Архив : №13. 02.04.2010

Поэт без тайны

Ан­на Ах­ма­то­ва как-то об­ро­ни­ла: «Ви­но­ку­ров по­эт че­ст­ный – но это по­эт без тай­ны». Но на­сколь­ко она бы­ла пра­ва?

Ев­ге­ний Ми­хай­ло­вич Ви­но­ку­ров ро­дил­ся 22 ок­тя­б­ря 1925 го­да в Брян­ске. Его ро­ди­те­ли – Ми­ха­ил Ни­ко­ла­е­вич Пе­ре­гу­дов и Ев­ге­ния Мат­ве­ев­на Ви­но­ку­ро­ва бы­ли уча­ст­ни­ка­ми граж­дан­ской вой­ны и всю жизнь пре­дан­но слу­жи­ли иде­ям ре­во­лю­ции. Отец по­эта, на­сколь­ко я знаю, в трид­ца­тые го­ды окон­чил Во­ен­ную ака­де­мию и поз­же стал ка­ким-то боль­шим на­чаль­ни­ком. А мать у не­го од­но вре­мя ру­ко­во­ди­ла в Моск­ве Со­вет­ским рай­ко­мом КПСС. До сих пор не­по­нят­но, по­че­му ког­да в се­мье бор­цов за ком­му­низм ро­дил­ся сын, отец дал ему имя ма­те­ри и за­пи­сал на фа­ми­лию же­ны. Ви­ди­мо, че­го-то опа­сал­ся, что-то пред­ви­дел, но что имен­но – за­гад­ка.

Ког­да на­ча­лась вой­на, Ви­но­ку­ров при­нял арт­взвод. По­бе­ду он встре­тил уже в Си­ле­зии. Но даль­ше про­дол­жать служ­бу ему бы­ло слож­но: ска­за­лась бо­лезнь лёг­ких.

Поз­же его же­на Та­ть­я­на Ры­ба­ко­ва пи­са­ла: «Же­ня де­мо­би­ли­зо­вал­ся в 1946 го­ду. В том же го­ду без эк­за­ме­нов – за­ня­тия шли уже це­лый ме­сяц – был при­нят в Ли­тин­сти­тут во­лей по­эта Ва­си­лия Ва­си­ль­е­ви­ча Ка­зи­на. (Ка­кую-то важ­ную роль он иг­рал в те го­ды в Ли­тин­сти­ту­те, но ка­кую, я не знаю.) «Иди­те, за­ни­май­тесь», – ска­зал Ка­зин, про­чи­тав Же­ни­ны сти­хи. Вес­ной, это уже 1947 год, в Ли­тин­сти­тут при­ехал Эрен­бург – по­слу­шать по­этов-пер­во­курс­ни­ков. Же­ня чи­тал по­след­ним. «Этот по­след­ний бу­дет по­эт, – ска­зал Эрен­бург, – а из ос­таль­ных вый­дут хо­ро­шие чи­та­те­ли». В 1948 го­ду жур­нал «Сме­на» опуб­ли­ко­вал под­бор­ку Же­ни­ных сти­хов, на фо­то­гра­фии Же­ня ещё с лей­те­нант­ским чу­бом, лет двад­ца­ти, ему столь­ко и бы­ло, ког­да кон­чи­лась вой­на. Пред­ва­ря­ло ту под­бор­ку пре­дис­ло­вие Эрен­бур­га. В за­клю­чи­тель­ной фра­зе он по­вто­рил сло­ва, что бы­ли ска­за­ны в Ли­тин­сти­ту­те: «Ка­жет­ся, од­ним по­этом ста­ло боль­ше» (Т.Ры­ба­ко­ва. «Сча­ст­ли­вая ты, Та­ня!». М., 2005).

