Архив : №49. 06.12.2013

Бренд – это тавро

Мы знакомы с Натальей Рубановой около десяти лет. Как раз тогда Виктор Топоров взялся сделать из издательства «Лимбус Пресса» рупор современной русской прозы, и одной из первых ласточек стала книга Натальи Рубановой «Коллекция нефункциональных мужчин». Одни эту книгу нещадно и долго ругали, другие же бегали с ней, словно с неким посланием свыше, предлагали, а то и заставляли прочесть. С тех пор Рубанова так и живёт в литературе – одни её буквально ненавидят, другие – почитают.

Публикаций в журналах у Натальи предостаточно, а вот книги издаются, мягко говоря, нечасто. И потому выход нового романа под названием «Сперматозоиды» можно считать событием. Для кого-то это очередной прорыв нонконформизма в прозе, для других – лишнее доказательство патологии (вспоминается давняя оценка Рубановских рассказов Андрея Немзера) современной литературы.

Наталья РУБАНОВА

– Наталья, в середине нулевых ты, без преувеличения, буквально ворвалась в литературу – в журнале «Знамя» были опубликованы твои «Люди сверху, люди снизу», «Лимбус Пресс» издал книгу «Коллекция нефункциональных мужчин», которая вызвала довольно бурную реакцию… О других публикациях и изданиях не упоминаю, но их было много. В начале десятых твоя литературная активность, кажется, слегка снизилась. С чем это связано? Или ты так не считаешь?

– Тексты… «их есть у меня». В архиве как минимум четыре готовых к публикации сборника прозы, как максимум… есть и эссе, и пьесы: много чего. Вирши лишь никак не скомпоную: некогда, да и смысла пока не было – не за свой же счёт издаваться: я вообще подобные вещи с трудом понимаю. Кстати, как раз в 2010 – 11 пресловутый роман-с «Сперматозоиды» добежал до Катаевской премии журнала «Юность» и премии «Нонконформизм» «Независимой газеты». Я не знаю, Роман, что такое «реже» печататься, «чаще»… Это же не график мытья полов в фастфудном ватерклозете.

– Ладно, понял. А как с критикой? Помню, был период, когда редкий номер «Литературной России» выходил без твоей статьи или рецензии.

– Игра в одни ворота надоедает. Как и смешные гонорары. У меня нет сейчас возможности тратить сутки на то, чтобы пролистать книгу, обработать некий массив информации, дабы судить о ней, а потом получить условные триста рублей. Это первое. Второе – критика в какой-то момент перешла дорогу собственным текстам; критик словно хотел «отъесть» у писателя. Забавное было время… интересное. Но, возможно, с возрастом вопрос деления отпадёт сам собой и полушария займутся каждое своим: правое – прозой, левое – её антонимом. Хотя «левое крыло» не слишком полезно, так скажем, для души. Критик должен быть кристально чистым – иначе будет то, что мы имеем в нашей так называемой литкухне: оголтелую вкусовщину.

– В первой половине нулевых в литературу пришло немало талантливых писателей – Дмитрий Новиков, Илья Кочергин, Денис Гуцко, Ирина Мамаева, Захар Прилепин, твой однофамилец Андрей Рубанов… А кого-то интересного открыла для себя в первые годы десятых?

– У нас с тобой в целом полярные эстетические притязания. И ты не устаёшь повторять одни и те же фамилии… Почему так? Неужто один «реализм»? Однофамильца своего я, кстати, не читала (такая вот нелюбопытная оказалась): думаю, и он меня, но это не проблема. Что же касается литературных предпочтений, то мои открытия давно свершились и не имеют отношения к текстам начала нашего века – именно поэтому я, как всегда, упомяну Натали Саррот, ну и – опять и снова – Бродского. Из современников… в отношении стиля мне любопытны тексты Леры Нарбиковой, Риты Меклиной, Лены Элтанг… Я говорю о стиле, о языке, не о сюжетике – и без идеализации упомянутых прозаиков. Сюжетность в трёхмерном её исполнении утомляет очень быстро, я просто не читаю такие штуки.

