мо­гу до за­мнар­ко­ма дой­ти, а ты ме­ня в по­ве­с­ти толь­ко до шо­фё­ра до­вёл! Да и на­до бы­ло обо мне без вся­ких там псев­до­ни­мов пи­сать в се­рии «Жизнь за­ме­ча­тель­ных лю­дей». Впос­лед­ст­вии Гер­ман обе по­ве­с­ти – «Лап­шин» и «Алек­сей Жма­кин» – объ­е­ди­нил в ро­ман «Один год», в ко­то­ром ос­нов­ные дей­ст­вия пи­са­тель из 1936 го­да пе­ре­нёс в ка­нун вой­ны с фин­на­ми.

По­сле по­ве­с­тей об уго­лов­ном ро­зы­с­ке Гер­ман вер­нул­ся к фи­гу­ре Дзер­жин­ско­го. Но его рас­ска­зы о пер­вом че­ки­с­те стра­ны, на­сколь­ко я знаю, пи­тер­ская ин­тел­ли­ген­ция не одо­б­ри­ла. Прав­да, гром­ко, вслух ни­кто ни­че­го не ска­зал. Рез­кие оцен­ки про­из­но­си­лись шё­по­том и толь­ко на кух­нях, при­чём в кру­гу са­мых близ­ких лю­дей. Да кое-кто ещё не бо­ял­ся пи­сать прав­ду в лич­ных днев­ни­ках. Са­мый ка­те­го­рич­ный от­зыв, как из­ве­ст­но, при­над­ле­жал Оль­ге Берг­гольц. Она счи­та­ла, что её быв­ший друг «на­пи­сал бес­прин­цип­ную омер­зи­тель­ную во всех от­но­ше­ни­ях книж­ку о Дзер­жин­ском».

По­хо­же, Гер­ман и сам по­ни­мал, что со­вер­шил ошиб­ку. Во вся­ком слу­чае он по­том по­пы­тал­ся рез­ко сме­нить те­му, стал ин­те­ре­со­вать­ся ме­ди­ци­ной, на­пи­сал пье­су о Пи­ро­го­ве (её в те­а­т­ре име­ни Ер­мо­ло­вой стал ре­пе­ти­ро­вать А.Ло­ба­нов), пе­ре­ра­бо­тал свою пье­су «Сын на­ро­да» в сце­на­рий о про­дол­жа­те­ле де­ла ве­ли­ко­го хи­рур­га «Док­тор Ка­люж­ный», ко­то­рый в 1939 го­да эк­ра­ни­зи­ро­ва­ли Э.Га­рин и Х.Лок­ши­на…

За­то власть, на­ко­нец, при­зна­ла Гер­ма­на сво­им. В 1939 го­ду ему вру­чи­ли ор­ден Тру­до­во­го Крас­но­го Зна­ме­ни.

Ког­да на­ча­лась вой­на, Гер­ма­на при­пи­са­ли к Се­вер­но­му фло­ту. Уже в ав­гу­с­те 1941 го­да он при­был в Ар­хан­гельск, где раз­ме­ща­лась ре­дак­ция га­зе­ты Бе­ло­мор­ской фло­ти­лии «Се­вер­ная вах­та». Но это из­да­ние, ви­ди­мо, не от­ве­ча­ло раз­ма­ху его де­я­тель­но­с­ти. Ему ну­жен был про­стор. По­это­му при пер­вой же воз­мож­но­с­ти Гер­ман, ос­та­вив се­мью в Ар­хан­гель­ске, пе­ре­брал­ся по­бли­же к шта­бу Се­вер­но­го фло­та, в По­ляр­ное, где его в сво­ей не­боль­шой квар­ти­ре при­ютил пи­са­тель Алек­сандр Ма­рь­я­мов.

Поз­же сын Гер­ма­на – Алек­сей вспо­ми­нал: «По­сколь­ку отец слу­жил тог­да во­ен­ным пи­са­те­лем в ря­дах флот­ских по­лит­ра­бот­ни­ков, на­чаль­ст­во да­ло ему за­да­ние. Вот, де­с­кать, здесь во­ю­ют, слу­жат лю­ди со всех кон­цов стра­ны, а ис­то­рии се­вер­ных мест не зна­ют. Так в га­зе­те «Крас­но­фло­тец» по­яви­лись две по­ло­сы – зёр­ныш­ко бу­ду­ще­го ро­ма­на «Рос­сия мо­ло­дая» – о про­шлом Се­вер­но­го фло­та, о воз­му­жа­нии го­то­вой по­сто­ять за се­бя стра­ны («Крас­ная звез­да», 1990 год).