Боль­ше то­го, Эрен­бург прак­ти­че­с­ки до­го­во­рил­ся с ру­ко­вод­ст­вом из­да­тель­ст­ва «Со­вет­ский пи­са­тель» о вы­хо­де пер­вой кни­ги мо­ло­до­го по­эта. Но тут в стра­не на­ча­лась борь­ба с ко­с­мо­по­ли­та­ми. И мне­ние Эрен­бур­га враз пе­ре­ста­ло что-ли­бо зна­чить. Кро­ме то­го, из­да­те­лям не по­нра­ви­лось по­ве­де­ние са­мо­го Ви­но­ку­ро­ва. Вме­с­то то­го что­бы вклю­чить­ся в по­ис­ки вра­гов на сво­ём кур­се, он пуб­лич­но на ком­со­моль­ском со­бра­нии взял ка­ко­го-то сту­ден­та с со­мни­тель­ным про­шлым под свою за­щи­ту. Ес­те­ст­вен­но, по­сле это­го пе­ча­тать де­бют­ную кни­гу Ви­но­ку­ро­ва боль­ше ни­кто не со­би­рал­ся. Та­кую вер­сию из­ло­жи­ла в сво­их ме­му­а­рах Ры­ба­ко­ва.

Но вот Кон­стан­тин Ван­шен­кин ут­верж­дал не­сколь­ко иное. Он пи­сал: в кон­це со­ро­ко­вых го­дов «мы ре­ши­ли втро­ём – Ви­но­ку­ров, Со­ло­ухин и я – вы­пу­с­тить од­ну об­щую кни­гу. Тог­да та­кое ещё не прак­ти­ко­ва­лось. Мы со­ста­ви­ли и пе­ре­пе­ча­та­ли ру­ко­пись. У нас с Ви­но­ку­ро­вым бы­ло мно­го близ­ких по те­ме и судь­бе во­ен­ных, ар­мей­ских сти­хов, име­лись сти­хи по­доб­но­го ро­да и у не­дав­не­го крем­лёв­ско­го кур­сан­та Со­ло­ухи­на. По­это­му мы сда­ли ру­ко­пись в Во­е­низ­дат и да­же от­ме­ти­ли это со­бы­тие. «Что­бы плав­но шло, ни за что не за­де­ва­ло, и стра­ни­цы бы не вы­ле­та­ли», – ска­зал Со­ло­ухин. Нам обе­ща­ли под­держ­ку, но так ни­че­го и не по­лу­чи­лось. И, на­вер­ное, к луч­ше­му: до­воль­но ско­ро на­ша ру­ко­пись рас­па­лась на три со­став­ные ча­с­ти – и у каж­до­го из нас вы­шла от­дель­ная пер­вая кни­га (К.Ван­шен­кин «Пес­ня о ча­со­вых»; Е.Ви­но­ку­ров «Сти­хи о дол­ге»; Вл.Со­ло­ухин «Дождь в сте­пи»). Ви­но­ку­ров был тог­да ши­ро­кий, ще­д­рый, ти­пич­но мос­ков­ский па­рень, ни­ко­му не да­ю­щий спу­с­ку, го­то­вый ввя­зать­ся в лю­бую за­ва­ру­ху, но за се­бя по­сто­ять».

В об­щем, пер­вая кни­га «Сти­хи о дол­ге» вы­шла у Ви­но­ку­ро­ва толь­ко в 1951 го­ду. Но имя ему сде­ла­ла всё-та­ки не она. Из­ве­ст­ность по­эту при­нес­ли сти­хи «В по­лях за Вис­лой сон­ной...», на­пи­сан­ные уже в 1953 го­ду, и вто­рой сбор­ник «Си­не­ва», по­лу­чив­ший вы­со­кую оцен­ку у Бо­ри­са Па­с­тер­на­ка.

Как по­том пи­сал не­мец­кий сла­вист В.Ка­зак, «Ви­но­ку­ров со­зна­тель­но про­дол­жал тра­ди­ции фи­ло­соф­ской ли­ри­ки Тют­че­ва и Ба­ра­тын­ско­го. Ис­ход­ным пунк­том его по­эзии по­слу­жил опыт вой­ны, по­дан­ный без лож­ной ге­ро­и­ки; это сти­хи о смер­ти, об оди­но­че­ст­ве, ро­див­ши­е­ся боль­шей ча­с­тью поз­же как вос­по­ми­на­ния».