– Роман «Сперматозоиды», на мой взгляд, – чтение не из лёгких. Да и, наверное, не для всех: недаром он несколько лет назад вошёл в финал премии «Нонконформизм». Гладко ли его приняли для издания в «Эксмо»?

– Не могу сказать, ибо для меня «нелёгкое чтение» – как раз что-то из пресловутого «новейшего реализма», с которым в своё время носились, высасывая из пальца «характеристики направления»: ан их как не было, так и нет… ну нелепо изобретать колесо с криком «Эврика!». Ну а если говорить о возможной читательской реакции на мой роман, то тут всё просто: тем, кто подсажен на жанровую прозу, тем, для кого стиль третичен, он покажется, мягко говоря, ненужным. Но есть и другая аудитория… Для неё и снимаю свой алфавитный «артхаус». До «Эксмо» же «Сперматозоиды» добежали исключительно благодаря премиальной истории: серия-то «Лауреаты литературных премий». Поэтому не будь у романа Катаевской и «Нонконформизма», так бы и остался в журнальном варианте «Юности». Кстати, забавно: после того, как я получила ту самую Катаевскую премию, мне передали… ну, в общем, передали некий слушок, будто б я дочь Натальи Борисовны Ивановой (ты не ослышался), и именно потому награждена серебряной ложечкой да картиной… Я, кстати, на церемонию не смогла прийти – была в то время в Индии: может, потому и разболтались доброжелатели.

– Надеюсь, не члены жюри перепутали… А тебе не кажется, что почти не осталось небольших издательств, куда бы могли прийти со своими текстами экспериментаторы, авангардисты, сумасшедшие гении? Ну, как было в девяностых. Литературный процесс замыкается на трёх-четырёх издательских монстрах. Эти монстры издают полиграфически качественно, у них большие светлые магазины, а не подвалы, набитые томиками… Плюс это или минус?

– Ну, насчёт качества полиграфии ты в целом погорячился – книжные монстры могут и экономить. Вот почему так много книг с ошибками-опечатками? Потому как даже неловко озвучить корректорскую ставку за один авторский лист – это 40 000 знаков с пробелами или 22 машинописных страницы, если кто не помнит или не знает. Корректоры в книжных издательствах получают за вычитку 120–150 рублей: повторюсь – 120–150. То есть рукопись в 10 авторских листов предполагает корректорский гонорар полторы тысячи рублей. Разумеется, по этим ценам работают подслеповатые внештатные бабушки… и мы читаем то, что читаем. Что же касается экспериментальных издательств для «сумасшедших гениев»… Роман, а они были, да? Давай не идеализировать все эти вещи. Во всяком случае, я не в теме на сей счёт. Мы как-то говорили «за жизнь» с одним питерским издателем, так вот он мне сказал: «Наташа, вам надо стать брендом – и тогда вы сможете делать всё, что хотите… либо надо писать иначе. Ведь всё, чем занята наша редакция – это предпродажная подготовка. Ну то есть даже не допечатная…» – васаби подступила к слёзным мешочкам, ан «предательские» так и не полились: ну а «брендом» я, к счастью, не стала…. Бренд – это ведь тавро, которым клеймили скот.

– Ты начинала как постоянный автор журнала «Знамя». Потом постоянные читатели «Знамени» тебя потеряли. Что случилось?

– Неисповедимы пути редакции!

– Почти все мои знакомые писатели зарабатывают на жизнь смежными с прозой или поэзией вещами. В основном, журналистикой, реже – редактурой чужого. Писательством, по-моему, никто не живёт в плане денег. А чем зарабатываешь ты?

– Cменила несколько профессий. Сейчас условно в рекламе, впрочем, не люблю распространяться о работе. Скажу одно: если рекламируемый продукт не противоречит твоим этическим установкам, ты в порядке. И только тогда. Книжный же бизнес в этом смысле чудовищен: я знаю, о чём говорю, увы. Разумеется, не стала бы сидеть в конторах, связанных с пушным или мясным производством. Когда «электорат» поймёт, сколь дико носить шкуры и есть живых существ, на шарике кое-что изменится. Но не дожить до тех времён – увы! – и буддизм (опережаю твой вопрос) не при чём… Есть определённая биоэтика – и этика внутренняя. Когда ты говоришь «да» или «нет» определённым вещам: всё просто.