Во флот­ской га­зе­те Гер­ман впер­вые на­пе­ча­тал и не­сколь­ко за­хва­ты­ва­ю­щих по­ве­с­тей: «Чёр­ное коль­цо», «Та­ин­ст­вен­ный сун­дук» и «В по­не­дель­ник три­над­ца­то­го», объ­е­ди­нён­ных од­ним ге­ро­ем – сме­лым раз­вед­чи­ком, ко­то­рый в оди­ноч­ку раз­гро­мил чуть ли не все фа­шист­ские ты­лы. Прав­да, в га­зе­те эти по­ве­с­ти пуб­ли­ко­ва­лись под фа­ми­ли­ей стар­ши­ны вто­рой ста­тьи Кры­ло­ва. Флот­ское на­чаль­ст­во бы­ло уве­ре­но, что Кры­лов – это ре­аль­ное ли­цо, и да­ло ко­ман­ду пред­ста­вить со­зда­те­ля при­клю­чен­че­с­ких рас­ска­зов к ме­да­ли.

Сра­зу по­сле вой­ны Гер­ман за­сел за ро­ман о лёт­чи­ках Се­вер­но­го фло­та «Не­сколь­ко дней». Од­на­ко эту ра­бо­ту ему вско­ре при­шлось ос­та­но­вить. Он ока­зал­ся в опа­ле. Его имя 14 ав­гу­с­та 1946 го­да по­па­ло в по­ста­нов­ле­ние ЦК ВКП(б) о жур­на­лах «Звез­да» и «Ле­нин­град». Пи­са­те­лю по­ста­ви­ли в ви­ну его хва­леб­ную ста­тью о Ми­ха­и­ле Зо­щен­ко, опуб­ли­ко­ван­ную 6 ию­ля в га­зе­те «Ле­нин­град­ская прав­да».

Что­бы хоть как-то оп­рав­дать­ся, Гер­ман бы­с­т­ро сме­нил те­му и в со­от­вет­ст­вии с но­вы­ми ус­та­нов­ка­ми вер­нул­ся к на­ча­то­му до вой­ны ки­но­сце­на­рию о ве­ли­ком хи­рур­ге Пи­ро­го­ве. Рас­чёт ока­зал­ся точ­ным. За съём­ки филь­ма взял­ся поль­зо­вав­ший­ся под­держ­кой в вер­хах ре­жис­сёр Гри­го­рий Ко­зин­цев. Кар­ти­ну сра­зу в 1948 го­ду от­ме­ти­ли Ста­лин­ской пре­ми­ей. Прав­да, Ко­зин­цев лет че­рез де­сять че­ст­но при­знал­ся, что фильм по­лу­чил­ся пло­хим. К чис­лу сво­их не­удач он от­нёс и сня­тую в 1953 го­ду по сце­на­рию Гер­ма­на и Еле­ны Се­ре­б­ров­ской кар­ти­ну «Бе­лин­ский».

За­яв­лен­ную в филь­ме «Пи­ро­гов» те­му Гер­ман про­дол­жил в по­ве­с­ти «Под­пол­ков­ник ме­ди­цин­ской служ­бы». За эту вещь тут же ух­ва­ти­лись в ре­дак­ции ле­нин­град­ско­го жур­на­ла «Звез­да». Ру­ко­пись уже бы­ла от­да­на в на­бор, но в это вре­мя в стра­не на­ча­лась борь­ба про­тив ко­с­мо­по­ли­тов, а у Гер­ма­на глав­но­го ге­роя, как на­зло, зва­ли Алек­сандр Мар­ко­вич Ле­вин. Ре­дак­то­ры за­па­ни­ко­ва­ли и пуб­ли­ка­цию по­ве­с­ти при­ос­та­но­ви­ли. От Гер­ма­на по­тре­бо­ва­ли пуб­лич­но­го от­ре­че­ния. И он дрог­нул. В мар­те 1949 го­да жур­нал на­пе­ча­тал его по­ка­ян­ное пись­мо. «Моя по­весть «Под­пол­ков­ник ме­ди­цин­ской служ­бы», на­пе­ча­тан­ная в жур­на­ле «Звез­да» (№ 1 за 1949 г.), – со­об­щал Гер­ман, – бы­ла под­верг­ну­та прин­ци­пи­аль­ной и спра­вед­ли­вой чи­та­тель­ской кри­ти­ке. Бы­ло ука­за­но, что глав­ный ге­рой по­ве­с­ти док­тор Ле­вин жи­вёт, за­мк­нув­шись в сво­ём ог­ра­ни­чен­ном мир­ке, це­ли­ком по­гру­жен в свои стра­да­ния, и что та­кой че­ло­век не име­ет пра­ва на­зы­вать­ся по­ло­жи­тель­ным ге­ро­ем. Ду­шев­ное са­мо­ко­па­ние ущерб­но­го ге­роя, слож­ность его от­но­ше­ния к лю­дям – всё это вме­с­те взя­тое со­зда­ло не­вер­ную кар­ти­ну жиз­ни гос­пи­та­ля и гар­ни­зо­на. Осо­знав эти ошиб­ки, я не счи­таю воз­мож­ным пе­ча­тать про­дол­же­ние по­ве­с­ти в жур­на­ле «Звез­да», так как она нуж­да­ет­ся в ко­рен­ной пе­ре­ра­бот­ке с пер­вой гла­вы до по­след­ней» («Звез­да», 1949, № 3). От­дель­ной кни­гой по­весть «Под­пол­ков­ник ме­ди­цин­ской служ­бы» вы­шла лишь в 1956 го­ду.