Но я бы здесь внёс уточ­не­ние. Тя­га к фи­ло­со­фии у Ви­но­ку­ро­ва про­яви­лась не сра­зу. По­на­ча­лу его сти­хи бы­ли очень при­зем­лён­ны­ми. Я ду­маю, силь­ней все­го по­эт рас­крыл­ся, ко­неч­но же, в сбор­ни­ке «Си­не­ва». А уже по­том воз­ник ка­кой-то хо­лод. На­ум Кор­жа­вин уже в 2006 го­ду в сво­их ме­му­а­рах пи­сал: «Бе­дой Ви­но­ку­ро­ва бы­ли как раз ум, об­ра­зо­ван­ность и по­ря­доч­ность. Он был уже тог­да [к кон­цу 1950-х го­дов. – В.О.] зна­ком с пред­ре­во­лю­ци­он­ной фи­ло­соф­ской ли­те­ра­ту­рой («Ве­ха­ми», Бер­дя­е­вым и пр.), и его не­со­от­вет­ст­вие строю бы­ло го­раз­до глуб­же, чем моё, – оно ни­как не оп­ре­де­ля­лось про­ти­во­по­с­тав­ле­ни­ем ле­нин­цев ста­лин­цам. И ни­ка­ко­го па­фо­са граж­дан­ст­вен­но­с­ти у не­го не бы­ло, – он был, ско­рее, эс­те­том и мыс­ли­те­лем, но его эс­те­тизм и мысль ни­как не мон­ти­ро­ва­лись с су­ще­ст­ву­ю­щим стро­ем. Су­ще­ст­ву­ю­щий строй про это не знал, но сам-то Же­ня знал пре­крас­но! В ка­ком-то смыс­ле ему не по­вез­ло с тем, что его «при­зна­ли» ещё при Ста­ли­не, ста­ли пуб­ли­ко­вать, на­пе­ча­та­ли кни­гу, хва­ли­ли в пе­ри­о­ди­ке. И… со стра­ху Же­ня по­дал­ся в чле­ны КПСС <…> Нет, он не был ни тру­сом, ни кон­фор­ми­с­том. Он не со­вер­шил ни од­но­го дур­но­го по­ступ­ка. За ним нет ни од­но­го пре­да­тель­ст­ва. Он про­сто из­бе­гал вся­ко­го ро­да де­мон­ст­ра­ций» (Н.Кор­жа­вин. В со­блаз­нах кро­ва­вой эпо­хи. Кни­га 2. М., 2006).

По­сле Ли­тин­сти­ту­та Ви­но­ку­ров дол­го ни­ку­да не мог ус­т­ро­ить­ся. Ка­д­ро­ви­кам не нра­ви­лось, что ро­ди­те­ли его же­ны име­ли клей­мо вра­гов на­ро­да. Лёд тро­нул­ся лишь по­сле смер­ти Ста­ли­на. По ре­ко­мен­да­ции Сте­па­на Щи­па­чё­ва Фё­дор Пан­фё­ров взял его тог­да на по­эзию в свой жур­нал «Ок­тябрь». Ви­но­ку­ров ус­пел на­пе­ча­тать За­бо­лоц­ко­го, Мар­ты­но­ва, Уша­ко­ва, Са­мой­ло­ва и Слуц­ко­го. Но Пан­фё­ров хо­тел ви­деть в жур­на­ле дру­гие име­на. По­это­му в «Ок­тя­б­ре» по­эт на­дол­го не за­дер­жал­ся.