– Ты знаешь своего читателя? Вообще, представляешь ли тех, кто будет читать твои вещи, когда пишешь?.. Понимаю, что это некий трафаретный журналистский вопрос, и многих писателей он возмущает, но тем не менее его задаю: смысл в этом вопросе, по-моему, есть.

– Роман, я не писатель в общепринятом смысле: не живу ради литературы, не хожу на тусовки, не перемываю кости коллегам по цеху, не завидую их вышедшим книгам и прочее. Я просто пишу иногда – когда не могу этого не делать, точнее. Сейчас пишу несколько реже, увы. Реже, чем хочу и могу. И потому меня, как «неписателя», вопрос твой не возмущает нисколько. Я и представляю – и одновременно не представляю своего читателя. С одной стороны, отчётливо осознаю, что его, читателя моего, не может быть много. Что нужно определённое устройство мозга, души и сердца (специфический механизм), дабы захотеть прочитать да тот же рассказ «Белые мухи, спиричуэл и кое-что об Архетипе Тени Любви», в своё время опубликованный в «Крещатике» с лёгкой руки Ольги Татариновой… Не ошибусь, если скажу, что мои читатели – самые лучшие на свете люди… в том смысле, что самые интересные. Люди, которые не боятся говорить правду прежде всего себе самим. Люди, не отяжелённые догмами и бронзовыми именами. Те, у кого в ДНК впечатано развитие.

– Что ж, дай бог… Как вообще с книгами? Не свидетели ли мы заката эры бумаги? Ещё года три-четыре назад, я, например, с уверенностью отвечал, что нет, книга будет ещё очень долго, но сейчас уже сомневаюсь. А ты?

– Знаешь, вот вся эта прикладнуха – книжечки по кулинарии или ремонту, скажем: тоска собачья, конечно, – они-то никуда не уйдут. Они вечные, как бабки у подъездов: нас переживут. Да это и не книги даже – это товар, так что не будем о том. Никуда не денутся иллюстрированные подарочные альбомы по искусству или фотографии – как, например, книга британского искусствоведа Сары Карр-Гомм «Тайный язык искусства», выпущенная аэстэшной редакцией ОГИЗ. Не исчезнет детская учебная литературы, да и детская художка, скорее всего, – ан молодым и подросшим авторам, пишущим для маленьких новоиспечённых людей, пробиться на книжный базар крайне сложно: ниша занята условно чуковскими и маршаками. Художественная литература классическая – русская и зарубежная?.. Вопрос. Классика не так чтоб уж хорошо продавалась, впрочем, могу ошибаться, не слежу за тенденциями в этом сегменте. Ну а что касается современной отечественной прозы – тут ещё та история… И не потому что издатели «все плохие». Нет, издатели «не все плохие» – они просто не печатают то, что совсем уж не будет продаваться, а спрос на интеллектуальную литературу... Продолжать или нет? Резонно: зачем забивать склад? И: если у книги не будет пиар-поддержки, не будет рекламы, она легко может утонуть в километровых полках бук-шопов… Деньги же на рекламу выделяют только под бренды и прочая; особо одарённые «примадонны» сами оплачивают свои рекламные кампании. Получается замкнутый круг – если автор «невеллер» и не «примадонна» (жанровую прозу, особенно «дамскую», даже не беру в расчёт, ибо не стоит упоминаний), он не получит никакой рекламной поддержки… О книге не узнают, не купят, товаровед сделает возврат… И потому литература уходит в Сеть (есть что почитать на портале «Перемены» Глеба Давыдова, например). С другой стороны, не верю, что романы удобны на ридере. У меня просто не возникает потребности в этих устройствах: мне нужна живая книга. И таких, как я – немало. Прогнозы делать, впрочем, нелепо: живём здесь и сейчас. 

Беседовал Роман СЕНЧИН