Стре­мясь из­бе­жать воз­мож­но­го аре­с­та, Гер­ман, что­бы до­ка­зать свою ло­яль­ность ре­жи­му и под­твер­дить свой па­т­ри­о­тизм, по­шёл по про­ве­рен­но­му пу­ти, уг­лу­бив­шись в ис­то­рию. На этот раз он став­ку сде­лал на Пе­т­ра Пер­во­го, по­свя­тив ему ро­ман «Рос­сия мо­ло­дая».

Од­на­ко пе­ре­жи­ва­ния бес­след­но не про­шли. Ле­том 1955 го­да, ког­да Гер­ман от­ды­хал в Кис­ло­вод­ске, с ним слу­чил­ся ин­фаркт. Поз­же, уже 7 сен­тя­б­ря он, ед­ва ок­ле­мав­шись, пи­сал Гри­го­рию Ко­зин­це­ву: «Дей­ст­ви­тель­но стук­нул ин­фаркт. Бы­ло это так: моя док­тор­ша очень вор­ча­ла, что я «не оформ­ляю се­бе жи­вот», т.е. не ху­дею. И ска­за­ла, что я дол­жен при­нять ре­ши­тель­ные ме­ры. Я их при­нял: по­сле нар­зан­ной ван­ны сра­зу по­шёл на Крас­ное Сол­ныш­ко – бо­д­рым ша­гом ма­тё­ро­го аль­пи­ни­с­та. Там стук­нул ко­нь­яч­ку, че­го Та­ня до сих пор не зна­ет. От­ту­да при­шёл в са­на­то­рий и сра­зу же был вы­зван к ин­ст­рук­тор­ше физ­куль­ту­ры. Она го­ня­ла ме­ня – раз, два, три че­ты­ре, на но­соч­ках, на но­соч­ках, под­бо­ро­док вы­ше, жи­вот втя­ни­те!.. Тут ста­ли уез­жать моск­ви­чи – я по­пёр­ся их про­во­жать. Та­с­кал ящи­ки с фрук­та­ми, вы­пил на вок­за­ле шам­пан­ско­го. В 10.30 по­ва­лил­ся спать. В че­ты­ре ча­са но­чи про­снул­ся от не­стер­пи­мой бо­ли воз­ле шеи. Бо­ле­ли но­ги ещё. Стал вер­теть­ся волч­ком по ком­на­те, по­том ра­зо­брал, что бо­лит ещё и ле­вая ру­ка, и серд­це. На­мо­чил по­ло­тен­це под кра­ном и при­жал его к сво­е­му тух­ло­му серд­чиш­ке. Не по­мог­ло. Тог­да я вы­ско­чил на бал­кон – го­лый. То­же не по­мог­ло. Тог­да я на­тя­нул пор­точ­ки и поз­вал се­с­т­ру. Она в ужа­се ото­рва­ла от мо­е­го тель­ца мо­к­рое по­ло­тен­це, да­ла ва­ли­до­лу. Ни­че­го. Раз ни­т­ро­гли­це­рин – ни­че­го. Ещё раз – без тол­ку. Тут я вро­де бы по­те­рял со­зна­ние. Смут­но по­мню, что ко­ло­ли без кон­ца ан­т­ро­пин, мор­фий и раз­ное дру­гое».