Поз­же Кон­стан­тин По­зд­ня­ев пред­ло­жил Ви­но­ку­ро­ву ве­с­ти по­эзию в еже­не­дель­ни­ке «Ли­те­ра­тур­ная Рос­сия». Уже в пер­вых чис­лах 1963 го­да по­эт со­брал­ся к Ан­не Ах­ма­то­вой. «За­в­т­ра, – пи­са­ла 20 ян­ва­ря в сво­ём днев­ни­ке Ли­дия Чу­ков­ская, – к ней при­дёт «тол­стый че­ло­век» – по­эт Ев­ге­ний Ви­но­ку­ров. За сти­ха­ми для «Ли­те­ра­тур­ной Рос­сии». Она [Ах­ма­то­ва. – В.О.] вы­ну­ла из су­моч­ки уз­кий зе­лё­ный блок­но­тик и ста­ла чи­тать нам с Ни­кой пер­вые стро­ки ото­б­ран­ных ею сти­хо­тво­ре­ний. Ког­да я или Ни­ка не схва­ты­ва­ли всё сти­хо­тво­ре­ние сра­зу, по пер­вой стро­ке, она ми­ло­с­ти­во – но и не без на­смеш­ки! – про­чи­ты­ва­ла нам всё до кон­ца. О, сколь­ко же ею на­ра­бо­та­но за дол­гие го­ды «не­ка­та­ния на лод­ке»! Впро­чем, для ме­ня ни од­но­го но­во­го не ока­за­лось. По­ка она чи­та­ла вслух, я мол­ча чи­та­ла на две стро­ки впе­рёд про се­бя... Но по­нра­вят­ся ли они «Ли­те­ра­тур­ной Рос­сии»? То­му на­чаль­ст­ву, от ко­то­ро­го за­ви­сит пе­ча­та­ние?»

Чу­ков­ская на­кар­ка­ла. В 1963 го­ду сти­хи Ах­ма­то­вой в «ЛР» так и не по­яви­лись. Но ни­ка­кой ви­ны Ви­но­ку­ро­ва в этом не бы­ло.

Кста­ти, са­ма Ах­ма­то­ва по­на­ча­лу от­но­си­лась к Ви­но­ку­ро­ву с боль­шой до­б­ро­же­ла­тель­но­с­тью. Го­ду в 61-м она по­да­ри­ла ему кни­гу сво­их сти­хов, на­пи­сав на ти­ту­ле: «Ев­ге­нию Ви­но­ку­ро­ву, от ко­то­ро­го я жду сти­хи». Как по­том яз­ви­тель­но за­ме­ти­ла Чу­ков­ская, «жда­ли от Ви­но­ку­ро­ва сти­хи» так­же Са­му­ил Мар­шак, Бо­рис Па­с­тер­нак, Алек­сандр Твар­дов­ский, Илья Эрен­бург. Но дож­да­лись лишь вы­дви­же­ния по­эта в 1963 го­ду на со­ис­ка­ние Ле­нин­ской пре­мии.

Ви­но­ку­ро­ва со­би­ра­лись по­ощ­рить за да­ле­ко не луч­ший сбор­ник «Сло­во». Ах­ма­то­ва, ког­да 22 фе­в­ра­ля 1963 го­да ей ска­за­ли о воз­мож­ном ла­у­ре­ат­ст­ве по­эта, раз­дра­жён­но ска­за­ла: «Это со­вер­шен­но всё рав­но. Ле­нин­ские пре­мии, как и все пре­мии на све­те, вы­да­ют­ся, бы­ва­ет, пра­виль­но, ча­ще – не­пра­виль­но».

Ви­но­ку­ров до по­след­не­го на­де­ял­ся, что ему по­ве­зёт. Но фор­ту­на ему из­ме­ни­ла. В 1963 го­ду власть Ле­нин­ски­ми пре­ми­я­ми об­ла­с­ка­ла лишь трёх пи­са­те­лей: Чин­ги­за Айт­ма­то­ва, Ра­су­ла Гам­за­то­ва и Са­му­и­ла Мар­ша­ка. По слу­хам, Ви­но­ку­ро­ва «про­ка­ти­ли» за пре­не­бре­же­ние к граж­дан­ской ли­ри­ке. По мне­нию пар­тий­но­го на­чаль­ст­ва, по­эт вме­с­то то­го, что­бы ут­верж­дать ге­ро­изм, за­цик­лил­ся на бы­те.

