Архив : №27. 04.07.2014
Прикосновение к потустороннему
Об одновременно простом и очень загадочном стихотворении Михаила Лермонтова «Сон» («В полдневный жар в долине Дагестана…») написано очень много – от серьёзных исследований до спорных предположений.
Дату написания стихотворения исследователи относят к маю и началу июня 1841 года. Два его автографа – черновой и беловой – содержатся в дневнике, подаренном Лермонтову В.Ф. Одоевским 13 апреля того же года.
В.С. Соловьёв, разбирая стихотворение, писал: «…сон здорового Лермонтова, который видел себя самого смертельно раненным, – дело сравнительно обыкновенное, хотя, во всяком случае, это был сон в существенных чертах своих вещий, потому что через несколько месяцев после того, как это стихотворение было записано в тетради Лермонтова, поэт был действительно глубоко ранен пулею в грудь, действительно лежал на песке с открытою раной, и действительно уступы скал теснилися кругом…
Лермонтов видел, значит, не только сон своего сна, но и тот сон, который снился сну его сна – сновидение в кубе.
Во всяком случае, остаётся факт, что Лермонтов не только предчувствовал свою роковую смерть, но и прямо видел её заранее».
То, что Лермонтов именно в этом стихотворении предсказал и предвидел свою гибель, нам кажется спорным. Мрачные предчувствия преследовали поэта и до этого. За считанные дни до последней дуэли Лермонтов в разговоре со своим товарищем по юнкерской школе П.А. Гвоздевым сказал: «Чувствую – мне очень мало осталось жить».
Человека, обременённого тревогами военной жизни, прежде участвовавшего в боевых действиях и вынужденного через считанные дни вернуться на Кавказскую войну, могли обуревать грустные мысли о собственной гибели, и ничего удивительного в этом нет.
Думается, что «Сон» никакого отношения к каким-либо предсказаниям и предчувствиям не имеет отношения, хотя в какой-то степени напоминает и картину гибели поэта на дуэли. Но стихотворение, скорее всего, обращено к прошлой жизни Лермонтова от времени создания этого шедевра.
К теме сражённого пулей человека поэт обращался и ранее в малоизвестном стихотворении «Le blesse» («Раненый»), написанном на французском языке, в котором автор изображает раненого человека, который «в корчах пал на землю Пред лесом опустевшим», и «кровь сочится из больного сердца, И он ушёл в свои воспоминания, Поняв, что всеми позабыт давно».
Во «Сне» поэт вернулся к прежнему наброску и довёл свой замысел до конца, поменяв обстановку, окружавшую раненого.
Картины, описанные в стихотворении, скорее всего, взяты из реальной жизни.
К примеру, известный дагестанский краевед, автор книги «Лермонтов в Дагестане» Булач Гаджиев, досконально изучивший путь следования поэта по Стране гор, пришёл к выводу, что «действие» этого стихотворение происходит «Только в долине речки Шура-озень у основания песчаного великана Сарыкум!» Далее Гаджиев продолжает: «Здесь имеются «уступы скал» Нараттюбинского хребта, теснящиеся кругом».
Действительно, отряд генерала А.В. Галафеева, в который был командирован Лермонтов, после жарких боёв в Чечне (в том числе и сражение при реке Валерик) направился в Дагестан. Этот поход длился в самый жаркий период: с 17 июля по 2 августа 1840 года. Передвигаясь по широкой Кумыкской степи, Лермонтов вряд ли мог увидеть песок, что является «атрибутом» «Сна». Единственным исключением здесь мог послужить огромный бархан Сарыкум, рядом с которым пролегала дорога в Темир-Хан-Шуру (нынешний Буйнакск), куда отряд Галафеева прибыл 29 июля. Вряд ли могли Лермонтов и его сослуживцы пройти мимо этого чуда природы, не проявив к нему никакого интереса. Кстати, известный фильм «Белое солнце пустыни» был снят на этом бархане.
Главным «атрибутом» стихотворения всё же является «полдневный жар в долине Дагестана». Здесь жара на равнине в летнюю пору иногда достигает 35–40 градусов, и она вместе с влажным воздухом сильно действует на мозг даже здорового человека, вгоняя его в глубокую дрёму. В этом состоянии мозг может «показать» множество разных сновидений. Это на себе наверняка испытал и Лермонтов, уставший от военно-походной жизни.
Одним словом, воспоминания о жарких схватках, заботах и тревогах походных будней вернули поэта к размышлениям о раненом человеке.
И в «Раненом» и во «Сне» герой одиноко брошен. Ни там, ни здесь речь не идёт о битве, о массовом убийстве людей. В таком случае раненых и убитых могло быть намного больше. Не говорится и о том, что раненый – военный. Да и оставленный умирать одинокий солдат или другой воюющий человек не выглядит правдоподобно. Это какой-то особый случай, о котором автор стихотворения умалчивает. Поэтому Лермонтов второе своё обращение к данной теме облёк в форму своего собственного сна, где происходит соприкосновение двух других снов.
В стихотворении «Сон» и основной лейтмотив отношений героя и героини находится не на первом плане. Безусловно, поэта волновали совершенно другие вопросы, касающиеся внутреннего мира умирающего в неестественной обстановке человека.
Сон умирающего героя стихотворения, который видел свою любимую женщину «в родимой стороне», и сон героини, видевшей «знакомый труп» в «долине Дагестане», – это попытка Лермонтова заглянуть по ту сторону земной жизни, в жизнь человека после его смерти.
В этом убеждают нас ряд глубоких исследований, проведённых Робертом Моуди, Элизабет Каблер-Расс и другими, изучившими «жизнь после жизни». Работая с пациентами, испытавшими клиническую смерть, эти учёные выявили и раскрыли множество тайн, связанных с умиранием. Они пришли к выводу, что умирающие организмы, подвергшиеся внезапному и жестокому нападению, подают действенные сигналы. Также они подтвердили, что возникает связь между умирающим и живым, называемая исследователями «сверхчувственным восприятием».
Не менее интересно в этом плане исследование Алана Ландсберга и Чарлза Файе «Встречи с тем, что мы называем смертью», которые, исходя из наблюдений Моуди и Каблер-Расс, анализируют различные уровни явлений смерти. Они, рассматривая «встречи со смертью», делит их на четыре рода.
Случай, описанный в лермонтовском стихотворении, подпадает под «встречи четвёртого рода»: «Встречи четвёртого рода со смертью могут происходить различными способами: парасенсорным слышанием, когда живой человек слышит голос находящегося в состоянии клинической смерти либо умершего; парасенсорным видением, когда человек видит образ умершего или умирающего; парасенсорным осязанием, когда человек ощущает щекою ледяное дыхание или мягкое прикосновение к руке или плечу человека умершего или в состоянии клинической смерти. Все эти явления засвидетельствованы».
Остаётся лишь гадать: как удалось Лермонтову предвосхитить открытия, сделанные учёными в ХХ веке? Не исключено, что тому поспособствовал его собственный жизненный опыт, встречи с тяжелоранеными людьми, оказавшимися на грани жизни и смерти и рассказавшими поэту о своём «пребывании» вне тела.
Нельзя тут отстранять и дар, по словам В.С. Соловёва, «вещего чародея и прорицателя», полученный поэтом от своего древнего шотландского предка.
Тогда невольно возникают вопросы и другого характера.
Мог ли Лермонтов, написав свой «Сон» от первого лица, напророчить себе погибель? Если да, то сделал бы это нарочно, чтобы «забыться и заснуть»?
Нам не дано знать ни того, ни другого.
Арбен КАРДАШ,
г. МАХАЧКАЛА