Оп­ра­вив­шись от ин­фарк­та, Гер­ман вновь вер­нул­ся к лю­би­мой те­ме и на­пи­сал о вра­гах це­лую три­ло­гию: «Де­ло, ко­то­ро­му ты слу­жишь», «До­ро­гой мой че­ло­век» и «Я от­ве­чаю за всё». Вес­ной 1966 го­да эта три­ло­гия бы­ла вы­дви­ну­та на со­ис­ка­ние Ле­нин­ской пре­мии. Но при го­ло­со­ва­нии кан­ди­да­ту­ра пи­са­те­ля бы­ла за­бал­ло­ти­ро­ва­на. Спу­с­тя не­сколь­ко ме­ся­цев, 13 сен­тя­б­ря 1966 го­да Кон­стан­тин Си­мо­нов, пы­та­ясь уте­шить тя­же­ло­боль­но­го ро­ма­ни­с­та, пи­сал ему: «Мы очень по-раз­но­му мно­гое с Ва­ми ви­дим, по-раз­но­му при­гля­ды­ва­ем­ся, ча­с­то раз­ное за­ме­ча­ем в лю­дях, но не­по­ко­ле­би­мость ве­ры в них, в этих лю­дей, иду­щая да­же не от ума и не толь­ко от серд­ца, а от­ку­да-то ещё глуб­же, под­спуд­нее, от брю­ха, что ли, эта ве­ра, мне ка­жет­ся, де­ла­ет нас близ­ки­ми друг дру­гу. Я во вся­ком слу­чае это так ощу­щаю и за­но­во ощу­тил, чи­тая Ва­шу три­ло­гию. А что не по­лу­чи­ли за неё пре­мию, я ду­маю, Вы, на­вер­ное, не рас­ст­ра­и­ва­е­тесь. Бог с ней, с пре­ми­ей».

Сей­час по­нят­но, что как ху­дож­ник Юрий Гер­ман был всё-та­ки сла­бым. По­пу­ляр­ным в на­ро­де его сде­ла­ли филь­мы. Ещё в 1956 го­ду Ио­сиф Хей­фиц снял по его сце­на­рию ки­но­кар­ти­ну «Де­ло Ру­мян­це­ва». Кро­ме то­го, Хей­фиц вы­пу­с­тил в 1960 го­ду фильм «До­ро­гой мой че­ло­век», ос­но­ву ко­то­ро­го со­ста­ви­ла вто­рая часть три­ло­гии Гер­ма­на о вра­чах.

По­том сын пи­са­те­ля – Алек­сей хо­тел эк­ра­ни­зи­ро­вать во­ен­ную про­зу от­ца. В се­ре­ди­не 1960-х го­дов они да­же вме­с­те взя­лись го­то­вить сце­на­рий о пар­ти­за­нах. Ра­бо­чее на­зва­ние у кар­ти­ны бы­ло «С Но­вым го­дом». Но вско­ре, как вспо­ми­нал Алек­сей Гер­ман, «отец край­не се­рь­ёз­но за­бо­лел. Я с од­ним кол­ле­гой по­пы­тал­ся на­пи­сать, по­лу­чи­лось не очень. При­вёз от­цу на да­чу в Со­сно­во. Он слу­шал, ку­рил. По­том взял­ся пе­ре­пи­сы­вать… По­мни­те силь­ную, по-мо­е­му, сце­ну, ког­да Ла­за­ре­ва вы­го­ня­ют под пу­ли на до­ро­гу? Это отец вы­пи­сал» («Крас­ная звез­да», 1990). Од­на­ко сов­ме­ст­ная ра­бо­та очень бы­с­т­ро обо­рва­лась. 16 ян­ва­ря 1967 го­да Гер­ман умер. Алек­сей за­кон­чил фильм лишь в 1971 го­ду, на­звав его «Про­вер­ка на до­ро­гах». Но он не по­нра­вил­ся на­чаль­ст­ву, лен­ту по­ло­жи­ли на пол­ку. На эк­ра­ны кар­ти­на вы­шла толь­ко в 1985 го­ду.

Из дру­гих эк­ра­ни­за­ций гер­ма­нов­ских книг от­ме­чу филь­мы Ильи Гу­ри­на «Верь­те мне, лю­ди» (1965), «Дай ла­пу, Друг!» (1967), «На­ши зна­ко­мые» (1969) и те­ле­се­ри­ал «Рос­сия мо­ло­дая», вы­шед­ший в эфир в 1983 го­ду. И ко­неч­но, на­до вы­де­лить филь­мы, сде­лан­ные Алек­се­ем Гер­ма­ном, «Тор­пе­до­нос­цы» и «Мой друг Иван Лап­шин».

Вячеслав ОГРЫЗКО