Ви­но­ку­ров очень дол­го в сво­ей пре­ми­аль­ной не­уда­че ви­нил преж­де все­го кри­ти­ков. Мол, это они сна­ча­ла сде­ла­ли из не­го «бы­то­ви­ка», а по­том «мыс­ли­те­ля, над бы­том вос­па­ря­ю­ще­го­ся». Но Ста­ни­слав Рас­са­дин ут­верж­дал, что по­эт, на­обо­рот, дол­жен был гор­дить­ся та­ки­ми ха­рак­те­ри­с­ти­ка­ми. Он счи­тал, что луч­ше дру­гих Ви­но­ку­ро­ва по­нял Игорь Вол­гин.

«Мне гроз­ный ан­гел ли­ры не вру­чал, / Ру­ко­по­ло­жен не был я в про­ро­ки, / Я ро­бок был, и из дру­гих на­чал / Мо­ей под­спуд­ной му­зы­ки ис­то­ки. / Боль­ной ле­жал я в по­ле на вой­не / Под тя­же­с­тью су­г­роб­но­го по­кро­ва. / Ры­да­ние, при­шед­шее ко мне, – / Вот пер­вый по­вод к по­яв­ле­нью сло­ва. /...И был тог­да, при­зна­юсь, ни при чём, / Ког­да, боль­ной, ды­шал я еле-еле, / Тот страш­ный ан­гел с ог­нен­ным ме­чом, / Дес­ни­цей ука­зу­ю­щий на це­ли». Го­во­ря об этих сти­хах (и за­од­но вспом­нив сло­ва Ах­ма­то­вой, что строч­ка Не­кра­со­ва: «Не гу­лял с ки­с­те­нём я в дре­му­чем ле­су...», не­смо­т­ря на это «не», вы­зы­ва­ет-та­ки в со­зна­нии об­раз раз­бой­ни­ка), ли­те­ра­ту­ро­вед Игорь Вол­гин рас­про­ст­ра­нил ах­ма­тов­ское на­блю­де­ние и на сти­хи Ви­но­ку­ро­ва. Де­с­кать, его «гроз­ный ан­гел», «хо­тя и от­ст­ра­ня­е­мый от уча­с­тия в де­ле, не­зри­мо осе­ня­ет со­бой по­ле боя». И точ­но так же в неж­ных строч­ках: «Моя лю­би­мая сти­ра­ла, / Хо­ди­ли пле­чи у неё; / Ху­дые ру­ки про­сти­ра­ла, / Сы­рое ве­шая бе­льё» – не про­сто за­пе­чат­лён «чи­с­тый быт». «Ху­дые ру­ки про­сти­ра­ла...». И здесь, го­во­рит Вол­гин, «од­но-един­ст­вен­ное сло­во взры­ва­ет весь по­эти­че­с­кий кон­текст. Это лек­си­ка вы­со­кой дра­мы, это эпос... это при­зна­ние не­пре­хо­дя­ще­го и веч­но­го в слу­чай­ном и пре­хо­дя­щем». Сло­вом, воз­ник­ла, вер­ней, воз­ро­ди­лась и, воз­ро­див­шись, про­дол­жи­лась та са­мая по­эзия су­ще­ст­во­ва­ния, а не борь­бы, не ге­ро­и­ки, не пре­одо­ле­ния» (Ст. Рас­са­дин. Со­вет­ская ли­те­ра­ту­ра. По­беж­дён­ные по­бе­ди­те­ли. М., 2006).

Но от­сут­ст­вие глав­ной ли­те­ра­тур­ной пре­мии не по­ме­ша­ло Ви­но­ку­ро­ву вско­ре вой­ти в со­став­лен­ную на са­мом вер­ху «обой­му» глав­ных по­этов стра­ны. Не слу­чай­но в 1970 го­ду Ва­ле­рий Ко­со­ла­пов сде­лал его чле­ном ред­кол­ле­гии «Но­во­го ми­ра» по по­эзии. Прав­да, те­перь по­эт уже не то­ро­пил­ся сло­мя го­ло­ву, как в «Ок­тя­б­ре» или «Ли­те­ра­тур­ной Рос­сии», не­мед­лен­но пе­ча­тать Ах­ма­то­ву или Цве­та­е­ву. Он стал очень ос­то­ро­жен и ще­пе­ти­лен. Вновь те­рять вы­со­кое по­ло­же­ние ему уже не хо­те­лось. В этой свя­зи по­ка­за­тель­но его по­ве­де­ние в скан­даль­ной ис­то­рии с ря­зан­ским по­этом Мар­ки­ным.

Мар­кин не был по­этом пер­во­го ря­да. Но он сла­вил­ся, по­ми­мо сво­их за­по­ев, тем, что умел со­еди­нить кре­с­ть­ян­ские мо­ти­вы с книж­но­с­тью и сво­и­ми сти­ха­ми как бы при­ми­рял поч­вен­ни­ков с ли­бе­ра­ла­ми. По­это­му Ви­но­ку­ров ни­че­го не имел про­тив, ког­да до­став­ший­ся ему от ре­дак­ции Твар­дов­ско­го кри­тик Лев Ле­виц­кий по­ре­ко­мен­до­вал по­ста­вить в но­мер что-то из Мар­ки­на. Но в пе­чать про­шло сти­хо­тво­ре­ние, ко­то­рое осуж­да­ло власть за го­не­ния на Со­лже­ни­цы­на. Кто-то из ЦК пар­тии по­тре­бо­вал най­ти ви­но­ва­тых. Так вот, Ви­но­ку­ров вме­с­то то­го, что­бы как-то за­мять этот скан­дал, сра­зу ука­зал на Ле­виц­ко­го. Та­ким тру­сом по­эт рань­ше не был.

Ну а по­том он ещё и страш­но об­ле­нил­ся. Во что, к при­ме­ру, по­эт в 1970-е го­ды пре­вра­тил свой се­ми­нар в Ли­тин­сти­ту­те?! В ка­кую-то ску­ко­ти­щу. Ви­но­ку­ров по­сто­ян­но пу­тал­ся в фа­ми­ли­ях сво­их уче­ни­ков. Ге­ор­гий Елин уже в 2006 го­ду пи­сал в сво­их днев­ни­ках: «Ев­ге­ний Ми­хай­ло­вич был за­быв­чив на име­на, на­зы­вал Ди­ду­ро­ва то Ту­ты­ле­вым, то Ду­да­рё­вым, – Алё­ша его спер­ва по­прав­лял, а по­том окон­ча­тель­но оби­дел­ся и ушёл из ви­но­ку­ров­ско­го се­ми­на­ра на­всег­да». А сколь­ко раз он на сво­их за­ня­ти­ях по­вто­рял­ся. Со­шлюсь на то­го же Ели­на. «Ви­но­ку­ров уд­ру­ча­ет, – при­знал­ся он 21 сен­тя­б­ря 1974 го­да, – по вто­ро­му кру­гу – сло­во в сло­во по­вто­ря­ет всё, что мы в про­шлом го­ду уже слы­ша­ли. По­хо­же, у Ев­ге­ния Ми­хай­ло­ви­ча сов­сем ды­ря­вая па­мять – ког­да в со­тый раз го­во­рит, что «Воз­не­сен­ский – это стек­лян­ные ма­ка­ро­ны», уже и я че­сать­ся на­чи­наю».

Тем не ме­нее имен­но в 1974 го­ду по­сле ухо­да Ко­со­ла­по­ва и по­яв­ле­ния в «Но­вом ми­ре» На­ров­ча­то­ва ак­ции Ви­но­ку­ро­ва сра­зу стре­ми­тель­но по­ш­ли вверх. А вот се­мей­ная жизнь по­эта уже дав­но да­ла тре­щи­ну. В 1978 го­ду же­на окон­ча­тель­но уш­ла от не­го к Ана­то­лию Ры­ба­ко­ву, ко­то­рый был лет на че­тыр­над­цать её стар­ше. По­том ещё умер На­ров­ча­тов. Сме­нив­ший его быв­ший раз­вед­чик Кар­пов изъ­я­вил же­ла­ние пе­ре­дать по­эзию гра­фо­ма­ну Ко­ва­лю-Вол­ко­ву, слу­жив­ше­му до это­го в ве­дом­ст­вен­ном жур­на­ле «Со­вет­ский во­ин».

Увы, с го­да­ми Ви­но­ку­ров стал пи­сать всё ху­же и ху­же. Ког­да в 1987 го­ду ему на­ко­нец да­ли Гос­пре­мию СССР, все до­га­да­лись, что в ре­аль­но­с­ти он эту на­гра­ду по­лу­чил не за по­след­ние кни­ги «Бы­тие» и «Ипо­с­тась», а за ста­рые за­слу­ги, за те сти­хи, ко­то­рые нра­ви­лись и Па­с­тер­на­ку, и Ах­ма­то­вой. Тог­да же Ви­но­ку­ров в по­ры­ве от­кро­вен­но­с­ти при­знал­ся: «По­ка что мне ве­зёт. Вот ещё од­на кни­га и ещё од­на ме­даль. Но я го­тов к то­му, что всё это мо­жет за­кон­чить­ся».

Ко­неч­но, Ви­но­ку­ров лу­ка­вил. По­эт рас­счи­ты­вал и даль­ше мно­го пе­ча­тать­ся. Он да­же не пред­по­ла­гал, что власть поз­во­лит бро­сить его на про­из­вол судь­бы.

Сер­гей Мна­ца­ка­нян поз­же вспо­ми­нал: «Од­наж­ды мы сто­я­ли в оче­ре­ди за чаш­кой ко­фе в це­дэ­эль­ском «пё­с­т­ром за­ле». Это бы­ло во вре­мя дву­лич­ной борь­бы с на­род­ным пьян­ст­вом и ал­ко­го­лиз­мом. В стан­дарт­ных чаш­ках бу­фет­чи­цы от­пу­с­ка­ли «сво­им» хмель­ной на­пи­ток. Ев­ге­ний Ми­хай­ло­вич го­во­рил о сво­ей ги­пер­то­нии – а у не­го бы­ло очень вы­со­кое дав­ле­ние – как о бо­лез­ни се­мей­ной, о том, что он прак­ти­че­с­ки не за­ме­ча­ет его. Но эти сло­ва бы­ли са­мо­об­ма­ном. В сво­ей ран­ней ста­ро­сти ему до­ве­лось пе­ре­жить це­лый «цикл» ми­к­ро­ин­суль­тов. В кон­це вось­ми­де­ся­тых – на­ча­ле де­вя­но­с­тых он прак­ти­че­с­ки жил один в сво­ей боль­шой квар­ти­ре, без бы­та, без не­об­хо­ди­мо­го ухо­да. Кни­ги не вы­хо­ди­ли, сбе­ре­же­ния ка­та­ст­ро­фи­че­с­ки та­я­ли в го­ды бес­по­щад­ной «ли­бе­ра­ли­за­ции» цен. А в бед­но­с­ти жить Ев­ге­ний Ви­но­ку­ров не при­вык. Да и не умел. Он сам не мог по­ве­рить, что жизнь раз­вер­ну­лась та­ким об­ра­зом. Не мог от­ка­зать­ся от са­мо­сто­я­тель­но­с­ти. На­вер­ное, не мог сми­рить­ся с тем, что ухо­дит из­ве­ст­ность и всё тя­же­лее на­дви­га­ет­ся ста­рость» («Ли­те­ра­тур­ная га­зе­та», 2005, № 44).

Умер Ви­но­ку­ров, как ут­верж­дал М.Пья­ных в пер­вой ча­с­ти сло­ва­ря «Рус­ские пи­са­те­ли, ХХ век» (М., 1998), 2 ян­ва­ря 1993 го­да. Но в спра­воч­ни­ке «Пи­са­те­ли Моск­вы – уча­ст­ни­ки Ве­ли­кой Оте­че­ст­вен­ной вой­ны» (М., 1997) дру­гая да­та смер­ти: 25.01.1993. Тре­тья вер­сия при­ве­де­на в сло­ва­ре «Рус­ские пи­са­те­ли 20 ве­ка» (М., 2000): 23 ян­ва­ря. Ко­му же ве­рить?

Вячеслав ОГРЫЗКО